14
Конец января 1945 года. Германия.
Баварские Альпы, Охотничий замок Вальхкофен на берегу озера Вальхензее.
Прощание с Альбиной. Крайдер было недолгим и происходило без особых сантиментов. Взглянув на его озабоченное лицо, Фюрер-Ева сразу же поняла, что Скорцени нужно улетать, поэтому не стала ни сокрушаться, ни выяснять у него, какими он представляет себе их дальнейшие отношения.
Затолкав, без всяких лишних слов, мужчину в постель, женщина раздела его ровно настолько, насколько следовало его раздеть, чтобы испытать радость обладания своим «диверсионным Скорцени». И даже когда сексуальный экстаз развеялся, она, опустившись у кровати на колени, еще какое-то время благоговейно обнимала его тело, словно рабыня — тело своего уставшего от любовных утех повелителя.
Это была искренняя, воистину рабская преданность своему мужчине, своему повелителю. И Скорцени впервые подумал о том, что ведь, в сущности, в Альбине Крайдер умирает почти идеальная жена: чувственная, сексуальная, отзывчивая, преданная.
«Так, может быть, именно такой женщины и не хватает сейчас фюреру? — задался вопросом Скорцени. — Причем именно сейчас, когда он уже не на вершине славы и успеха, когда и начатое им. дело, и военные успехи, здоровье, сама жизнь — все летит под откос.
А что, если взять и предложить Гитлеру Альбину Крайдер? Не как лже-Еву, а просто как женщину, достаточно подготовленную для того, чтобы полноценно заменить Еву Браун, к которой он уже давно и явно охладел. Впрочем, тебе и самому не помешало бы привести в свой дом такую женщину Вот только где он теперь, твой дом, и время ли задумываться над этим?»
— Вы еще не остыли ко мне, мой диверсионный Скорцени? — ворвалась в его размышления Альбина Крайдер.
— Хотелось бы остыть, но пока что не получается, — решил подразнить ее Отто.
— И даже не пытайтесь. Вообще, в чувственных делах лучше не провоцировать ни себя, ни друг друга. Тут все само собой скажется.
Скорцени не ответил, и в комнате воцарилось странное, какое-то неестественное молчание. Альбина вновь попыталась возбудить Скорцени ласками, однако мужчина воспротивился этому, причем воспротивился не потому, что обессилел физически, а потому, что психологически не готов был к продолжению какой-либо любовной игры.
Уловив его настроение, Альбина покорно отказалась от дальнейших попыток разжечь любовный костер и, убрав голову с его живота, улеглась рядышком. Какое-то время они оба так и лежали, свесив ноги на пол и глядя в украшенный огромной хрустальной люстрой потолок. Это были минуты вселенской умиротворенности и сладостной усталости.
Тем временем сквозь морозные узоры на окнах в комнату пробились несмелые лучи красноватого зимнего солнца, которое словно бы стремилось — как только что к этому стремилась женщина — воспламенить в мужчине веру в свое полузабытое тепло, в свою нерастраченную нежность. И появление его обрадовало Скорцени, поскольку начальник аэродрома очень опасался, что самолет не сможет вылететь из-за непогоды.
— А ведь если бы это солнце не появилось, пилот мог бы отказаться взлетать, разве не так? — мечтательно молвила Крайдер.
— В таком случае мне пришлось бы уезжать на машине до Штайнгадена, а оттуда добираться железной дорогой или проклинать войну и разбомбленные дороги, пересаживаясь с машины на машину. Так что природа на моей стороне.
— Она, как всегда, на стороне сильных, мой диверсионный Скорцени.
— Послушайте, Крайдер, а может быть, действительно, уже сейчас предложить вас фюреру?
— Предварительно изгнав из его супружеского ложа Еву Браун? Или же изгнанием должна была бы заняться я? — на удивление спокойно уточнила Альбина, хотя Скорцени прекрасно понимал, что любая другая женщина восприняла бы это его предложение — да к тому же сделанного в таких интимных обстоятельствах — с чувством оскорбленной гордыни.
— Это уже несущественно.
— Именно это как раз и существенно, мой диверсионный Скорцени, — постепенно становился тверже и жестче ее голос. — По-настоящему женщина может войти в сердце мужчины только тогда, когда заставит его изгнать свою предшественницу не только из постели, но и из сердца. Так что, прежде чем затевать подобную авантюру, хорошенько подумайте, готовы ли вы к ней, а также готовы ли я и фюрер.
— Не заставляйте меня вникать в ваши с фюрером любовные таинства, Крайдер.
— Нет уж, извините. Уводить от фюрера его Еву — это вам, мой диверсионный Скорцени, не Муссолини уводить из-под носа у пьяных итальянских карабинеров!
— Лихо вы меня… — признал Скорцени. — Но, кажется, справедливо, — едва слышно добавил он и вдруг, по-детски посапывая, уснул. Альбине и самой хотелось уснуть, но она почему-то не решилась сделать это и продолжала лежать с открытыми глазами, превозмогая сонливость, как часовой, которого утром забыли сменить на посту.
Пока длилось это трогательное прощание, гауптштурмфюрер Родль, вместе с капитаном-связистом, долго и упорно налаживал связь с замком Фриденталь. Он обязан был передать только что прилетевшему из Аргентины барону фон Штуберу, оставшемуся на специальных курсах особого назначения вместо Скорцени, приказ трубить сбор всех истребительных батальонов, точнее их остатков, и быть готовым к выдвижению в район Шведта-на-Одере.
«Сидеть бы Штуберу на своей базе «Латинос», комендантом которой его назначили, — сочувствовал при этом Родль давнишнему другу Скорцени, — и отказываться от прилета сюда под любым предлогом. Ведь под Шведтом все может случиться». Как ни странно, это свое суеверное «все может случиться» он почему- то относил только к Штуберу. Скорцени шведтские риски и опасности как бы и не касались — настолько он уверовал в бессмертие своего патрона.
Связаться, в конце концов, все же удалось, однако после разговора со оберштурмбаннфюрером Штубером у Родля сложилось твердое убеждение, что идти на Шведт будет не с кем. Услышав приказ Гиммлера, барон лишь по-великосветски снисходительно рассмеялся.
— Во Фридентале пока что есть только батальон «Центр», — объяснил он адъютанту Скорцени. — По численности чуть больше штатной роты. Да и то основательно деморализованной.
Тем не менее, — посоветовал Родль, — поднимайте его боевой дух и попутно выясняйте судьбу остальных батальонов; часа три в запасе у вас еще есть.
— Но ведь Скорцени прекрасно известно, что наших парней благоразумнее было бы использовать здесь, на территории Берлинского оборонительного района.
— В роли вешателей дезертиров, — саркастически поддержал его адъютант. — Мне, барон, известна гениальная антипартизанская тактика, выработанная вами еще на Украине, когда вы окопались в Подольской крепости: «Не надо искать русских, они нас сами найдут!»
Они оба знали, что скрывается за этой фронтовой шуткой. Во время пребывания специального отряда «Рыцари Черного леса» в старинной крепости где-то на Днестре, Штубера обвинили в бездеятельности и странных, подозрительных связях с командиром местного партизанского отряда лейтенантом Беркутом[19], так что дело чуть было не дошло до военного трибунала.
— Тактика действительно была гениальной, — спокойно парировал барон.
— В штабе партизан в этом не сомневались, — позволил себе подшучивать над ним Родль на правах адъютанта Скорцени. — Чего не скажешь о штабистах из группы войск «Центр».
— И заключалась она в том, что мы не устраивали карательные экспедиции по истреблению партизанских отрядов, мы эти партизанские отряды сами… создавали из преданных нам людей. Так что должен вам доложить, Родль, — не терял барон присутствия духа, — что действовал этот метод в тылу у русских безотказно.
