заветной лиры:
Параджанов рассказывал о Высоцком: «Володя был человек очень тонкий и избегал при мне петь. Он знал, что я его очень ценю, но мне не нравятся его песни… Правда, был один случай… Суренчику удалили гланды. Очень неудачно. Все врачебные средства исчерпаны, медицина развела руками, говорит, если молодой организм справится, то, возможно, и выживет – нужны положительные эмоции… Он в Киеве – я в это время в Москве. Кризисная ночь – даже доехать не успеваю. Володя с Мариной как раз были у меня. «Чего, – спрашиваю по телефону, – ты очень-очень хочешь? Володя с Мариной, – говорю, – шлют тебе привет…» – «Пусть Володя мне споет». Володя тут же съездил за гитарой и всю ночь до утра пел ему по телефону. Суренчик… до сих пор жив.
Вы знаете его как крикуна и горлопана, а он был совсем другим человеком, очень глубоким человеком был, он умел гениально молчать. Молчал он гениально… И умер гениально – вовремя. Это надо уметь – уйти вовремя…»
Уголовные дела Параджанова – образец тщательно отработанной технологии удушения Системой неуправляемых и незаурядных личностей. «Посадить его вообще не составляло труда, – вспоминал ассистент студии «Грузия-фильм» Александр Атанесян, помощник Параджанова. – Например, связь с иностранцами. У Сережи всегда хоть один несоветский человек в день, но уж обязательно бывал. Торговал антиквариатом? Да, и это он мог… Мог что-то купить, продать, заработать несколько тысяч – ненормальные деньги по тем временам, купить на них антикварный мебельный гарнитур и тут же подарить его человеку, который прислал ему однажды в тюрьму торт…»
Что касается иностранцев, то они навещали Параджанова регулярно. Он посмеивался над обстоятельствами: «Я – никто. Живу в Тбилиси, в доме моих престарелых родителей, и когда идет дождь, сплю с зонтиком и счастлив, поскольку это похоже на фильмы Тарковского. У меня гостил Ален Гинзберг, известный американский поэт, и он также спал под зонтиком. Я дружил с писателем Джоном Апдайком. У меня гостила замечательная французская писательница Франсуаза Саган, но в тот день не было дождя…»
Однако обвинять лауреата международных кинофестивалей в порочных связях с иностранцами местным правоохранителям, слава богу, показалось абсурдным. Куда большую перспективу, по их мнению, имело бы дело о мздоимстве. Хотя подарки, подношения на Кавказе обычай столь же обязательный, как тост за здоровье родителей.
Наиболее подходящей фигурой «разработчикам дела» показался племянник Параджанова Гарик Хачатуров, студент Тбилисского театрального института. Был сигнал, что поступил он в вуз не по закону. Копнули поглубже, отряхнули от архивной пыли бравое сочинение абитуриента о Павке Корчагине. Привлеченные специалисты-филологи обнаружили в этой работе, оцененной экзаменаторами на четверку, 63 грамматические ошибки. В ходе задушевной беседы со следователем МВД сам парень признал, что дядя действительно помогал ему с поступлением и вроде бы кому-то из влиятельных людей дарил уникальное кольцо с бриллиантом. Когда Сергея Иосифовича познакомили с протоколом допроса племянника, плутоватый следователь Алик Дзамашвили намекнул, что дело можно бы и похерить. Цена вопроса – десять тысяч рублей – разве для вас это деньги?..
Безработному режиссеру было стыдно признаваться в своей нищете, но пришлось. «У меня нет таких денег». – «Поймите, Сергей Иосифович, – сменил тактику следователь, – у меня больные дети, с женой неприятности. Помогите мне – я помогу вам».
«Обвиняемый 11 февраля 1982 года в г. Тбилиси около сада имени Коммунаров приблизительно в 17 часов в виде взятки передал 500 (пятьсот) рублей старшему инспектору Управления по борьбе с хищениями и спекуляцией МВД ГССР Александру Юрьевичу Дзамашвили с целью пресечь ожидаемую неприятность…» (из обвинительного заключения).
Направляясь на роковое свидание, Сергей Иосифович в конверт с деньгами вложил также рождественскую открытку для «больных» детей инспектора, ставшую уликой для предъявления обвинения в распространении порнографии (?). Преступника взяли на месте. Через сорок минут в его доме уже был произведен обыск. Не обнаружив ожидаемых улик – драгоценных камней, колец, колье, браслетов, записали в протокол, что задержанный Параджанов проживает в Тбилиси без прописки. Стало быть, и изменять меру пресечения на подписку о невыезде бессмысленно. Ведь какая может подписка без прописки?! Сиди, батоно Серго, в манташевской тюрьме и жди суда.
Весть о задержании Параджанова молниеносно облетела весь Тбилиси. Едва узнав о случившемся, известная грузинская кинематографистка Лана Гогоберидзе, не мешкая, напросилась на прием к своему давнишнему знакомому, а в те дни уже всевластителю республики Эдуарду Шеварднадзе и принялась горячо убеждать его, что это позор, Грузии не пристало арестовывать Мастера. Шеварднадзе обещал: «Сделаю все, что смогу». В других высоких кабинетах требовали спасти Сергея Параджанова другие видные деятели грузинской культуры – Верико Анджапаридзе, братья Шенгелая, Софико Чиаурели, Этери Гугушвили…
Пытались спасти подследственного режиссера и зарубежные знаменитости. Тонино Гуэрра, отдыхая в элитном санатории под Боржоми, нашел ходы, чтобы добиться аудиенции с Эдуардом Шеварднадзе. Хозяин был гостеприимен, любезен, непринужденно демонстрировал европейскую эрудицию и культуру. Мимоходом разговор коснулся Параджанова. Грузинский лидер не скупился на комплименты талантливому режиссеру, к тому же уроженцу Тбилиси. А темпераментный итальянец, в свою очередь, говорил о масштабах интереса на Западе к творчеству Параджанова и, естественно, к его судьбе. Гуэрра к тому же прибавил, что он является своего рода послом созданных в Европе комитетов за освобождение Сергея и задел самую больную тему для Шеварднадзе: «Зачем вам, грузинам, стряпать своими руками грязные дела Москвы?..»
Но Параджанов все же продолжал сидеть.
По счастливому стечению обстоятельств в Тбилиси очутилась замечательная поэтесса Белла Ахмадулина (ее муж – художник Борис Мессерер оформлял спектакль в одном из местных театров). Ахмадулину здесь окружало почтительное, благоговейное обожание. В те годы она активно занималась переводами стихов грузинских поэтов. Сначала вынужденно, а позже по совпадению душевного камертона. После выхода ее книги «Сны о Грузии» все тот же Шеварднадзе предлагал Белле Ахатовне на выбор любой особняк на Черноморском побережье. Именно к нему Ахмадулина и решила обратить свое исполненное изящества и женской мудрости письмо. Это были белые стихи, между строк которых она деликатно намекала седовласому царедворцу, что, даже исполняя чужую волю, можно сохранить лицо и сберечь честь мундира.
Как? Да очень просто. Осудить Параджанова. Но условно.
«Глубокоуважаемый Эдуард Амвросиевич! Прошу Вас, не рассердитесь на меня. Моя нижайшая просьба сводится лишь к этому. Прочтите мое письмо и не осерчайте. Я пишу Вам в нарушение общих и моих собственных правил. Но это моя человеческая правильность и безвыходность. Я не могу не написать Вам. Не гневайтесь.
Я о Параджанове. Я очень знаю этого несчастного человека. Тюрьма его не хочет, но он хочет в тюрьму. Нет, наверное, ни одной статьи Уголовного кодекса, по которой он сам себя не оговорил в моем присутствии. Но если бы лишь в моем… Он не находит себе художественного воплощения и неотрывно ставит свой бесконечный фильм на всех улицах среди людей. Некоторые из них плохие. Я знаю, что он всех раздражил и всем наскучил. Но не меня и не мне. Меня ему не удалось обвести вокруг пальца ни болтовней о бриллиантах, которые меня интересуют так же мало, как и его, ни прочим вздором. Я не замарала себя никаким имуществом, никаким владением. Мне можно верить. Я презираю корыстолюбцев. Параджанов также не из них. Он им обратен…
Но все его преступления условны и срок наказания может быть условный. Это единственный юридический способ обойтись с ним без лишних осложнений. Иначе это может привести его к неминуемой гибели. Конечно, не дело Грузии держать Параджанова в своей тюрьме. Мне больно соотносить одно и другое. Грузины были всегда милосердны к чудакам, безумцам и несчастливцам. Параджанов – самый несчастливый из них.
Мое письмо совершенно личного свойства. О нем никто не знает и не узнает. Я написала его для собственного утешения и спасения. Засим еще раз прошу простить меня. Позвольте пожелать Вам радостной, счастливой весны и всего, что потом. Что касается меня, мои радости и счастья совершенны. Во
