Видимо, Кэндзиро с самого начала отдавал себе отчёт в том, что связался с жуликом. Вернее сказать, он сознательно пошёл на это, понимая, что никто, кроме жуликов, не даст ему работу. Ведь сам он — такой же жулик.
Поэтому сейчас он не нервничает, не суетится, а принимает случившееся как неизбежность. Но я так не могу.
— Ой, что это?
Стёкла на окнах разбиты, все вещи вывезены. Офис похож на разорённое гнездо. Посреди комнаты, в которую задувает холодный декабрьский ветер, стоят три грязные картонные коробки — единственное, что осталось от прежних обитателей.
На одной из коробок — неряшливая надпись фломастером, как видно, сделанная рукою директора. «Сожалею, что так получилось. Это всё, что я могу оставить вам на прощание».
Кэндзиро раскрывает коробку и заглядывает внутрь. У него такое лицо, словно он смотрит на хрустальный шар, пытаясь увидеть в нём своё будущее; его непривычно серьёзный взгляд выражает смесь тревоги и надежды. Вдруг он замирает в полной неподвижности. Потом хмыкает, скривив губы. Одна щека у него дёргается в усмешке и застывает в этом положении.
А в следующее мгновение раздаётся его раскатистый хохот:
— Ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха! Ува-хха-ха-ха!
Откидываясь назад, Кэндзиро бьёт в ладоши и заходится смехом, как безумный.
— Ринка, ты только посмотри! Эй, Дэттян! Глядите, какое нам счастье привалило!
Подбежав, мы с Дэвидом заглянули в коробку. Она была битком набита лоскутами, на каждом из которых красовалась надпись: «Хит сезона! Кэндзиро энд Дэвид: Любовь — это чудо!»
— Ну вот, наконец-то я тоже их получил! Долгожданные полотенца за миллион иен!
Вместо причитающегося нам гонорара за три месяца мы стали обладателями рекламных полотенец… Ну что ж, Кэндзиро прав: они как раз тянут на миллион иен. Корчась от смеха, Кэндзиро принялся выкидывать их на пол, подбрасывать к потолку. Наши выступления наверняка уже распланированы надолго вперёд. А поскольку эстрадные агенты имеют обыкновение заранее запасаться афишами и рекламными листками, теперь мы даже не можем отменить свои концерты.
— Ах-ха-ха-ха! Это дело надо отметить! Слышишь, Дэттян?
Дэвид, стоявший рядом с хохочущим Кэндзиро, вдруг рухнул на колени, словно механическая игрушка, у которой кончился завод.
Сквозь разбитое окно в комнату вместе с холодным ветром проникают звуки далёкого собачьего лая. Интересно, какими в этом году будут новогодние праздники? Откуда-то доносится бой барабанчиков из новогодней рекламы, которую заблаговременно начали крутить по телевизору. Для нас, не успевших обзавестись собственной семьёй и не смеющих показаться на глаза родителям, праздничные дни, когда магазины по большей части закрыты, — самое бездарное время, сулящее одни неудобства. Только и думаешь: скорей бы они закончились.
— Я попробую его разыскать, — неожиданно заявил Дэвид, медленно поднимаясь с пола.
— Что? Что ты сейчас сказал?!
— Я его найду. Я найду нашего директора.
В мгновение ока лицо у Кэндзиро сделалось багровым, а глаза налились гневом, как у бога Фудо[14].
— Идиот!! — заорал он. За этим последовал его фирменный пинок, угодивший Дэвиду в живот, и тот осел на пол, как будто у него опять кончился завод. — Это же надо было такое удумать! Зачем тебе понадобилось копаться в старом дерьме? Что, так тянет в прошлое? Я тебя спрашиваю, Дэвид.
Произнеся эту язвительную тираду, Кэндзиро плюхнулся на коробку с «полотенцами за миллион иен», которая стала со скрипом под ним проседать.
— Послушай, Дэвид. Каждый день преподносит нам что-то новенькое. Это и есть жизнь. Разве сегодня ты станешь надевать сброшенные вчера трусы? Тогда уж лучше бери позавчерашние, они ещё грязнее!..
Дэвид горько плакал, простершись ничком на замызганном ковре.
— Ты что? А ну-ка, посмотри на меня.
— Всё пропало, Кэн-тян. Теперь, сколько ни выступай, знаменитыми певцами нам не стать.
Тут даже у меня лопнуло терпение. Я бы с удовольствием вкатила ему пинка, да только не хотелось представать перед Кэндзиро в таком виде.
— Дурак! — закричала я. — Какой же ты дурак! У тебя нет ни капли гордости за нашу бродячую профессию!
Кэндзиро ошеломлённо посмотрел на меня. «Вот это да!» — казалось, говорил его взгляд. Ну что ж, поддам ещё жару!
— Послушай, Дэттян, — продолжала я. — Что, по-твоему, лучше: быть двоечником в престижном университете или отличником в школе для дураков? Какой вариант ты выберешь?
— Я выберу… — Дэвид посмотрел на меня бесхитростными, как у младенца, глазами. У основания его «белокурой» шевелюры проглядывала узенькая, в полмиллиметра, чёрная полосочка. — Я выберу двоечника в школе для дураков.
— Вот именно! Погоди… Не двоечника, а отличника!
— А, ну да.
Зловещая оговорка Дэвида повергла меня в смятение. А что, если в его словах прозвучала правда, о которой было бы лучше вовсе не задумываться? Может быть, мы и впрямь двоечники в школе для дураков? Похоже, нечто подобное пришло в голову и Кэндзиро. Какое-то время он растерянно водил глазами по комнате, потом вдруг резко вскочил на ноги и принялся боксировать с воображаемым противником.
— Удар, ещё удар. Я — барабанщик[15]…
— Юдзиро Исихара, вы великолепны! — воскликнула я.
— Больно! Ну, ты мне и вмазал!
Улыбаясь, Кэндзиро разыгрывает пред нами целый спектакль. И сразу же в серой промёрзшей комнате как будто становится теплее.
— Гатс! Файт! Хасл! Фива-а![16] Отвечаю двумя ударами на один!! Получайте!
Как всегда, дурацкие выходки Кэндзиро оказывают на меня терапевтическое воздействие. Занеся ногу для удара, он молотит в воздухе кулаками. Я набрасываю ему на спину полотенце. Мне чудятся звуки гонга, возвещающие окончание первого раунда.
Действие второе
НОЧНОЙ КРЕПЫШ КИНТАРО
Судя по всему, Кэндзиро считает меня, если можно так выразиться, «женщиной в белых тонах». Этаким беленьким, пушистым зайчиком. Нежным, хрупким созданием, которое необходимо всячески защищать и оберегать.
С другой стороны, существуют люди, склонные малевать меня чёрной краской. Для них я — «мерзавка, спутавшаяся с чужим мужем».
Белая, чёрная… Вот так я и мелькаю, словно сигнальная лампочка.
На самом же деле я не белая и не чёрная, а скорее чёрная в белую крапинку.
Ледяной кипяток. Мягкий камень. Это про меня.
Дайки Хиросэ оказался человеком, способным принять меня такой, какая я есть, не прилагая для этого особых усилий.
— Поехали кататься! — сбросив кожаную куртку, накинутую поверх рабочей блузы, он вешает её мне на плечи. Я невольно пошатнулась под её тяжестью. Такое чувство, словно на мне повисло огромное живое существо, готовое меня проглотить.
— Ну как же так сразу, Дайки? Я ещё не умывалась. К тому же мне надо переодеться.
