волшебник!
— Ундина, — сказал чиновник. — Что ты будешь делать дальше?
Ундина вздрогнула, секунду помолчала.
— Утром я улетаю на Архипелаг. — Она говорила спокойно, без прежнего ликования, — Сейчас он как раз пробуждается, оживает. В продолжение всего Великого лета Архипелаг — сонное буколическое захолустье, где ничего и никогда не происходит, но сейчас на него словно брызнули живой водой. Люди поднимаются в горы, к самым дворцам, строят из чего попало хибары, размалевывают их такими красками, что глазам больно. Тебе бы понравилось. Музыка, танцы на улицах. Пей местное вино и дрыхни себе до полудня.
Чиновник попробовал себе представить такую картину и не смог, и пожалел, что не может.
— Да, интересно.
Он старался говорить равнодушно и тоже не смог — равнодушие получилось деланным, фальшивым .
— Поехали со мной, — сказала Ундина. — Брось ты свои летающие миры. Я научу тебя самым фантастическим вещам. Ты испытывал когда-нибудь оргазм, длящийся три дня подряд, без передышки? Я тебя научу. Ты беседовал когда-нибудь с Богом? Думаю, Он не откажет, Он же помнит, что за Ним остался небольшой должок.
— А Грегорьян?
— Плюнь на Грегорьяна. — Ундина крепко, до боли, обняла чиновника. — Я покажу тебе полночное солнце.
Чиновник болезненно ощутил в себе некий негнущийся, холодный и жесткий, стержень, не позволявший ему поддаться уговорам Ундины улететь вместе с ней на сказочные блаженные острова. Он хотел — и не мог. Не мог оставить охоту незаконченной. Не мог забыть о долге.
— Не могу, — сказал чиновник. — Мне поручили дело, мне доверяют, я не. могу обмануть людей. Вот разберусь сперва с Грегорьяном и тогда уж…
— Да? Ну и прекрасно. — Ундина сунула ноги в сапожки. Великолепная иносистемная обувь сама собой плотно обтянула щиколотки и икры. — Извини, пожалуйста, но я тороплюсь.
— Не надо так, Ундина.
Ундина надела и застегнула ярко расшитую куртку.
— Мне нужен один день. В крайнем случае
Ундина отступила на шаг и смерила чиновника презрительным взглядом.
— Все мужики идиоты. — В голосе ее звенела ярость. — Да ты и сам, наверное, это заметил.
Не глядя, она подобрала с полу шаль, сброшенную несколько часов назад, накинула ее на плечи, завязала.
— Я не терплю всяких там отговорок и дополнительных условий. Да — нет, только так можно отвечать на мои предложения.
Ундина подошла к двери.
— И предложения эти не повторяются.
Она ушла.
Чиновник присел на край кровати. Ему показалось, что простыни сохранили запах ее духов. Было очень поздно, но снизу все еще доносились крики и смех — двойники, привыкшие жить по внепла-нетному времени, продолжали веселиться.
Чиновник немного посидел и заплакал.
12. СТАРОЕ ШОССЕ
Ты как пыльным мешком стукнутый. Негромкий рокот двигателей напоминал сытое кошачье мурлыканье, флаер летел на юг. Сиденья были глубокие и мягкие, как в ложе оперного театра. Через некоторое время Чу повторила попытку.
— Сколько я понимаю, ты провел эту ночь в приятной компании. Могу только позавидовать.
Чиновник героически смотрел вперед.
— Не хочешь говорить и не надо, как-нибудь перетопчемся. — Чу сложила руки на груди и откинулась на спинку. — Я проторчала в этой хреновине всю ночь без никого, не с кем было словом переброситься — проторчу еще и утро, что со мной сделается.
Тауэр-Хилл остался далеко позади, превратился в маленькое неразборчивое пятнышко. Серые облака соскальзывали с Пидмонта и неслись к Океану над лесами, багровыми, как кровоподтек. Лес кишел бегемотами. Чувствуя непонятный, непреодолимый зов, они суетливо вылезали из грязных нор и слонялись по лесу, чудовищно раздутые от детенышей, которые родятся только после их смерти, в щепки разносили деревья. Дикие твари, встревоженные и обреченные.
Роль пилота исполнял чемодан — чиновник подключил его прямо к органам управления в обход автономной системы. С чемоданом и надежнее, и проще — поправки к курсу можно вводить голосом, безо всяких там кнопок-ручек. Бегемоты валили лес абсолютно бесшумно — двойной, с вакуумной прослойкой фонарь задерживал все внешние звуки, в кабине слышались только убаюкивающее мурлыканье двигателей да негромкое гудение аппаратуры.
И вдруг Чу, пребывавшая все это время в сонном оцепенении, встряхнулась, ударила ладонью по приборной доске и рявкнула:
— А это еще что такое — там, внизу?
— Геданк, — сообщил флаер. — Прибрежный поселок, пристань, сто двадцать три жителя. Самый восточный из региональных эвакоцентров для…
— Да знаю я этот Геданк! А вот что мы здесь забыли? Мы же летим обратным курсом. — Чу крутила головой, пытаясь сориентироваться. — Мы же летим на север! Как это вышло? Почему мы снова над рекой?
С высоты плывущий по реке телятник казался игрушечным корабликом, эвакуаторы, суетившиеся на палубе, — маленькими черными жучками. К югу от поселка виднелись жалкие останки лагеря для переселенцев. Вяло хлопала по земле сорванная с кольев палатка, похожая сейчас на какое-то издыхающее чудовище. Рядом с пристанью — прямоугольные загоны, битком набитые переселенцами. По сходням на телятник течет тоненькая людская струйка — ну как же, ведь каждого несчастного нужно проверить и записать.
— Заходи на посадку, — скомандовал чиновник. — Ну, скажем, на то поле с дынями, к западу от поселка.
Флаер широко расправил крылья, выкинул тормозные парашютики и начал снижаться.
Как только его колеса коснулись земли, белесые дыни внезапно вытянулись, выпустили крохотные лапки и бросились врассыпную, не дав даже толком себя рассмотреть. На поле не осталось ничего, кроме пожухлой травы; скоро эту траву будут щипать рыбы. Вдали виднелись покосившиеся навесы и обшарпанный, с провалившейся крышей и черным проемом вместо двери сарай. Все готово к приему новых жильцов, подводных фермеров или водяных мышей, кого уж там пошлют боги прилива. Фонарь мягко ушел назад, спрятался в корпусе флаера.
И сразу в кабину ворвался ветер, налетавший, казалось, одновременно со всех сторон. Воздух резвился, как веселый лопоухий щенок.
— Ну и? — повернулась Чу.
Чиновник извлек из чемодана тонкую металлическую трубку. Подкинул ее в руке и направил на Чу.
— Мотай отсюда.
— Чего-о-о?
— Тебе, полагаю, приходилось видеть такую штуку. И ты хочешь, чтобы я ее применил. Вылезай.
Чу посмотрела на блестящий, совсем безобидный с виду предмет, на крохотное, словно от укола иголкой, отверстие, направленное прямо ей в сердце, затем перевела взгляд на непроницаемую маску чиновника. Короткий удар костяшками пальцев, и флаер распахнул боковую дверцу. Чу выбралась наружу.
— Сколько я понимаю, ты не намерен объяснить мне, в чем дело?
— Я полечу на Арарат без тебя. Ветер дул Чу прямо в лицо, немилосердно трепал жесткие, как иглы
