— Но почему? Я ваш друг, не правда ли?
— Я не хочу и не могу быть вам только другом, — с увлажнившимися глазами произнесла Наташа и остановила на Шварце долгий, многозначительный взгляд.
— О-о-о! — удивлённо и радостно протянул он.
Глаза Наташи лихорадочно блестели, свет их должен был проникнуть в грубое солдатское сердце Шварца.
«Она уже влюблена в меня, как мартовская кошка, — цинично и самодовольно подумал он, — впрочем, ничего другого я не ожидал». И не смог сдержать себя — удовлетворённо ухмыльнулся и промурлыкал:
— Наташа, разрешите мне быть вашим рыцарем?
— О большем я не могла бы даже мечтать, — весело ответила она, — я была бы очень счастлива!
Шварц задохнулся от восторга: «Ещё одна, и какая!» В это время в кабинет вошёл капитан Фогель и громко, по-солдатски доложил:
— Господин майор, капитан Фогель по вашему приказанию прибыл. Офицеры занялись уточнением деталей операции против партизан.
Наташа, несмотря на особое расположение и доверие со стороны коменданта, под благовидным предлогом была отправлена в приёмную.
С белым, всегда чисто выбритым лицом, Иван Иванович выглядел намного моложе своих лет. Твёрдые губы, высокий гладкий лоб делали его лицо мужественным и благородным. Добрый и отзывчивый по натуре, в делах он был строг и неотступен. Присутствие в отряде агента гестапо выбило его из колеи. Виновным во всех этих неприятностях он считал только себя. Теперь казалось, что легко и просто было предупредить деятельность врага, распознать раньше, сразу же, как только он появился в отряде. «Задним умом силён», — тоскливо вспомнил Иван Иванович шутку комиссара, и эти мысли терзали душу; было мучительно горько и стыдно вспоминать об обидных провалах, погибших товарищах, не давало покоя чувство неисправимой вины перед ними, сознание своей ограниченности, бездарности…
— О чём задумался? — спросил его комиссар.
— Да вот, прикидываю.
— Прикинул?
— Так, кое-что.
— Как получается?
— Плохо.
— Что, тяжела шапка Мономаха?
— Очень, — согласился Иван Иванович и благодарно подумал: «Всё понимает, сам мучается».
— Не терзай себя — это не поможет. Видимо, ни в каком деле ошибок избежать нельзя. А они приносят опыт, а из опыта — рождается мудрость.
— Значит, мудрость порождается нашей глупостью?
— Эка, закрутил.
— Да… Однако одно без другого существовать не может.
В просторной землянке их было четверо. Командир сидел за широким полированным столом, бог весть каким чудом оказавшимся в лесу. По бокам вполоборота к нему расположились комиссар и начальник штаба, за спиной которого пристроился Николай. Чтобы унять волнение, Иван Иванович начал потирать руки, взглянул мимо капитана Петрова на Николая и, будто удостоверившись в правильности расстановки сил, делая вид, что всё происходящее его занимает не очень, тихо и медленно заговорил:
— Занимательные вещи происходят у нас в отряде. Представьте себе: немцы каким-то чудом узнали о нашем свидании с соседями на хуторе Медвежьем. Как это вам нравится?
— Не очень, — сказал комиссар.
— Странно, — промолвил Николай.
Начальник штаба промолчал.
— Знают они всё: место, время и состав участников встречи.
— Очень странно, — сказал комиссар.
Командир закурил сигарету, с шумом выдохнул небольшой, но густой клубок. Дым поднялся к самому потолку, расползся в облачко и застыл на мгновение, будто раздумывая, что делать дальше.
— Нет, что ж тут странного? У них отлично работает разведка, — сказал командир и посмотрел на начальника штаба. — А как ты думаешь?
— Да, конечно, — торопливо и как-то угодливо ответил тот; всем показалось, что он смутился. Но может быть, только показалось?..
И Иван Иванович продолжал:
— Они спешно готовят полицейскую роту, комендантский взвод, одним словом, все свои наличные силы. От помощи отказались — так уверены в успехе! Поражает меня всё-таки одно: откуда они всё до тонкостей знают о нас?
— Чему ты удивляешься, мы ведь тоже про них кое-что знаем, — с лёгкой иронией возразил комиссар.
— И очень многое, — с готовностью поддержал комиссара начальник штаба. Он сидел на краю стула, перегнувшись в поясе немного вперёд. И во всей его фигуре, похожей на приготовившуюся к полёту большую птицу, в опущенных под стол руках, в его готовности подхватить и поддержать любую мысль и слово присутствующих — во всём чувствовалось огромное нервное напряжение.
— Встречу придётся отменить, я как представитель отряда Романа настаиваю на этом, — сказал Николай.
— Поздно, — с сожалением сказал комиссар, — ваши в пути, а представитель обкома уже прибыл в условное место.
— Я перехвачу наших… Дорогу знаю хорошо.
— А может, — бой! — сверкнув глазами, сказал командир.
— Сил маловато, — ответил комиссар.
— А что думает начальник штаба? — спросил Иван Иванович, и три пары глаз внимательно уставились на капитана Петрова.
— У них больше солдат, — лаконично ответил он и сделал вид, что его очень заинтересовала самодельная деревянная пепельница, стоящая на столе.
— Да, но мы нападём неожиданно.
— Это так, конечно, но не лучше ли не рисковать людьми, а просто перенести место встречи?
— А на хуторе фрицам устроить хорошую баню, — поддержал Николай.
И опять три пары глаз посмотрели на Петрова, — он тревожно молчал.
Разговор продолжил командир:
— Затянули мы с этой встречей. Носимся, как кошка с рыбой: где положить, как съесть… Нужно принимать решение.
— По-моему, предложения Петрова и Николая разумны, в них есть рациональное зерно.
— Далась тебе твоя пшеница, — с досадой проговорил командир. — А, по существу, у нас нет другого выхода. Итак, место встречи переносим, карателям устраиваем засаду. Решено?
— Решено, — ответил комиссар.
— Согласен, — проговорил Николай.
— Тогда за дело! — сказал командир.
— Подожди немного, — опять заговорил комиссар, — остаётся один недоуменный вопрос: как немцы узнали о предстоящей встрече, ведь никто, кроме нас четверых, об этом не знал.
Напряжение висит в воздухе, все молчат. Трое — по заранее разработанному плану, а четвёртый… И тут он допускает ошибку:
— А почему нельзя предположить, что информация до немцев дошла от отряда Романа? Кто знает, может быть, они менее осторожны, чем мы.
