Солнечный свет волнами плывёт на землю. Необыкновенный восторг переполняет Наташу. Как хорошо!
И опять ласковые руки матери обнимают её, и Наташа слышит родной голос:
— Какая ты большая стала, доченька.
— Нет, мама, нет! Я маленькая. Мне страшно.
— Ничего, крепись. Ты не одна. Страх пройдёт. Ты сильная, доченька!
И всё исчезло, только чудесные звуки музыки слышит Наташа и, успокоенная, летит плавно, как большая птица, медленно взмахивая руками…
Тяжело молодым, а каково старым? Ивану Фёдоровичу не даёт спать больное, беспокойное сердце. Он ясно слышит, как стучит этот вечный труженик, старается, торопится и вдруг начинает двигаться еле-еле. И кажется Ивану Фёдоровичу, что сердце останавливается совсем. Вот остановилось… Ком подкатывается к горлу, от страха холодеют конечности. А сердце, встрепенувшись, как подстреленный голубь, опять забилось, слабо, но часто, и стучит, стучит — торопится куда-то. Иван Фёдорович пытается лечь так, чтобы сердцу было удобнее, но это не удаётся — сердце капризничает в любом положении. Мозг всё чаще и чаще сверлят мысли о смерти. Иван Фёдорович гонит их, старается думать о другом.
«Смерть не страшна! Весь вопрос в том, как умереть! Нужно умереть так, чтобы хоть что-то оставить людям. Двадцать пять лет для истории всего лишь миг, а как много сделано! Но и кривых борозд напахали порядочно. Ничего, первая пахота — другим будет легче. А что будет после нашей победы? Хорошо будет! Одиночество наше кончится — появятся новые государства, наши младшие братья.
Надоело людям жить в темноте, мир кипит, как рассерженное море.
Рано или поздно, гулко ступая по прямым дорогам и крутым спиральным тропам, человечество всё- таки придёт к светлой и счастливой жизни.
И будут с благодарностью вспоминать люди грядущего нас, нашу страну за то, что мы указали им путь к свободе! И не только указали, но и проторили его, щедро полив русской кровью и слезами. Это будет!»
Ловушка
Шварц был взбешён. Подпольщики окончательно обнаглели. Подумать только, сегодня ночью в собственном доме убита Зинаида Воробьёва в присутствии самого майора Шварца!.. Глубокой ночью, когда Шварц и Зинка, вполне довольные друг другом, мирно посапывали в широкой, мягкой постели, в наружную дверь громко и настойчиво постучали.
— Кого это ещё чёрт по ночам носит? — сонным голосом произнесла Зинка и простоволосая, в ночной рубашке пошла к дверям.
— Кто там?
— Открой!
— Кого нужно?
— Тебя. Отворяй, Зина, мы от Демеля.
Зинка, накинув на плечи ночной халат, отворила дверь.
В кухню вошли двое.
— Ты одна дома? — спросил тот, что постарше.
— Одна, с кем же мне быть? — ответила Зинка.
— Вот и хорошо. Принимай гостей.
— Что нужно?
— Сейчас узнаешь.
— Давайте побыстрее.
— А ты не торопись, мы сами спешим, — ответили так, что у неё от нехорошего предчувствия сразу засосало под ложечкой.
— Ладно, не тяни.
— Не беспокойся, мы ненадолго, — сказал молодой.
— Мы пришли, чтобы объявить тебе приговор подпольного народного суда города Лесное и привести его в исполнение.
Зинка одурело смотрела на говорившего и никак не могла понять, зачем он так зло шутит.
А он продолжал:
— Именем советского народа, за измену Родине суд приговорил Воробьёву Зинаиду Тимофеевну к высшей мере наказания — расстрелу.
— Ладно, шутники, — безвольно прошептала Зинка, прекрасно понимая, что это не шутка.
— Не перебивай, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Зинка хотела броситься в спальню, но силы на какой-то миг изменили ей. Ганс услышал дикий, полный смертельной тоски крик своей возлюбленной и один за другим два сухих пистолетных выстрела.
Комната наполнилась пороховым дымом. Ганс вскочил, как ошпаренный, дрожащими руками схватил лежавший под подушкой пистолет и трусливо выглянул в кухню. Зинка лежала на полу лицом вниз, неловко заломив правую руку; полы халата распахнулись, оголив выше колен белые мясистые ноги. Кровь протекла узким ручейком по полу и растворилась в небольшом кухонном коврике. Ганса забил препротивнейший озноб. Он вернулся в спальню, с трудом оделся, брезгливо сморщившись, перешагнул через труп и быстро вышел из дома.
Через пять минут в гарнизоне была объявлена боевая тревога, но беготня по городу до самого утра положительных результатов не дала — убийцы как в воду канули.
Утром невыспавшийся, усталый и злой майор Шварц прибыл на службу.
Наташа, в строгом коричневом платье, которое очень шло к её каштановым волосам, встретила Ганса в приёмной комендатуры. Казалось, Наташа вся светилась — так она была рада встрече с ним. И Ганс со свойственным ему оптимизмом почувствовал, что жизнь, несмотря на все неприятности, прекрасна. «Однако ты сегодня дьявольски хороша, — подумал он. — Чёрт с ней, с Зинкой, если мне улыбаются такие, как ты!» А Наташа так ласково и многозначительно смотрела на него, что её желания не вызывали уже никаких сомнений.
Настроение Ганса выправилось окончательно, когда он вспомнил о вчерашнем разговоре с Наташей.
— Дорогая Наташа, — торжественно произнёс он, — а знаете ли вы, что у меня сегодня день рождения?
Наташа капризно нахмурилась.
— Не знаю, и очень обижена на вас. Поздравляю! Но неужели я не могла об этом знать раньше? Это очень нехорошо с вашей стороны.
— Я приказал, чтобы все молчали. Это — сюрприз!
— Но нужен подарок.
Ганс весело захохотал:
— Этот подарок готов! И он будет для меня самым приятным!
— Не понимаю.
— Этот подарок — вы!
«Тупая скотина», — с возмущением подумала Наташа и, улыбнувшись, проговорила:
— У вас очень утомлённый вид, господин майор.
— Ночью были неприятности.
— Вы совершенно себя не бережёте.
— Что делать — служба!
Наташа вышла в приёмную, собранная, готовая на любой решительный шаг. Долго, не торопясь разбирала текущую почту и мучительно искала способ, как добраться до нужного документа.
После обеда к коменданту приехали офицеры из топо-геодезической группы, имеющие прямое
