— Осмыслять тут нечего, — ответил Антон.
Злую ночь, объяснил он, устроили механисты, враги кланов. Сила, которая выжала мой мозг как тряпку, была оружием будущего: установкой, генерирующей во всём живом беспричинный и непреодолимый ужас перед ничем. Механисты время от времени накрывали весь город этим психогенным куполом, выкуривая кланы из убежищ. Однако в этот раз у них ничего не получилось. Ученики вовремя успели создать над убежищем колдовской щит. Вот только я убежал.
— Но это ничего, — утешал Антон. — В первый раз всегда тяжело.
— И я точно никого не убил?
— Нет. Только убежал. И кричал ещё что-то.
— А что я кричал?
Антон поморщился, но не успел ответить. Внезапно схватил меня за шиворот и прошипел:
— Бежим!
Я был вовсе не в том состоянии, в каком можно исполнять подобные приказы, но, увлекаемый мощной Антоновой рукой, всё же поднялся. А побежать не успел.
Антон, издав странный звук, упал прямо мне под ноги. Из густого тумана выступила тёмная фигура, державшая в руках винтовку, вперёд прикладом. Прикладом этим, как мне хотелось думать, и был оглушён Антон.
Слева возникла вторая фигура; она наставила на меня пистолет. И сказала:
— Это он.
И обратилась ко мне:
— Иди!
Я повернулся в указанную сторону. Человек с пистолетом легко подтолкнул меня свободной рукой. И, каким бы лёгким не было его движение, я всем телом прочувствовал, что пуля войдёт в меня ещё легче — и
Я ускорил шаг и униженно просипел севшим голосом:
— Всё-всё-всё, иду.
*плоскость войны*
— Что же ты творишь? Убегаешь, заставляешь ребят бегать за тобой, под огонь лезть...
...Что делать, когда предерьмовейшим утром на тебя наводят ствол огнестрельного оружия и весьма красноречиво кладут палец на курок? — Я предпочёл обойтись без глупостей и объявить о покорности во всеуслышание. Но что делать (и думать), когда в ответ на смирение тебя тут же заверяют, что всё будет хорошо? — Я не делал ничего и просто подчинялся.
Меня отвели к зелёному грузовику, поджидавшему в тумане неподалёку, и посадили в кузов. Кузов по периметру опоясывала П-образная скамья, на которой сидели люди в серебристо-зелёных скафандрах и круглых шлемах, скрывающих за зеркальными забралами их лица. Они держали наготове винтовки. Солдаты.
Человек с пистолетом усадил меня на скамью и вышел. Через несколько минут оставшиеся свободные места заняли вернувшиеся снаружи солдаты, автоматические двери кузова закрылись, и грузовик плавно тронулся.
Окон здесь не было. Люди сидели, не разговаривая, изредка меняли позы. Я думал над устройством грузовика. Не над тем, куда он едет, не над тем, кому это надо, и зачем в нём сижу я, а исключительно о том, как он движется. Я должен был развивать волю и уметь контролировать чувства. Только это может спасти меня теперь, когда я попал.
Когда я
В будущем для человека нет никаких ограничений, кроме одного — нравственного закона внутри нас. За отражающими стёклами шлемов я не мог разглядеть лиц солдат и понять, слышали ли они когда- нибудь о подобной глупости.
А грузовик ехал, и, если сосредоточиться, можно было ощутить немалую его скорость. Он ехал плавно, не трясясь на кочках, которых в любой точке этого мира было предостаточно, — он только чуть-чуть покачивался, как поезд на прямом отрезке путей, а повороты и вовсе невозможно было определить. Только подъёмы. В самом начале пути грузовик, по-видимому, выезжая из оврага, так резко въехал на крутую гору, что если бы я не сидел в самом конце кузова, то обязательно бы туда сполз.
«Наверное, грузовик на воздушной подушке. Или на магнитной. А может быть... может быть, он летает на реактивных двигателях?»
— Что же ты творишь? Разве можно так?.. Не разобравшись ни в чём?..
Мужчина, который спрашивал это, был одет в блестящую синюю форму, слишком обтягивающую, на мой взгляд. На левой стороне груди мужчины белела прямоугольная табличка. «Валдаев Анатолий Иванович. Обслуживающий персонал», — было написано на ней.
— Можно, — сказал я. — Иногда, — сказал я. — В виде исключения, — сказал я.
Валдаев Анатолий Иванович хлопнул меня по плечу и оскалил жёлтые зубы. У него было смуглое лицо, хорошо выбритое и из-за этого синеватое. А пистолета не было.
...Конечным пунктом моего невольного вояжа значился длинный ангар, ярко освещённый зеленоватым светом. Вдоль одной из его стен на всём протяжении тянулся ряд ячеек, в каждой из которых стояло по зелёному грузовику — такому же, как тот, на котором приехал я. Вторая половина ангара была завалена жестяными и деревянными ящиками и барахлом, по большей части абсолютно непонятного предназначения. На пыльном бетонном полу ангара темнели пятна машинного масла и уличной грязи. Среди тех вещей, которые были востребованы (в них ещё можно было угадать запчасти для каких-то механизмов) копались люди, в основном, в оранжевой форме, отличавшейся от формы Валдаева только цветом.
Солдаты выгрузились из кузова, ушли через двери на дальней стороне ангара; пандус, автоматически поднимавшийся вверх, спрятал за собой опустевшее металлическое нутро грузовика.
— Чай будешь? — предложил Валдаев.
— Буду, — безразлично согласился я и скользнул взглядом по его спине, повернувшейся ко мне во всю ширину. Валдаева не было среди солдат, схвативших меня. Почему же он знает, что я куда-то от кого-то убегал?
За высоким, но узким металлическим контейнером, стоявшим под углом к стене ангара, в полумраке сидели на ящиках ещё трое мужчин в синем, пили из стаканчиков что-то дымящееся. Моё чуткое обоняние уловило запах спирта.
Сидящие поздоровались с Валдаевым, один вручил мне и ему двухсотграммовый пластиковый стаканчик с горячим чаем. Стенки стаканчика были тонкими, но под пальцами не проминались, и тепло сквозь них не проходило.
Валдаев присел на ящик, поставил стакан на пол
— Я чую... — проговорил он, принюхиваясь, — чую, кто-то опять взломал синтезатор?
— Катька приходила, интересовалась, не приехала ли «шестёрка», — дохнул водкой один из мужиков.
— Вот даёт, девчонка! — подивился Валдаев. — Мало ей прошлого раза было...
— А она теперь осторожная, — смешливым тоном сказал тот же голос, — теперь выдаёт не больше трёх стаканов в сорок восемь часов. Так что тебе, Иваныч, не осталось...
— Свиньи, — решил Валдаев и опрокинул ногой свой стакан.
— Ты чай разлил, дурак, — заметил другой синий мужчина.