программы перехода к рынку? Последние действия Совета министров СССР вообще можно сравнить лишь со скрытой диверсией… Ошибки в проведении экономической реформы подвели страну к порогу небывалого в ее истории кризиса, который вот-вот начнется…
После двух лет ненормальной сверхполитизации населения наступила некоторая апатия. Человек начинает говорить, что ему один черт, кто у власти, раз жизнь становится все трудней. Уставшая, голодная, изверившаяся толпа очень опасна…
Когда Горбачев попросил у Верховного Совета СССР дополнительных полномочий, потому что власти никто не подчиняется, Ельцин резко возразил:
— Такого объема законодательно оформленной власти не имели ни Сталин, ни Брежнев. Крайне опасно, что президентская власть у нас формируется под личные качества и гарантии конкретного человека. Фактически центр стремится сделать конституционное оформление неограниченного авторитарного режима.
Через несколько лет такие же обвинения Борис Николаевич услышит в свой адрес. И тогда, и потом эти обвинения были чистой демагогией — ни Горбачев, ни Ельцин диктаторами не стали. Угроза исходила совсем с другой стороны. Ее можно было ощутить.
17 июня 1991 года на сессии Верховного Совета СССР выступил маршал Сергей Федорович Ахромеев, недавний начальник генерального штаба, которого Горбачев сделал своим советником:
— Наша страна насильственно, вопреки воле народов, выраженной на референдуме 17 марта сего года, расчленяется… Некоторые руководители республик, и в первую очередь Ельцин Борис Николаевич, на словах выступают за Союз, а на деле разрывают его на части… СССР распадается… И высшие органы власти или не хотят, или не могут предотвратить гибель нашего Отечества. В такой опасной обстановке наша страна находилась только в 1941–1945 годах. Но тогда Сталин сказал народу правду о нависшей смертельной опасности, и общими усилиями народа под руководством КПСС угроза гибели Отечества была преодолена… Президент СССР в настоящей обстановке бездействует, а Верховный Совет позволяет ему бездействовать, не желая замечать всего, что происходит вокруг…
Никогда раньше маршал, привыкший к военной дисциплине, не позволял себе критиковать Верховного главнокомандующего. Это был сигнал. До путча оставалось всего два месяца.
Горбачев допустил еще одну ошибку. В декабре 1990 года на Съезде народных депутатов предстояло впервые избрать вице-президента СССР. Горбачев перебрал много кандидатур. Александр Николаевич Яковлев вызвал бы яростные протесты консерваторов. Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе отпал, потому что в первый же день работы съезда сделал резкое заявление об уходе в отставку. От кандидатуры Нурсултана Абишевича Назарбаева, будущего президента Казахстана, Горбачев тоже отказался.
Возникли две новые фамилии: академик Евгений Максимович Примаков и Геннадий Иванович Янаев, к тому времени член политбюро и секретарь ЦК. Бывший комсомольский функционер, веселый, компанейский человек, он чем-то понравился Горбачеву и мгновенно взлетел. Горбачев полагал, что сравнительно молодой Янаев, не примкнувший ни к левым, ни к правым, не встретит возражений у съезда, да и ему самому не доставит хлопот. Едва ли Горбачев хотел видеть на посту вице-президента самостоятельную и равноценную фигуру, с которой ему бы пришлось считаться.
Горбачев посоветовался с недавним членом политбюро Вадимом Андреевичем Медведевым.
— Янаев, — ответил Медведев, — возможно, будет вам помогать, но он не прибавит вам политического капитала. Я бы отдал предпочтение Примакову.
Михаил Сергеевич выбрал Янаева и совершил большую ошибку. Назарбаев или Примаков не предали бы своего президента. Августовского путча бы не было, и, может быть, сохранился бы Советский Союз.
Михаил Сергеевич неустанно призывал руководителей республик к терпению и здравому смыслу, к отказу от политической истерии. Накануне отъезда в отпуск откровенничал с Назарбаевым и Ельциным, фактически делил с ними власть. А через несколько дней поделился с Черняевым впечатлениями:
— Ох, Толя, до чего же мелкая, пошлая, провинциальная публика. Что тот, что другой! Смотришь на них и думаешь — с кем, для кого?.. Бросить бы все. Но на них ведь бросить-то придется. Устал я.
Что же тогда праздновали?
Все годы после путча Горбачева подозревают в том, что он сам инициировал заговор, а потом от всего отрекся. Но эти предположения не имеют никакого отношения к реальности. Иван Силаев, который прилетел в Форос 21 августа, вспоминал:
— Увидев Раису Максимовну, я окончательно убедился в том, что ГКЧП было полной неожиданностью и для нее, и для президента. Она выглядела совершенно больной, одна рука висела как плеть — ее тогда парализовало, и взгляд какой-то растерянно-безумный. Сначала она меня даже не узнала, хотя до этого мы раз десять встречались…
Бывшие участники ГКЧП задним числом постарались поквитаться с Горбачевым. Забавно сравнить то, что они с уверенностью в собственной правоте произносили по прошествии времени, с тем, что говорили и писали сразу после путча.
22 августа 1991 года Крючков написал Горбачеву письмо.
«Лично!
Президенту СССР
товарищу М. С. Горбачеву
Уважаемый Михаил Сергеевич!
Пока числюсь в задержанных по подозрению в измене Родине, выразившейся в заговоре с целью захвата власти и осуществлении его. Завтра может быть арест и тюремное задержание и далее по логике.
Очень надеялся на обещанный Вами разговор, но он не состоялся. А сказать есть чего! Какой позор — измена Родине! Не буду сейчас писать Вам более подробное письмо, в нем ведь не скажешь, что надо. Прошу разговора краткого, но важного, поверьте.
Уважаемый Михаил Сергеевич! Надо ли нас держать в тюрьме. Одним под семьдесят, у других со здоровьем. Нужен ли такой масштабный процесс? Кстати, можно было бы подумать об иной мере пресечения. Например, строгий домашний арест. Вообще-то мне очень стыдно!
Вчера послушал часть (удалось) Вашего интервью о нас. Заслужили или нет (по совокупности), но убивает. К сожалению, заслужили!
По-прежнему с глубоким человеческим уважением.
В. Крючков»
Ошеломленный полным провалом ГКЧП и арестом Крючков признал, что ему стыдно, что он уважает Горбачева и что он заслужил те оценки, которые ему дали.
25 августа в следственном изоляторе «Матросская тишина» Крючков написал еще одно письмо Горбачеву.
«Уважаемый Михаил Сергеевич!
Огромное чувство стыда — тяжелого, давящего, неотступного — терзает постоянно. Позвольте объяснить Вам буквально несколько моментов.
Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас, в отчаяние. Какая все-таки жестокая штука эта политика! Будь она неладна…
Короткие сообщения о Вашем пребывании в Крыму, переживаниях за страну, Вашей выдержке (а чего это стоило Вам!) высвечивали Ваш образ. Я будто ощущал Ваш взгляд. Тяжело вспоминать об этом.
За эти боль и страдания в чисто человеческом плане прощу прощения… Понимаю реальности, в частности мое положение заключенного, и на встречу питаю весьма слабую надежду. Но прошу Вас подумать о встрече и разговоре со мной Вашего личного представителя.
С глубоким уважением и надеждами…»
Маршал Язов не так давно издал воспоминания, которые многое говорят о бывшем министре обороны великой державы.
