И это трудно предположить. Как показывает история разведки, жена всегда знает о том, что муж занимается этим тайным бизнесом.
Она уехала в Советскую Россию, вслед за Сергеем.
В Цветаевой, писал Эренбург, «поражало сочетание надменности и растерянности; осанка была горделивой — голова, откинутая назад, с очень высоким лбом; а растерянность выдавали глаза: большие, беспомощные, как будто невидящие — Марина страдала близорукостью… Марина многих в жизни называла своими друзьями; дружба внезапно обрывалась, и Марина оставалась с очередной иллюзией… Жилось ей очень плохо: «Муж болен и работать не может. Дочь вязкой шапочек зарабатывает пять франков в день, на них вчетвером (у меня сын 8-ми лет, Георгий) живем, то есть медленно подыхаем с голоду».
Версия убийства Игнатия Порецкого, которой полвека оперируют историки, в принципе вызывает у меня серьезные сомнения. Это было не первое и не последнее политическое убийство, совершенное НКВД за рубежом. Неограниченность в силах и средствах давала возможность Москве тщательно организовывать эти убийства.
Такого рода акции, требующие подготовки, выполнялись кадровыми работниками госбезопасности. Оперативные группы перебрасывались из России за рубеж (НКВД располагал любыми фальшивыми документами всех стран). К услугам местных и ненадежных агентов старались не прибегать. Генерала Кутепова в 1930 году и генерала Миллера в 1937-м похитили в Париже сотрудники резидентуры внешней разведки и прибывшие к ним на помощь оперативные работники НКВД.
Порецкого наверняка убили совсем не те люди, которых впутали в это дело.
Первоначально убрать Порецкого поручили майору госбезопасности Теодору Малли (в иностранном отделе его называли Теодором Степановичем, оперативный псевдоним Манн), который дружил с перебежчиком.
«Это был высокий, красивый мужчина с голубыми доверчивыми глазами и очаровательной улыбкой, которая отличает людей от природы застенчивых, — вспоминала вдова Порецкого Элизабет. — Он проявил себя преданным другом, на которого можно было положиться».
Теодор Малли с весны 1936 года был руководителем нелегальной резидентуры в Лондоне, работал с Кимом Филби и его друзьями. Сергей Шпигельглас, приехав в Париж, вызвал к себе Малли. Шпигельглас предложил два варианта на выбор. Либо ударить Порецкого утюгом по голове в его гостиничном номере и инсценировать ограбление. Либо отравить во время совместной трапезы в кафе и распрощаться раньше, чем тот уйдет в мир иной. Малли отказался в этом участвовать.
Теодора Малли отозвали в Москву. Он был венгром, католическим священником. В Первую мировую служил в австро-венгерской армии и попал в плен. После Октябрьской революции вступил добровольцем в Красную армию, потом его взяли в ВЧК. Его арестовали 7 марта 1938 года — вместе с большой группой венгерских коммунистов во главе с Белой Куном, которые нашли убежище в Советском Союзе после падения Венгерской советской республики. 20 сентября 1938 года его приговорили к смертной казни и в тот же день расстреляли…
Вместо Малли из Москвы вызвали специалистов по «мокрым делам». Они просто застрелили Порецкого. Павел Анатольевич Судоплатов, который, занимаясь в НКВД именно такими делами, дослужился до звания генерал-лейтенанта, в своих воспоминаниях даже назвал имена убийц Порецкого, двух сотрудников иностранного отдела, которые получили по ордену Красного Знамени. О роли Сергея Эфрона генералу Судоплатову ничего не было известно.
Только два года прожил Сергей Эфрон в Советской России.
10 октября 1939 года его арестовали в Москве вместе с группой бывших эмигрантов, вернувшихся на родину.
В 1928 году во Франции сняли мелодрамму «Мадонна спальных вагонов». Действие фильма переносится в Советскую Россию. Герой, князь, оказывается в советской тюрьме и слышит, как из соседней камеры человека выводят на расстрел. Приговоренного к смерти сыграл Сергей Эфрон. В фильме эпизод длится всего четырнадцать секунд. В реальной тюрьме он ждал смерти два года.
Сразу же после ареста чекисты провели первый допрос.
Лейтенант госбезопасности Кузьминов, оформивший еще 2 октября 1939 года постановление на арест, нашел, что Эфрон «во время Октябрьской революции находился в Москве и вместе с юнкерами принимал активное участие в боях против рабочих и солдат. После революции уехал на Юг, поступил добровольцем в Белую армию, принимал участие в борьбе против Красной Армии во всех походах в московском направлении. После разгрома армии Врангеля эвакуировался в Турцию. До 1937 года был в эмиграции, где принимал активное участие в белогвардейских организациях, ведущих работу против СССР».
Сергею Эфрону предъявили стандартное обвинение по 58-й статье Уголовного кодекса, которая поставляла основной контингент заключенных ГУЛАГа: измена Родине, террор, призывы к свержению Советской власти…
В обвинительном заключении говорилось:
«В НКВД СССР поступили материалы о том, что из Парижа в Москву по заданию французской разведки прибыла группа белых эмигрантов, с заданием вести шпионскую работу против СССР… Обвиняемый по этому делу Эфрон в 1920 году бежал за границу и принимал там активное участие в антисоветской работе белогвардейских организаций.
Эфрон, занимая руководящее положение в так называемой просоветской организации в Париже — в «Союзе возвращения на Родину» — и пользуясь исключительным к себе доверием со стороны бывшего вражеского руководства 5-го отдела НКВД, по заданию французской разведки засылал в СССР шпионов, диверсантов и террористов».
Итак, в приговоре сталинского суда тоже говорится о сотрудничестве Эфрона с разведкой! Значит, это правда?
В этом утверждении, скорее всего, столько же правды, сколько и во всем обвинительном заключении, в котором соответствуют истине только имена и даты рождения обвиняемых. Тех, кто допрашивал Эфрона, уже тоже нет в живых. Но по опыту множества других таких процессов можно предположить, что о связях с советскими чиновниками в Париже говорил следователям сам Эфрон, наивно пытаясь убедить следователей в нелепости предъявленного ему обвинения. И следователи охотно подхватили эти слова!
В архиве КГБ я читал дело агента-вербовщика советской разведки Петра Ковальского, тоже бывшего офицера Белой армии. Он несколько лет работал на советскую разведку в разных европейских странах. В 1937 году, в разгар массовых репрессий в СССР, его арестовало местное управление НКВД в украинском городе, где он жил в промежутке между выполнениями заданий московской разведки, и обвинило в шпионаже в пользу Польши. Петр Ковальский, разумеется, ссылался на свою службу в ОГПУ — НКВД, но малограмотный следователь, плохо владевший родным языком, и не подумал обратиться за справкой к коллегам в разведку, а просто написал в обвинительном заключении: «Видно, что Ковальский при использовании по линии иностранного отдела имеет ряд фактов, подозрительных в проведении им разведывательной работы в пользу Польши».
Отсутствие доказательств вины при Сталине никак не могло помешать вынесению смертного приговора…
Ковальского расстреляли, а центральный аппарат разведки еще целых два года искал его по всему Советскому Союзу, чтобы отправить за границу с новым заданием!
В то время, когда шло следствие по делу Эфрона, в соседних кабинетах НКВД заканчивалось уничтожение руководящих кадров внешней разведки.
Любые слова «французского шпиона» Эфрона о контактах с советскими людьми в Париже, среди которых каждый второй работал на разведку, должно быть, встречались следователями на ура. Слова в эфроновском приговоре о «бывшем вражеском руководстве 5-го отдела НКВД» были нужны не для того, чтобы усугубить вину Эфрона; это была заготовка следователей НКВД для процесса над сослуживцами из разведки.
Сергей Эфрон несколько лет ждал советского паспорта. Нет сомнений, что он исполнял поручения сотрудников посольства, которые в реальности были разведчиками. Он, скажем, помогал отправке добровольцев в республиканскую Испанию.