промышленников и предпринимателей Аркадия Вольского, Вадима Бакатина, Григория Ревенко, руководителя своего аппарата, и Егора Яковлева — председателя Гостелерадио.
Горбачев сказал, что получил распоряжение о переводе управления правительственной связи под юрисдикцию России. Как быть?
Помощник Горбачева Георгий Шахназаров резко ответил, что это переворот, что завтра придут опечатывать кабинеты. Примаков спокойно заметил:
— У вас нет никаких силовых возможностей помешать действиям российского руководства. На армию не опереться. Международные силы будут взаимодействовать с республиками.
Иначе говоря, Примаков предлагал Горбачеву примириться с неизбежностью. Сам Евгений Максимович не собирался конфликтовать с российской властью.
А как после нескольких месяцев совместной работы оценивали Примакова сотрудники разведки? Вот что я услышал от тех, кто в те годы работал в Ясеневе:
— Всем понравилось, что он стал называть себя директором, а не начальником. Само отделение от КГБ было хорошо воспринято. И то, что он потом воспрепятствовал вливанию разведки назад в общую структуру госбезопасности, — за это ему тоже спасибо. Разведка все-таки не часть репрессивного аппарата.
И то, что он воинское звание себе не присвоил, тоже было хорошо оценено. Люди каждую звездочку годами добывают, а тут ни дня не проработавший в разведке начальник сразу получает генеральские погоны… Это было расценено как поступок серьезного, солидного человека. Погоны в его положении — детская шалость.
Разведчики согласились с тем, что во главе разведки не обязательно должен стоять профессионал, который знает все эти забавные дела, как от наружки уходить и с агентами тайно встречаться. Нужен политик с широким кругозором и с авторитетом у высшего руководства страны.
Примакову были благодарны за то, что кадровых чисток он не проводил, все вверх тормашками не переворачивал, а, напротив, способствовал консолидации и без того крепко сбитого аппарата. Принимая кадровые решения, он всегда советовался со своими заместителями. Иногда и шире был круг тех, с кем он обсуждал кандидатуру, — это зависело от того, на какую должность искали кандидата.
Даже близкие к нему люди не знали, принял ли он уже заранее решение или заместителей собирал всего лишь для проформы? Или же, наоборот, собирался целиком довериться мнению коллег? Но ритуалу этому он придавал большое значение. А может быть, это и не ритуал вовсе. Совета он спрашивал всегда и выслушивал внимательно. И только в самый крайний момент, если на него кто-то крепко жал, он мог сказать:
— Ну, разрешите мне быть директором!
Мягко так… «Разрешите»…
Он звонил своим коллегам — например, заместителям, начальникам департаментов:
— Добрый день. Это Примаков.
Всегда представлялся. Как будто его по голосу не узнали бы. Потом спрашивал:
— У вас минуточка есть? Вы не очень заняты?
А ведь большинство руководителей считает: если я звоню, то надо все бросить. Какие уж там дела, если директор звонит! У Примакова не так. Он воспитанный человек.
Он сразу показал, что считается с ветеранами службы. Они в Ясеневе уже не работают, свободны от воинской дисциплины и могут позволить себе резко высказаться — кто в силу возраста, кто в силу того, что не сложилась карьера. Но Примаков не считал, что раз в ассоциации ветеранов собрались люди вчерашнего дня, так и нечего с ними разговаривать, время тратить.
Он собрал бывших руководителей разведки, заместителей, бывших начальников крупных подразделений, говорил с ними, что-то объяснял, совета спрашивал. Может быть, и это ритуал. Но в службе оценили, что он считал это необходимым. Евгений Максимович создал Совет ветеранов Службы внешней разведки и поставил во главе Александра Титовича Голубева, который был начальником разведки в КГБ РСФСР и получил погоны генерал-лейтенанта.
В Ясеневе есть несколько залов для собраний — зал на сто мест, зал на триста мест и зал на восемьсот. В зале на восемьсот человек в прежние времена устраивались партийные конференции. В перестроечные времена там стали собирать разведчиков послушать приезжавших в Ясеневе депутатов — необычная для офицеров была форма общения.
И вот на каком-то общем для разведки мероприятии в зале на восемьсот Примаков произнес речь, которая согрела сердце коллектива. Он говорил: наши с вами заботы, наши задачи, в нашей среде, надо действовать нашими специфическими средствами… Когда он применительно к какому-то решению правительства сказал: «В нашей среде это могло бы найти поддержку», зал зааплодировал. Примакова уже считали своим.
Но в том, что Примаков справится с должностью начальника разведки, президента Ельцина пришлось убеждать дважды. В первый раз — когда Примакова назначали. Тогда сумел настоять на своем Вадим Бакатин, да и мнение Горбачева еще что-то значило. Во второй раз, в конце 1991 года, судьба Примакова была в руках его многоопытных подчиненных.
Если бы устроенное Ельциным обсуждение личности начальника разведки происходило в советские времена — ясно, ему бы пропели аллилуйю! Но в тот момент открытости и гласности все понимали, что можно говорить все, что угодно, и это будет прекрасно воспринято российским президентом.
В революционные периоды всегда звучит команда: «Огонь по штабам!» Желание подчиненных избавиться от косного и реакционного начальника было бы воспринято на ура. Тем более Ельцин дал понять, что у него есть другие кандидатуры. И он вполне был способен сразу же с треском снять директора, которым недовольны. Так что этот день вполне мог стать последним днем работы Примакова в разведке.
Первым выступил заместитель директора Вячеслав Иванович Гургенов. Он встал и сказал прекрасные слова о Примакове. Они были хорошо знакомы, Гургенов ездил вместе с Примаковым в Ирак во время первой войны в Персидском заливе. Тогдашний первый заместитель начальника разведки Вадим Алексеевич Кирпиченко, ныне тоже уже покойный, произнес в пользу Примакова большую и аргументированную речь. Кирпиченко знал Примакова еще по Институту востоковедения, где они вместе учились.
Потом точно так же говорили и другие. Выступило примерно двенадцать — пятнадцать человек. Все единодушно поддержали Примакова.
Борис Ельцин, уловив настроения, охотно присоединился к общему хору:
— Да, и у меня такое же отношение к Евгению Максимовичу… Мне советовали… его заменить, но я не буду этого делать. Он меня никогда не подводил… Даже в те тяжкие времена… времена опалы он был одним из немногих людей, кто мог мне руку протянуть, поздороваться, улыбнуться и поговорить… Я такие вещи не забываю, — многозначительно заключил президент.
Борис Ельцин прямо там же, на глазах всего руководства разведки подписал заранее, разумеется, заготовленный указ № 316 о назначении Примакова. Была тогда у Ельцина такая манера — вот я сейчас на ваших глазах подписываю указ.
Ельцин поздравил Примакова и встал. Все понимали, что в президентской папке были и другие проекты указа… Провожая президента, Евгений Максимович сказал:
— Вы сняли огромный груз с моих плеч, назначив меня через такую процедуру.
Примаков умеет быть очень сдержанным, поэтому никакого напряжения — сейчас моя судьба решается — или, напротив, ликования — смотри-ка: все говорят, что я самый достойный, — он не выразил. Но это был один из приятнейших дней в его жизни, потому что впервые у него появилась возможность посмотреть, как к нему относятся в Ясеневе.
Евгений Примаков остался в разведке и проработал там еще четыре года — до назначения министром иностранных дел.
Конечно, и до появления в Ясеневе Евгений Примаков имел некоторое представление о работе разведки, но достаточно смутное. Что представляет собой разведывательная служба в реальности, он узнал только после того, как появился в Ясеневе в роли хозяина.
Советская разведка действовала как сверхмощный пылесос: вместе с действительно важной
