Юрий Ильич Скуратов стал четвертым по счету генеральным прокурором самостоятельной России. Ни один из четырех не снискал лавров на этом посту. Всех перепробовали на посту генпрокурора — и праведника, и грешника, и человека от сохи, и высоколобого профессора. Ни у кого не получилось. Один из них предпочел сам уйти в отставку, остальных выгнали.
21 апреля, в день, когда вновь рассматривалось заявление Скуратова об отставке, в Совет Федерации приехал Примаков.
«Евгений Максимович, — пишет Скуратов, — к сожалению, еле двигался, так допек его ревматизм, чувствовалось, что всякое движение доставляет ему боль — даже по глазам было видно, как трудно ему.
— Юра, — сказал Примаков. — Вам, наверное, надо уйти. Я понимаю — вы человек честный, все воспринимаете обостренно, с позиций закона, но у вас грязное окружение. Вас обязательно подставят. Да и с самой прокуратурой происходит нечто невероятное. Прокуратуру трясет так, что как система она может развалиться.
С этим я был согласен».
Но заменить Скуратова своим человеком администрации долго не удавалось, потому что Совет Федерации никак не соглашался на увольнение Скуратова. Губернаторы надеялись, что он выдаст важные кремлевские тайны. Ничего важного он так и не поведал, чем напомнил незабвенных Гдляна и Иванова. Страна жаждала разоблачений, даже их требовала, но ни прославившиеся в горбачевские годы «узбекским делом» следователи, ни отставленный генпрокурор так ничего и не рассказали.
Однако же скандал, крайне болезненный для Ельцина, разразился. Ответственность за провал операции со Скуратовым возложили на Николая Николаевича Бордюжу. Его отправили в отставку. А Путин 29 марта 1999 года получил второй пост — секретаря Совета безопасности…
Против привычных в бюрократическом мире правил Владимир Владимирович публично произнес, что отставленный от должности его предшественник Бордюжа — хороший товарищ. Да и Евгений Максимович Примаков с удовольствием вспоминает, что, когда его убрали с поста премьер-министра, многие из тех, кто именовал себя его друзьями, перестали ему звонить, а Путин привез к нему на дачу всю коллегию Федеральной службы безопасности.
Борис Березовский рассказывал журналистам:
— Когда для меня наступили худшие времена, когда Примаков пытался меня посадить, когда люди разбежались, когда я вечером приходил в театр и люди веером рассыпались в разные стороны, то Путин просто пришел на день рождения моей жены. Я его не приглашал — собственно, как и не пригласил других своих друзей, которые работают во власти. Я его спросил, зачем он это сделал. Он сказал: «Я сделал это специально», — а он был тогда директором ФСБ. Таким образом, у меня нет сомнений, что Путин верен тем людям, которых он считает своими товарищами или друзьями.
Возможно, Борис Березовский сгустил краски, описывая свое тогдашнее положение. Примаков действительно плохо к нему относился, но он не был президентом. А окружение Ельцина по-прежнему благоволило к Березовскому. Ему как хозяину Первого канала еще предстояло сыграть немалую роль в избирательной кампании «Единства» и самого Путина. Так что Владимир Владимирович не очень рисковал, навестив Березовского. Скорее, наоборот — навещал человека, к которому прислушивались в ельцинском окружении, где именно в тот момент настойчиво искали преемника Борису Николаевичу.
Секретарь Совета безопасности
Последние месяцы 1998-го и начало 1999 года были временем отчаяния и тревоги в жизни обитателей Кремля. Стало ясно: президент Ельцин настолько тяжело болен, что неизвестно, сколько времени он продержится.
История болезни Бориса Ельцина в основном остается тайной. Но академик Евгений Иванович Чазов, руководитель кардиологического центра, в котором Ельцину делали операцию, пишет, что у Бориса Николаевича было пять инфарктов. Шестой мог стать смертельным. Чазов считает, что здоровье Ельцина было подорвано не только физическими и эмоциональными перегрузками, но и злоупотреблением горячительными напитками, а также неумеренным приемом успокаивающих и снотворных препаратов.
Мысль, кто придет после него и как он себя поведет, не покидала ни самого Бориса Николаевича, ни его ближайшее окружение. Ведь тогда сильны были позиции тех, кто говорил, что Ельцина надо судить за развал страны. И в устах некоторых политиков это звучало угрожающе.
В какой-то момент Ельцин, кажется, даже был готов передать государство Примакову, который пользовался в стране широкой поддержкой. Через две недели после назначения Евгения Максимовича главой правительства президент вдруг многозначительно и доверительно заговорил с ним:
— Давайте думать о стратегических вопросах. Я мыслю вас на самом высшем посту в государстве!
Примаков благоразумно отказался развивать эту тему. Да и Ельцин быстро понял, что Евгений Максимович слишком самостоятелен.
Эскизный портрет преемника набросать несложно: молодой, энергичный, располагающий к себе, желательно из военных, из тех, кто в политике недавно и не успел примелькаться. Такие качества, как верность и надежность, обязательны.
Первым на этот пост и опробовали Николая Николаевича Бордюжу.
Казалось, он подходит идеально. Из военной семьи, двадцать лет прослужил в военной контрразведке, занимался кадрами, политико-воспитательной работой, потом в Федеральном агентстве правительственной связи и информации и в пограничных войсках. Он стал регулярно приходить в Кремль и многих буквально очаровал. Худощавый, подтянутый, улыбчивый — военная косточка, спокойный, внимательный, умеет ладить с людьми. Чем не кандидат в преемники?
В сентябре 1998 года нового ельцинского фаворита сделали секретарем Совета безопасности, а в декабре еще и поставили во главе президентской администрации (вместо Юмашева). Такой концентрации власти еще не было ни у кого из кремлевских администраторов.
Генерала призвали в Кремль в тот момент, когда Ельцин был очень слаб и левая оппозиция требовала его отставки. В книге «Президентский марафон» мотивы назначения Бордюжи изложены весьма откровенно:
«Легко стучать кулаком по думской трибуне, в очередной раз “отправляя в отставку” ненавистного Ельцина, выводить на площади колонны демонстрантов под красными флагами, когда он лежит в больнице. Труднее это сделать, когда рядом с президентом возникает фигура генерал-полковника, который одновременно совмещает две важнейшие государственные должности — и главы администрации, и секретаря Совета безопасности».
Ельцин и его окружение надеялись, что молодой генерал-полковник станет им надежной защитой. Бордюжа, условно говоря, был Путиным номер один. Но исполнительный и доброжелательный офицер оказался непригодным к этой работе. Он не только не разобрался в сложнейших кремлевских интригах, но и не проявил к ним ни малейшего интереса и склонности. Он либо совершенно не понял, чего от него ждут, либо не желал этим заниматься. Не хватило ему и других искомых качеств — беспредельной жесткости и твердости.
Бордюжа поехал послом в маленькую Данию, потом получил назначение генеральным секретарем Организации Договора о коллективной безопасности, должность эта полувоенная, полудипломатическая, но во всяком случае далекая от власти…
Пост секретаря Совета безопасности передали Владимиру Путину.
Аппарат Совета безопасности разместился в одном из бывших зданий ЦК КПСС, известном тем, что там до августовского путча находился аппарат ЦК Компартии РСФСР. Совету безопасности отдали помещения на тех этажах, где когда-то находилась военно-промышленная комиссия ЦК. Эти комнаты, уверяют специалисты, надежно защищены от прослушивания. Любой посетитель Совета должен был миновать тройной кордон — у ворот комплекса, при входе в здание и при выходе из лифта на нужном этаже.
