— А ты не догадываешься, почему подвал полицейского участка залит бетоном? — Эстер пересела на край кресла. — Как теперь и ход под полом у Мариотта?
— Что такое случай крови? — спросил Аякс. Эстер хотела что-то сказать, но он перебил ее: — Предателя приговаривают к казни за попытку разглашения государственных тайн кому — шпиону, контрразведке, прокуратуре?
— Предатель, — ответила Эстер, — расстается с жизнью намного раньше.
— Руки на себя, что ли, накладывает?
— Самоубийца перестает жить задолго до того, как делает шаг из окна. Шаг из окна — это не конец жизни, а конец смерти.
— То есть как?
— То есть так. Когда ты получаешь пулю, еще не значит, что именно это убивает тебя. — Эстер побарабанила кончиками ногтей по диску в руках Аякса. — Хорошее зрение и мозги требуют такого же обращения, как заряженный пистолет. Тут никакая прокуратура, никакая контрразведка не спасут. Пуля — это всего лишь точка после смерти. Мотай на ус, агент.
— Умей зажмуриваться, — подытожил Аякс. — Живой — это тот, кто умеет не видеть всего. — Он достал из кармана шприц-пистолет и покачал им на ладони. — Бунзен пытался расширить свой кругозор с помощью этого?
Эстер, пряча невольную улыбку, поджала губы.
— С помощью этого можно увидеть все воинство господне.
— По-твоему, значит… — сказал Аякс и смолк на полуслове, так как в приоткрывшихся подпружиненных дверях, ведущих на перрон, появился капрал Вернер. Сейчас, правда, на нем была не полицейская форма, а теплый, искрящийся от тающих снежинок, спортивный костюм с капюшоном.
Встретившись взглядом с Эстер, Вернер молча кивнул в сторону станции, откуда тотчас донесся свисток тепловоза. Эстер кивнула в ответ и, после того как дверь за Вернером снова закрылась, обратилась к Аяксу:
— Самое время проявить свое уменье, агент.
— Какое уменье? — Аякс посмотрел на электронное табло с расписанием, сверился с часами и понял, что пришла автомотриса, ночной рейс.
— Зажмуриваться.
Грохнула внутренняя дверь, и через зал ожидания, срывая с себя фартук и сбивая с чертыханьями галоши, к выходу на перрон устремился распаренный Зелинский. Аякс убрал шприц-пистолет.
— О чем ты?
— В общем, так… — Эстер подсела к нему. — Если хочешь, конечно, не зажмуривайся, но тогда хотя бы постарайся не таращиться.
— Можешь ты говорить по-человечески? — спросил Аякс.
Эстер прижала его руку к подлокотнику и, делая вид, что отряхивает что-то с колен, шепнула сквозь зубы: «Молчи, ради бога».
Двери на перрон снова открылись, на этот раз Вернер не задержался в них, а энергично переступил порог, встряхнул небольшим желтым чемоданом и, придерживая тяжелую створку коленом, свободной рукой подал кому-то в тамбуре знак заходить. В зал зашла молоденькая девушка среднего роста в болоньевой куртке и в джинсах. На ее коротко стриженной голове была сбившаяся желтая бандана, а на лице явные признаки недавнего пробуждения. Она еще щурилась на свету и, борясь с зевотой, потирала кулаком скулу. Аякс продолжал вглядываться в темный тамбур, потому что Вернер все еще придерживал дверь. Но вслед за девушкой, бормоча извинения, в зал протиснулся Зелинский. С прямой спиной, стараясь не уронить достоинства, начальник вокзала протрусил к брошенному фартуку и галошам, сгреб их в охапку и скрылся на служебных задворках.
Аякс вопросительно обернулся к Эстер, которая, в свою очередь, не сводила с него глаз. В этот момент девушка с желтой банданой о чем-то негромко спросила своего проводника. Аякс не слышал самого вопроса, зато голос девушки ему был хорошо знаком. Когда он во второй раз посмотрел на нее, ему показалось, что потолок и стены вокзала начали стремительно удаляться друг от друга — это была Эдит. Он задержал дыхание. Эстер с силой сжала его пальцы… Аякс не знал, таращился он сейчас или нет, но пока он был не в силах даже моргнуть. Направляясь к выходу в город, Эдит и Вернер прошли в двух шагах от них с Эстер, и если Вернер смотрел себе под ноги, то Эдит, все еще позевывая, скользнула взглядом по их лицам, как по пустой стене. Когда позади грохнула дверь, и в зале воцарилась тишина, Аякс продолжал смотреть перед собой с таким видом, словно еще вглядывался в лицо девушки. Оставшийся после нее смешанный запах снега и лимонной конфеты не улетучивался, но как будто даже сгущался вокруг него. И, капля за каплей, эта густеющая аура — точно она была способна обращаться мыслью — сначала приглушила, а затем напрочь опрокинула всякое сходство между девушкой с повязкой и Эдит. С зябким чувством приподнявшейся, невесомой кожи на темени Аякс понял, что только что принял за Эдит совершенно незнакомого человека. Он столкнул со своей руки ладонь Эстер и нащупал в кармане сигареты. С привокзальной площади донесся шум отъезжающей машины.
— Отпустило? — поинтересовалась Эстер.
Аякс, не ответив, катал сигарету в пальцах — пока не начал сыпаться табак, — и бросил ее.
— Ее похоронили? — спросил он.
— Кого? — удивилась Эстер.
— Эдит — похоронили?
— Ты имеешь в виду гроб, могилу, справку о смерти — это?
— Да, это.
— Нет тогда. Не похоронили.
Аякс подул на ладонь.
— А ты что имеешь в виду?
Эстер надула щеки:
— Даже не знаю… Человек получает смертельное ранение — в сердце, в голову, не важно куда, — а через несколько дней объявляется как ни в чем не бывало. Возможно такое? Нет. Тогда, наверное, стоит внести поправки в исходные условия. Что, если такого воскресшего назвать не человеком, а как-нибудь иначе — не важно как, — задача перестает казаться неразрешимой?
— Точно. Назвать его змеем.
— Хороший пример. Все, что творится в городе Икс, списать на поиски храма со змеем. Это вообще хорошая традиция — ставить вместо ответов образ?. Только если змею нужно сбрасывать старую кожу и кусать хвост, то человеку — сбрасывать прошлое. Память. Что говорят о таком роде склероза? Человека как подменили. Нимало не задумываясь, что все, может быть, так и есть. Что имеют перед собой не ту же самую человеческую оболочку с обнулившейся личностью, а совершенно другую личность с обнулившейся оболочкой. Что человек, переставший в один прекрасный день узнавать своих близких — это не сумма инсульта, а результат физической подмены и есть.
— И поэтому, — Аякс достал новую сигарету и снова принялся валять ее, — некоторые из жителей города Икс так бесятся, когда за чудесные костюмчики их называют красавицами.
Эстер неторопливо, со вздохом поднялась из кресла и встала перед Аяксом, сцепив опущенные руки:
— Почему — поэтому, не пойму?
— Потому что… — Аякс, не поднимая на нее глаз, продолжал меланхолично мять сигарету. — Потому что под их чудесными костюмчиками оказывается то, что и в самом деле больше подходит змеям. И не каким-то мифическим, а самым обычным. Подколодным.
Эстер дала ему пощечину, от которой у него вспыхнуло в глазах, он опять уронил сигарету. Несмотря на то, что удар пришелся по здоровой щеке, пластырь на больной отстал одним концом от раны. Аякс, отдуваясь, потряс головой. Струйка крови со щеки скользнула ему за воротник. Эстер заботливо пристроила пластырь на место, вытерла кровь, взяла Аякса обеими руками под затылок и поцеловала в губы. Они смотрели в упор друг на друга.
— Когда ты закрываешь на миг глаза, — прошептала она, — откуда тебе знать, что это и не есть конец света?
