Лесной человек бросил слив. Запихивая их в рот, Камалало словно бы размышляла вслух:
— Наш муж Куйменарэ ушёл ловить рыбу, два дня его не будет. Мы дома с Зома-Зомайро одни. Может в гости зайдёшь? Я пиво сварю!
Акуй-Халава ничего не ответил, однако, шагая к дому, женщина так и сияла от возбуждения.
— С Акуй-Халава беседовала, что ли? — сразу же догадалась сестра. — Кто тебе велел пиво готовить? Решили же послезавтра делать, когда муж вернётся.
Камалало не обратила на эти слова никакого внимания. Она сбегала за водой, стала тереть маниок, послала племянника принести сосуд из тыквы. Как только пиво дозрело, она поставила самый большой сосуд гостю — Акуй-Халава. Убедившись, что все готово, Камалало как следует вымылась и раскрасилась красным соком ачиоте. Солнце клонилось к закату, когда из леса послышалось:
— Амм… лалала, амм… лалала!
— Акуй-Халава идёт, что ли? — спросила Зома-Зомайро. — Ты поэтому такая весёлая?
С этими словами старшая сестра подозвала детей и вместе с ними забралась на высокий помост под крышей, где индейцы пареси спят, если опасаются нападения ягуара.
— Кого пригласила, пожалуйста, принимай одна! — сказала Зома-Зомайро напоследок.
Одна! О таком исходе дела Камалало и не мечтала. Вот гость вошёл, сел. Однако губы у Акуй-Халава были дырявые, поэтому пиво пролилось на пол.
— Пей как следует, что же ты проливаешь! — укоряла женщина.
—Ох, конечно, больше не пролью, — извинился лесной человек.
— А теперь ляжем вместе! — сказала Камалало. Акуй-Халава устроился в ногах женщины и стал их заглатывать.
—Тик… тик… тик…, — послышался звук.
— Что ты играешь, перестань щекотать мои пятки, — воспротивилась Камалало, — давай по-настоящему!
Тогда Акуй-Халава лёг рядом с ней и принялся кушать плечо.
— Опять шутишь, щекочешь только, переходи на другую сторону!
Акуй-Халава перешёл и постепенно съел женщину всю до конца. Одна голова осталась лежать в гамаке. Наконец, лесной человек поднялся, взял самый большой сосуд с пивом и пил, покуда живот его не наполнился. Потом он вышел на улицу и взглянул на небо: как там звезды, близок ли рассвет?
— Камалало сказала, что в доме их двое; надо бы посмотреть! — пришло Акуй-Халава в голову.
Он принялся изучать следы, ведущие в сторону леса — вроде бы никто из селения не уходил. Тогда он вернулся в дом. В это время сверчок запел:
— Зошиши-колита, зошиши-колита, анаши-опали! («Если хочешь съесть потроха, ищи среди маниоковой кожуры!»).
Акуй-Халава разворошил кучу очистков, но ничего не нашёл. «Зачем это сверчок говорит, будто потроха в кожуре? — подумал Акуй-Халава. — Как только съешь какую-нибудь дуру, сразу звёздный дождик идёт!». В действительности это кто-то из детишек написал с помоста. Акуй-Халава вышел во двор и направился к своему сливовому дереву. По дороге он пел:
— Амм… лапала, амм… лапала…
Мои длинные волосы, толстые ноги, моя красота — очаровало все это Камалало!
Подумала, дура, что я человек, но теперь увидела, кто я!
Амм… лалала, амм… лалала…
Стало уже совсем светло. Зома-Зомайро и дети спустились с помоста. В гамаке лежала голова сестры и посверкивала глазами.
— Что я тебе говорила! — торжествующе произнесла Зома-Зомайро. — А вы, дети —быстро купаться!
— Я тоже купаться пойду, — заявила голова Камалало.
— Каким это образом? — удивилась старшая сестра. В ответ голова выкатилась из гамака и поскакала к реке, подпрыгивая, будто мячик. Вернувшись, Зома-Зомайро велела детям пива не пить — его ведь пробовал Акуй-Халава! Поэтому они лишь облизали котёл.
— Бедные детишки мои! — вздохнула Зома-Зомайро. Она испекла лепёшек и сказала:
— Дети, пойдёмте навстречу отцу!
— Я тоже пойду! — опять заявила голова.
— Ну, давай, — ответила старшая сестра. Пустились в путь. Голова снова запрыгала впереди всех. Когда дорогу перегородило упавшее дерево, голова перескочила через него, а Зома-Зомайро с детьми перелезли. Вот и муж.
— Ты хоть и предупреждал, а она пошла… Теперь вот…
И Зома-Зомайро сделала жест в сторону головы. Куйменарэ поставил на землю корзину с жареной рыбой. Все стали есть.
— Я тоже хочу! — сказала голова.
Сестра отдала ей кости и чешую. Голова все это проглотила, но тут же извергла через шею. Жуя рыбу, все направились к дому, голова как всегда впереди.
Только добрались, как Куйменарэ заявил:
— Сейчас пойдёмте снова в лес!
— И я! — откликнулась голова.
И так все время: куда остальные — туда и голова, покоя никому больше не было.
— Что делать станем? — спросила Зома-Зомайро мужа.
— Я скажу ей, что время купаться. Ты сама пойди заранее вперёд, но только, чтобы голова не видела. На дороге написай. Моча обожжёт ей шею. А я пока побуду с детьми.
Зома-Зомайро вышла. Через некоторое время Куйменарэ крикнул детям:
— Эй, сорванцы, купаться!
— И я, и я! — голова была тут как тут.
— Что же, иди, — ответил Куйменарэ, — сестра твоя уже на берегу.
Голова поскакала, обожглась на тропе и превратилась в птицу. Она перелетела на другой берег и запела:
— Заза, Зомай, вакваха! («Сестра моя, Зомай, давай купаться!»).
5. Попугай
Индеец отправился ловить рыбу, захватив с собой сына. Злой дух супай подсмотрел, как выглядит мальчик, и принял его облик.
— Ой, ой! — закричал он, подходя вечером к дому. — Муравей укусил меня в пенис!
Мать в это время сидела за ткацким станком.
— Ой, больно, больно! — ныл мальчик, стоя в дверях. Его пенис распух и стал большим, как у взрослого.
— Ложись у огня, только не плачь! — утешала мать, собираясь ко сну. Однако всхлипывания продолжались.
— Успокойся, пожалуйста! — воскликнула женщина. — Если хочешь, то ложись рядом с младшим братиком.
Мальчик придвинулся ближе, однако не успокаивался. Пенис его продолжал увеличиваться в размере.
— Мама, мама, никак не проходит! — жаловался мальчик.
— Хорошо, сынок, — отвечала женщина, — ложись рядом со мною.
Плач прекратился и мать, наконец, заснула. Она лежала на спине, лицом вверх. Супай приподнялся, лёг на женщину и пронзил её пенисом всю насквозь, так, что конец сперва вышел у неё изо рта, а потом обвил петлёй шею. Супай хотел унести женщину, но не мог — она оказалась слишком тяжёлой и толстой.
В это время младенец поднял крик. «Как бедняжке не плакать! — думал живший в доме ручной попугай. — Ведь ему давно пора сосать грудь!»
— Тише, тише, малыш! — пробовал успокоить попугай младенца, но тот вопил пуще прежнего.
Тогда попугай взлетел, сел на голову мёртвой хозяйки и с размаху клюнул супая в головку члена. Брызнула кровь. Свернувшись, она потемнела и с той поры у здешних попугаев клюв совсем чёрный.
Наконец, вернулся хозяин дома.
— Что с малышом, он просто зашёлся от плача! — воскликнул отец.
— Супай убил твою жену! — объяснил попугай. — Он побежал вон в ту сторону, а я успел оторвать ему кончик пениса.
Овдовевший индеец выскочил из дома и увидел кровавый след. Собрались соседи. Они поскорее зарыли женщину в землю и направились в лес. Следы привели к пещере, которая зовётся у нас пещерой Летучей Мыши.
Злого духа решили выкурить дымом. Принесли десять корзин жгучего перца, подсушили, развели у входа пещеры костёр и стали бросать перец в огонь. Из глубины горы послышались странные звуки — там был целый город супаев и вот они все начали задыхаться. Как только самки, самцы и детёныши выскакивали наружу, индейцы забивали их насмерть дубинками. Наконец, появился супай, погубивший женщину.
— Я, я виноват! — кричал он, сжимая в руке свой кровоточащий пенис.
— Ах, вот ты где! — отвечали индейцы. Они окружили его и били до тех пор, пока не превратили в кашу.
Одну девушку-супая индейцы повременили убивать. Решили, что из неё получится нянька присматривать за младенцами. Сперва эта девушка делала все, что ей велено, и люди были ей довольны, но затем проявился её злой нрав. Как-то раз все работали в поле. Чертовка тоже работала. Из дома послышался плач ребёнка и няньку отправили последить за младенцем. Вскоре плач прекратился, но девушка почему-то не возвращалась. Обеспокоенная мать пошла глянуть, в чем дело. Ребёнок был мёртв: чертовка скушала у малышки весь мозг, а сама убежала в лес.
6. Хури-хури
В канун Рождества наши предки взяли духовые ружья и пошли в лес. Убили несколько обезьян, мясо стали коптить. Когда мёртвую обезьяну подносишь к костру, от жара её черты искажаются будто в улыбке, руки шевелятся сами собой. Кто-то нашёл, что выражение лица мартышки в этот момент сильно напоминает жену вождя, занятую приготовлением кукурузного пива. Шутка имела успех. Каждый норовил сунуть свою обезьяну ближе к огню, некоторые сами от смеха чуть в костёр не попадали. Тальке глухой не участвовал в общем веселье. Бедняга решил, что смеются над ним, обиделся и с досады ушёл в чащу.
Возвращался он поздно вечером. Отблесков костра нигде не было заметно. Не сразу отыскав поляну, на которой располагался лагерь, индеец застал товарищей спящими и, похоже, давно — огонь погас и даже угли остыли. К счастью, он вспомнил, что проходя по лесу, видел в отдалении струйку дыма — примерно там, где над деревьями возвышалась скала. Теперь он заспешил в том направлении, надеясь раздобыть головешку.
Вот и скала, в ней пещера. У костра дремлет старушка. Опасаясь разбудить спящую, индеец приблизился. Костёр был сложен из человеческих костей. Взяв две из них в руки, глухой
