был настолько сильным, что у всех славян, прячущихся в погребе, прорезался нешуточный, вполне даже серьёзный насморк. Егор чихал и безостановочно сморкался в прямоугольный кусок серой льняной ткани, ранее наброшенной на плетёнки лука, глаза обильно слезились, уши заложило напрочь…
Сколько продолжалось это безобразие? Трудно сказать. Может, пятьдесят минут, а может, всего семь или, к примеру, двенадцать. Трудно сказать….
Наконец, наступила долгожданная тишина, сразу же прекратился мерзкий сквозняк.
– Ег-г-гора! Ег-г-горушка! – жалобно, совершенно по-детски позвала его Александра, чуть заикаясь и громко клацая зубами – К-к-когда мы выб-б-беремся отсюд-д-д-а? Я уж-ж-жасно замёр-р-р-зла…
О двери Василий Быстров беспокоился совершенно напрасно: два из трёх гвоздей были вырваны с корнями, третий – почти до половины.
– Повезло нам, дорогие товарищи и господа! – невозмутимо прокомментировал Егор этот состоявшийся факт. – Ещё немного, и не знаю, что со всеми нами было бы. Вполне возможно, что парили бы себе – где-нибудь в кучерявых белых облаках – дожидаясь скорой встречи с натуральными небесными ангелами…
Дверь он вышиб сразу, с первого же удара, торопливо выбрался наружу и застыл – с широко открытым ртом. И, поверьте, было от чего! Всё вокруг – на сколько хватало взгляда – было покрыто мохнатым и толстым слоем тёмно-сиреневого инея: низкая, когда-то изумрудно-зелёная трава, разлапистые одиночные кусты, высокие деревья, какие-то разномастные и непонятные обломки – всего и вся, редкие уцелевшие строения.…
Вообще то, изб в Алёховщине было двенадцать: пять жилых, на совесть отремонтированных, и семь заброшенных, натуральных развалюх. Плюсом – просторный крепкий амбар, высокий сарай для сена, гумно, две крохотные бани, два сарая для скота и домашней птицы, гончарня, помещение под славянскую кузницу…. Сейчас Егор видел перед собой только две относительно целые избы – свою и четы Федониных, одну из бань, и сараи, где обитали домашние животные. Всё остальное бесследно пропало, разрушилось, исчезло, испарилось… Температура окружающего воздуха упала до минус пятнадцати-двадцати градусов…
– Генка, Василий! – позвал Егор. – Я побежал открывать второй погреб, а вы в темпе разводите большой костёр! – махнул рукой на разбросанные по всей округе дрова.
Ещё совсем недавно предварительно напиленные и наколотые дрова были рачительно сложены в широкие штабеля – под высоким навесом с длинным козырьком. Запас на зиму начали создавать, ясен пень! Сейчас же поленья валялись, такое впечатление, везде и всюду, да и их количество визуально сократилось раза в три, если не в четыре…
Пробежав по мокрой, покрытой сизым инеем траве метров семьдесят пять, он добрался до второго погреба. Минут восемь-девять провозился с заклинившей дверью, широко распахнул её. Никто не бросился ему навстречу, только царственная тишина поздоровалась незримо…
Егор неуверенно прошёл внутрь, в полной темноте нащупал первое неподвижное тело, лежащее около самого входа, привычно положил указательный палец на сонную артерию, прислушался к своим ощущениям. «Есть пульс, пусть очень редкий и еле ощущаемый, но – есть!» – вытащил застывшее тело на свежий воздух, осторожно уложил на холодный снег, заглянул в лицо, перекошенное болезненной гримасой. Вера Попова: глаза крепко закрыты, на смертельно-бледном лице застыла – вечным каменным отпечатком – счастливая и блаженная улыбка.
Он легонько похлопал девушку по мёртвенно-белым щекам, не дождавшись ответной реакции, мгновенно вскочил на ноги, обернулся к уже вовсю пылавшему яркому костру, громко закричал – что было мочи:
– Александра! – так он всегда обращался к жене, если за что-то сердился на неё, или, если просто настроение было – ниже плинтуса. – Александра! Бросай там всё и беги скорей ко мне! И Генку с собой прихвати! Остальные пусть разводят второй костёр! Жду! – сам же снова нырнул в тёмный провал погреба…
Жарко, не жалея сил и дров, горели-пылали два больших костра, к одному из которых Егор и Генка по очереди и оттащили своих пребывающих без сознания товарищей.
– Кладите их ногами к пламени! Ногами к огню – я сказала! – громко и непререкаемо командовала Сашенция. – Снимайте с ног обувь, все эти вонючие онучи и портянки. Растирайте им ступни, особенно по серёдке, там, где ямочка…. Сильно растирайте, без дураков! Сил не жалея…. У ребят, похоже, что-то вроде классической кессонной болезни: видимо, содержание кислорода в окружающем их воздухе очень сильно скакало…
– Я думаю, – предположил Генка Федонин, усердно трудясь над маленькими и симпатичными ступнями Наташки Нестеренко, – что всё это произошло из-за того, что в их погребе был всего только один вентиляционный колодец. Смерч то высасывал из погреба весь воздух, то снова надувал его до упора.… То нет кислорода вовсе, то его – в немалом избытке…
Егор настойчиво массировал ступни Симона Брауна.
«Кого же он мне напоминает? – откровенно недоумевал внутренний голос. – «Очень и очень знакомое лицо. Нет, раньше он никого мне не напоминал. А вот теперь, когда паренёк чуть Богу душу не отдал, что-то такое прорезалось в его лице – определённо знакомое. А кто он такой, собственно? Имя – испанское, фамилия – английская или американская. Чёрные волосы, длинный нос с лёгкой характерной горбинкой…. Ну, натуральный природный южноамериканец! Массивный, выдающийся вперёд подбородок, светло-голубые глаза – типичный англосакс. Интересный ты, Симон, товарищ, право слово…».
Браун неуверенно зашевелился, протяжно застонал и открыл глаза.
– Ну, как ты, Сеня? Может, пить хочешь? – Егор помог товарищу сесть. – Давай, приходи в себя, всё страшное уже позади, братишка!
Симон недоумённо, часто-часто моргая пушистыми ресницами, уставился на Егора совершенно ошалевшими, почти идеально-круглыми голубыми глазами.
– Командир, – спросил совершенно неожиданно, – а у тебя есть второе имя?
– Есть, – невозмутимо подтвердил Егор. – И много. У каждого заслуженного сотрудника ГРУ имеется – по служебному досье – несколько имён и фамилий…
Сеня нетерпеливо помотал головой:
– Я знаю про это. А ещё есть – самое настоящее имя? Тебя никогда не звали – Александром Даниловичем?
– И так иногда звали! – покладисто согласился Егор. – Но очень и очень давно, и в совсем другой стране. Если так можно выразиться…. А почему ты спросил об этом?
– Да понимаешь, я прямо сейчас видел очень странный сон. Или – не сон? Не знаю, как тебе объяснить…. Я как будто сверху смотрел. Двухмачтовая бригантина плыла по бескрайнему голубому морю. Красивая такая, изящная, хищная, под всеми парусами. У штурвала стоял капитан: высокий, широкоплечий, с рыжеватыми усами. Швед, похоже…. Там были и другие люди, которых я совсем не знаю…. А ещё там был ты. Да-да, ты, командир! И все они тебя называли – Александром Даниловичем, иногда, командором…. Бригантина плыла на Аляску. И твоя жена – Сашенька – прогуливалась вдоль борта. Только она – в этом моём сне – была не жгучей брюнеткой, а, наоборот, нежной платиновой блондинкой…
«Странные, однако, творятся дела на этом свете!», – подумал Егор. – «Непонятки множатся. Одна навороченная тайна нанизывается на другую, не менее навороченную…».
Постепенно все четверо «приболевших» пришли в себя. Из низких чёрных туч выглянуло весёлое ласковое солнышко, ещё через десять минут значительно потеплело, весь фиолетовый иней постепенно растаял, температура воздуха опять стала плюсовой…
До самого позднего вечера – совместными усилиями – они приводили две уцелевшие избы в относительный порядок: стеклили окна, поправляли входные двери, перекошенные недавним торнадо, разбирались с дырявыми крышами, прибирались внутри.
Потом тщательно прочесали всю округу – на предмет поиска полезных вещей, унесённых вороватой стихией из разрушенных домов. Самое странное, что многое отыскалось: одежда, обувь, посуда, продовольствие, инструменты.… Десять избушек и прочие постройки исчезли бесследно, а то, что хранилось в них, вдруг отыскалось. Не всё, конечно же, но большая часть…
– Лично я так вижу эту картинку, – высказал своё веское мнение наблюдательный и рассудительный Сеня Браун: – Первым делом смерч выбил окна в домах, потом вытащил наружу и разбросал повсюду вещи и одежду, а, уже напоследок, собрав последние силы в кулак, поднял избы и другие строения в воздух и утащил их с собой – в неизвестном направлении. Образно выражаясь: – «Не захотела могучая природная стихия размениваться на пошлые бытовые мелочи…».
Егор заглянул в сараи к животным. Тут тоже наблюдалась достаточно странная картина: коза Маруся померла, а свинка Ванда сердито и нетерпеливо похрюкивала, подавая ясные сигналы о своём необычайном голоде, все утки сдохли, а двенадцать серых гусей – избежавших лютой смерти от безжалостного топора Васьки Быстрова – были неожиданно бодры и веселы. Егор рачительно прихватил одного гуся с собой, предварительно накормив остальную живность…
К ужину девчонки сварили из смеси раздробленной пшеницы и полбы жидкую аппетитную кашицу, заварили в большой кастрюле с кипятком сухие, мелко порубленные листья Иван-чая, добавив в напиток немного сухой малины.
Ужин получился – как ужин, где-то даже уже и привычный. Жирную тушку запеченного в русской печи гуся оставили на завтра, чтобы с утра не тратить драгоценного времени на приготовление пищи.
У Федониных изба была более просторной, чем у Егора и Александры, поэтому к Генке и Юле на постой были определены супруги Нестеренко и Поповы-Брауны. Он же пригласил к себе на ночлег чету Быстровых. Логика здесь была проста, как элементарная двухкопеечная монета: Петька с Василием чуть друг друга не поубивали сегодня, следовательно, их нужно развести по разным углам…
Василий и Галина были гостеприимно уложены в спальне, на высоком, плотно набитом хорошо просушенном сеном матрасе. Егор и Санька расположились прямо на тёплой русской печи, на которую предварительно были постелены два почти новых полушубка (кожуха – по-славянски).
Перед тем, как уснуть, Сашенька жарко прошептала ему в ухо:
– Егора, а почему ты так уверен, что кроме тебя здесь нет других агентов?
– В смысле?
– Да без всякого смысла…. Ведь не только твоё ФСБ везде и всюду внедряет своих агентов. В мире хватает и других хитрых и коварных спецслужб…. Не думал о таком варианте?
«Очень интересная и приземлённая мысль!», – уже засыпая, мысленно похвалил жену Егор. – «Надо будет потом всё это тщательно и дотошно обмозговать, прикинуть…».
Уже ближе к рассвету Егор проснулся от какого-то неясного и суетливого шума со стороны спальни.
– Ну, эти Быстровы, так их! Всё никак не могут угомониться! – недовольно пробурчал он себе под нос, вздыхая, перевернулся на другой бок и снова погрузился в сладкий и загадочный омут сна…
Показалось, или, действительно, стукнула входная дверь? Он соскочил с печи, ловко попав ступнями ног в низкие, хорошо разношенные войлочные тапки, стараясь не шуметь, подкрался к спальне, заглянул за льняной полог. Кровать, на которой ещё с вечера спали муж и жена Быстровы, была девственно пуста.
Уже совсем не заботясь о тишине, он, громко шлёпая войлочными подошвами о доски пола, выбежал в тесные сени, распахнул ногой незапертую входную дверь и выскочил на высокое крыльцо.
Серое тихое утро, на востоке испуганно теплилась скупая северная заря. Егор внимательно посмотрел в одну сторону, в другую. Так и есть: по хлипкому мостику, который каким-то чудом не пострадал во время прохождения через деревню могучего торнадо, на противоположный берег ручья торопливо перебирались две маленькие тёмные фигурки.
– Вот же, блин горелый, перепечённый! Куда же вас понесло, недоумков богатых? – от души высказался Егор и с чувством махнул рукой.
– Что случилось, милый? – в дверном проёме призывно забелела Сашенькина льняная, заманчиво-короткая рубаха.
– Да вот, наши шустрые супруги Быстровы задумали – самостоятельно идти на решительный прорыв. Невтерпёж им, видите ли, стало – насладиться благами цивилизации, – неприязненно объяснил Егор. – Ну, и Бог с ними! Подумаешь…. Раз мы с тобой в избе остались одни, тет-а-тет, так сказать, предлагаю воспользоваться этой ситуацией по полной программе…. Ты-то сама, надеюсь, не против?
Сашенька в ответ только негромко рассмеялась – тепло, ласково, со значением…
Утром выяснилось, что из печи пропал запеченный гусь.
– Детский сад какой-то, право! – ворчал во время завтрака Егор, ограничивая себя слегка разогретыми остатками вчерашней каши и холодной копчёной бобрятиной. – До железной дороги – километров пятьдесят пять, может, и все шестьдесят…. Семь с половиной километров густым лесом, потом ещё восемь по сплошной предательской трясине. Дальше предстоит форсировать речку Чагодищу, и ещё более тридцати пяти километров идти по местным лесам и болотам…. А эти Быстровы решили, что с помощью одного жареного гуся они этот маршрут
