– Месье Мартино. – Затем жест в сторону джентльмена справа от себя. – А также мистер Гейтли.
– У Гейтли родной язык – английский?
– Вероятнее всего, поскольку его стоматолог ни слова не знает по-французски.
– Редкое
– У них все франкоязычные, насколько мне известно, – согласился Бержерон.
– Вы сообщите новости Куикуотеру и Клоделю?
– Уже позвонил.
Я направилась к стеллажам для хранения образцов и вытащила коробку с останками третьей жертвы, найденной нами в Сен-Базиле, Они были покрыты слоем грязи, поэтому я поставила в раковину сито, поместила туда кости и направила на них струю теплой воды.
Длинные кости легко отмылись, так что я вынула их и положила стекать, а затем принялась счищать щеткой землю с внешней поверхности черепа. Весил он порядочно, поэтому я поняла, что внутричерепная полость основательно забилась. Очистив переднюю часть, я перевернула череп и подставила под воду его основание. Потом вернулась к своему письменному столу и начала заполнять формуляр идентификации.
Закончив, я снова направилась к раковине. Там стоял Бержерон, держал череп в руках и поворачивал его то анфас, то в профиль. Он долго всматривался в черты и вдруг изумленно протянул:
– Ох ты, блин!..
Бержерон передал череп мне, я начала осматривать его со всех сторон и вдруг до меня дошло.
– Ох ты, блин!
11
Гладкие лоб и затылок, хрупкие скуловые кости и небольшого размера сосцевидные отростки свидетельствовали о том, что холостяк под номером три, несомненно, принадлежал к моему собственному полу.
Я схватила циркуль и измерила одну из костей, лежащих на сливной полке раковины. Головка бедра представляет собой шаровидную структуру, входящую в углубление таза. Все вместе образует тазобедренный сустав. Его диаметр у третьей жертвы составлял всего лишь тридцать девять миллиметров. Таким образом, погибшую, бесспорно, следовало считать женщиной, а не мужчиной.
И она была юной. Я заметила зазубренную линию, идущую по вершине этого шара. Признак того, что процесс взросления к моменту смерти еще не завершился.
Я вновь взяла в руки череп. Волнистые линии выделялись на всех костях. Я перевернула его, чтобы рассмотреть основание. Прямо напротив большого затылочного отверстия – канала, через который спинной мозг выходит из головного, – виднелся промежуток между клиновидной и затылочной костями.
Я показала Бержерону не заросший шов.
– Совсем еще ребенок, – произнесла я. – Вероятно, не старше двадцати.
Он что-то ответил, но я не услышала. Мое внимание привлекла неровность на правой теменной кости. Очень осторожно я провела по ней пальцами. Да, там явно что-то было.
Стараясь не делать лишних движений, чтобы ничего не сломать, я подставила череп под кран и, воспользовавшись зубной щеткой с мягкими щетинками, принялась счищать грязь. Бержерон молча ждал, пока дефект не станет доступным взгляду. Мне потребовалось только несколько минут.
Мы увидели маленькую круглую дырочку, расположенную чуть выше ушной раковины. На глаз ее диаметр составлял примерно один сантиметр.
– Огнестрельное ранение? – предположил Бержерон.
– Может быть. Хотя нет. Не думаю.
Несмотря на то, что размеры отверстия идеально подходили для мелкокалиберной пули, канал не выглядел как пулевое ранение. Края ровные и закругленные, словно внутренняя поверхность дырки от пончика.
– Тогда что?
– Пока не могу сказать точно. Возможно, какая-нибудь разновидность врожденного дефекта. Или нарыв. Пойму, когда уберу все лишнее и доберусь до внутричерепной поверхности. Мне также понадобится рентген. Хотелось бы выяснить, как обстоят дела внутри кости.
Бержерон посмотрел на часы.
– Дайте мне знать, когда закончите. Я должен сделать прикусную рентгенограмму зубов. Я вроде бы не заметил никаких признаков лечения, но, возможно, рентген что-нибудь выявит. На правом клыке есть странное выравнивание, которое могло бы оказаться полезным, но я бы предпочел работать с нижней челюстью.
– В следующий раз я проявлю больше усердия.
– А вот это совсем не обязательно, – рассмеялся он.
После ухода Бержерона я установила череп в резиновое кольцо и отрегулировала воду так, чтобы она без большого напора стекала на большое затылочное отверстие. Оставив череп под краном, я продолжила фотографировать Гейтли и Мартино, документируя особенности скелетов для установления личности. Также я сделала множество снимков пулевых отверстий на затылке каждой из жертв.
Время от времени я проверяла, как там обстоят дела с черепом неизвестной девушки, выливая отделившуюся под воздействием воды грязь. Примерно в полдень, когда я осушала осадок, внутри черепа что-то отделилось и со стуком ударилось о стенку. Я снова поставила череп на кольцо и просунула пальцы внутрь.
На ощупь предмет казался длинным и тонким. Я попыталась вытащить его, но от него исходил какой-то отросток, все еще схваченный землей. С трудом, сдерживая любопытство, я поточнее направила кран и решила пока заполнить отчет о Гейтли.
К часу дня предмет уже полностью освободился, но его хвост по-прежнему сидел весьма прочно. Сгорая от нетерпения, я наполнила раковину, погрузила в воду череп и решила пока спуститься в кафетерий.
Пообедав, вернулась в лабораторию и обнаружила, что вымачивание превратило остатки грязи в жидкую кашицу, так что я смогла запросто вылить ее. Затаив дыхание, я засунула внутрь пальцы и очень осторожно вытащила загадочный предмет наружу.
Он представлял собой какое-то крошечное устройство меньше десяти сантиметров в длину и состоял из кусочка трубки с клапаном на конце. Я почистила его и положила на поднос. Не сомневаясь в важности находки, но, не имея ни малейшего представления о ее назначении, я вымыла руки и отправилась на поиски патолога.
Как гласило расписание запланированных дел, Ламанш в данный момент находился на заседании комитета по вопросам детской смертности. Его обязанности исполнял Марсель Морен.
Когда я постучала в дверь, он оторвался от лежавших перед ним бумаг.
