Его лицо было всего в нескольких сантиметрах от моего, и на одно мгновение маска соскользнула. В эту долю секунды я заметила страх и неуверенность. Но было еще кое-что в этих ожесточенных, мрачных глазах. Я увидела в них искренность.
Затем Дорси прищурился, и бравада вернулась.
– Давайте-ка я проясню обстановку. Вам не нравится то, как я и мои кореша делаем бизнес. Достаточно честно. А меня воротит от всего вашего добродетельного дерьма. Но знайте одно. Пока вы меня тут пытаетесь расколоть, убийца Чероки, кем бы он ни был, преспокойно гуляет на свободе.
– Это все, что вы можете сообщить мне, мистер Дорси? Его глаза впились в мои, и я почти физически ощутила запах его ненависти.
– Возможно, у меня в запасе есть еще кое-что, – произнес он, с деланным безразличием рассматривая свои ногти.
– Что именно?
– Я не скажу вам ни слова. Но в последних новостях Чероки не единственный мертвяк.
Я стала лихорадочно думать. О чем он говорит, о Пауке Маркотте? Неужели он знает, кто убил Эмили Туссен?
Но прежде чем я спросила, Дорси снова отодвинулся, краешки губ изогнулись в насмешливой улыбке.
– И что же вас так рассмешило? Может, поделитесь со мной?
Дорси провел рукой по подбородку, козлиная бородка извивалась меж пальцами. Он переложил трубку к другому уху.
– Скажи этой гнойной заднице тормознуть мое дело. – Я встала, чтобы уйти, но следующие слова заставили меня замереть на месте. – Работай со мной, и я отдам тебе девчонку.
– Какую девчонку? – спросила я как можно более спокойным голосом.
– Ту сладенькую малышку, которую ты выкопала.
Я молча смотрела на него, пытаясь унять сердцебиение от охватившего меня гнева.
– Скажи мне, что тебе известно, – наконец прохрипела я.
– Так по рукам? – Хотя маленькие крысиные зубки спрятались, в глазах отражалась тьма девятого круга ада.
– Ты лжешь!
Он приподнял брови и задрал вверх ладонь свободной руки.
– Правда – краеугольный камень моей жизни, мэм.
– Втирай это кому-нибудь еще и в другом месте, Дорси! Дрожа от ярости, я бросила трубку на место, развернулась и нажала на кнопку. Я уже не могла услышать его прощальную язвительную реплику, но, стремительно пролетая мимо охранника, увидела его лицо. Слова Дорси были понятны даже через стекло. Он знал.
На обратный путь ушло около часа. На дороге случилась авария, все ведущие на восток автострады, кроме одной, были перекрыты, и движение через туннель Виль-Мари застопорилось, вызвав многокилометровые пробки. Пока я разобралась в ситуации, стало невозможным съехать с магистрали, так что мне ничего не оставалось, кроме как ползти вместе с остальными обеспокоенными водителями. Бетонные стены глушили сигнал, так что даже радио нельзя было послушать. Из головы не шел разговор с Дорси.
Он вел себя очень нервно, как уж на сковородке, но означало ли такое поведение, что он виновен?
Мне вспомнился взгляд Дорси и то мгновение, когда маска на секунду приоткрыла его подлинное лицо.
Я дернула за рычаг передач, продвинула машину на несколько сантиметров, затем снова вернула рычаг в нейтральное положение.
Не взял ли Клодель неверный след?
Такое ведь и раньше случалось.
Я увидела машину «скорой помощи», медленно продвигавшуюся вперед по правой обочине, красные огни пульсировали на фоне бетонных стен.
Что скажет Клодель, когда узнает о моем визите в тюрьму?
Что ж, тут и гадать нечего.
Я с нетерпением барабанила пальцами по рулю.
Действительно ли Дорси обладает информацией о Саванне Оспрей?
Я включила передачу и сдвинула машину еще чуть-чуть.
Не пытался ли он, прикрываясь сделкой, просто спасти спою задницу, как и многие до него?
Неизвестно.
Перед глазами снова всплыло лицо Дорси, этакого крутого парня, презирающего всех и вся.
Бесспорно, этот человек вызывал отвращение. И, тем не менее, в ту единственную долю секунды мне довелось увидеть правду, я нисколько не сомневалась. Можно ли ему верить? Следует ли ему доверять? Если он предоставит достоверную информацию о Саванне Оспрей в обмен на требование расширить круг подозреваемых в убийстве Чероки, что мы теряем? Но возможно ли сотрудничество? Безусловно, Клодель выступит против сделки.
Минут через сорок я, наконец, поравнялась с местом аварии. Одна машина перевернулась, вторая врезалась в стену туннеля, фары разбиты. Асфальт блестел от осколков стекла, полицейские и аварийные машины сгрудились вокруг обломков крушения, как обоз колонистов перед нападением индейцев. Наблюдая за тем, как спасатели просовывают в перевернутую машину «челюсти жизни» – пневматическое устройство, раздвигающее искореженные части, чтобы добраться до пострадавшего, – я гадала, не одно ли у нас с водителем было место назначения.
Наконец путь освободился. Я помчалась по туннелю, выехала у Де-Луримье и уже через несколько минут была в лаборатории. Выходя из лифта на двенадцатом этаже, я уже поняла: что-то неладно.
Стойка администратора пустовала, настойчиво звонил телефон. Пока я пересекала фойе, сосчитала звонки. Пять. Пауза, затем тишину разорвала новая трель.
Я вставила свой пропуск, стеклянные двери распахнулись. Рядом с женской уборной стояла наша женщина-администратор – глаза покраснели, в руках скомканная в тугой шарик салфетка. Секретарь успокаивала ее, обняв за плечи.
По всему помещению стояли, сбившись в небольшие группки, сотрудники и что-то обсуждали – голоса приглушенные, напряженные лица. Словно в комнате ожидания перед операционной.
В памяти внезапно всплыла другая сцена.
