стало не до наблюдений за ветерком.
На меня внезапно обрушилось осознание того, что я люблю Мелиссу. Люблю ее больше всего на свете, люблю давно, люблю беспредельно. Я вдруг понял, что всю жизнь тщательно прятал эту любовь глубоко внутри своего существа, не решаясь признаться себе в этом чувстве. И вот сейчас я вспомнил, как ждал ее приездов в Академию. С каким замиранием сердца наблюдал за каждым ее движением, поворотом головы, взглядом. Как счастлив был, если ее взгляд останавливался на мне, когда она обходила строй курсантов. Как ревностно я следил за теми счастливчиками, которые удостаивались беседы с ней. А в школе, когда Мелисса-Ванесса читала нам лекции, я ловил каждое ее слово, не сводя с нее преданных детских глаз. После уроков я поджидал ее. чтобы поговорить с ней о чем угодно, лишь бы поговорить, провожал до флаера и стоял, задрав голову в небо, пока ее флаер не терялся в облаках. А каким страшным было мое горе, когда мы должны были уехать из Москвы, от мадам Ванессы! И вот сегодня я рядом с Мелиссой, смотрю на нее, говорю с ней! И теперь я буду рядом с ней всегда! Ничто не разлучит нас!
Мне хотелось дотронуться до нее, обнять ее, раствориться в ней. Горячая волна захлестнула мое сознание, стирая мысли. Из темной глубины моего существа рвались наружу древние инстинкты, требуя немедленных действий. Что-то незнакомое мне, сильное, непреодолимое, толкало меня вскочить, упасть на колени, броситься, ползти к ее ногам, схватить ее, сжать в объятиях, повалить, подмять, молиться ей… Сквозь красную пелену в глазах я смотрел на стоящую у стены Мелиссу, и она казалась мне одновременно и недостижимой богиней, и законной добычей. Ее силуэт дрожал и расплывался в моих глазах, превращался в образы всех женщин мира, в ЖЕНЩИНУ, желанную и доступную, просто надо встать, сделать шаг, протянуть руки, не сдерживать себя, утолить желание… Только одна мысль удерживала меня: НЕЛЬЗЯ. Я не знал, почему – нельзя. Я не хотел знать. Но настойчиво и тупо билось в висках: нельзя, нельзя, нельзя…
Из последних сил я сдерживал, сжимая кулаки, скрипя зубами, выгнувшись дугой, свое напрягшееся, требующее немедленных действий тело. Из груди рвался вопль, и я до боли напрягал горло, чтобы не закричать. Болели сведенные судорогой мышцы, болели выворачивающиеся от усилий суставы, болело сердце, выпрыгивающее из груди, кровь молотками стучала в висках…
Я не понимал, сколько времени прошло, но наконец в глазах моих едко защипало, потекли слезы, мышцы расслабились, а в груди разлилась холодная горечь. Я осознал, что по- прежнему сижу в кресле и непереносимая боль со слезами вытекает из глаз моих и никак не может вытечь…
Мелисса сидела на столике передо мной и курила, выпуская зеленоватый резко пахнущий дым мне прямо в лицо. Я, видимо, уже давно дышал этим дымом. Увидев, что я пришел в себя, Мелисса отошла, погасила сигарету в пепельнице, где уже лежала горка окурков, налила в мою чашку остывший кофе и почти насильно заставила меня выпить его. Я глотал кофе вместе со слезами. Мелисса молча, осторожно погладила меня по мокрой щеке.
Я долго сидел неподвижно, обессиленный, без мыслей. Горечь, разлитая в груди, постепенно собиралась в комок и наконец заползла в сердце длинным ледяным стержнем.
– Прости,- сказала Мелисса,- Алекс, прости, я знаю, какую боль причинила тебе. Но другого выхода не было. Теперь все закончилось.
– Что это было? – спросил я хрипло. Горло от сдерживаемого крика опухло и саднило.
– Газ «РЛ-46». Химическое оружие четвертого поколения, из категории «не смертельное оружие», естественно, давно запрещенное,- Мелисса говорила подчеркнуто бесстрастно,- это вещество отдаленно напоминает по своему действию амфетамин, но неизмеримо сильнее. Оно не убивает, оно делает человека рабом его бессознательных желаний, животных инстинктов, обычно подавляемых разумом. Представь, что облако такого газа опустилось на город противника или в расположение вражеских войск. Этот газ, подобно феромонам, не имеет запаха, и человек не осознает, что вдыхает его. Газ хорошо растворяется в крови, и молекулы его быстро проникают в мозг и начинают управлять эмоциями и действиями человека, если такое существо еще можно назвать человеком… Человек становится очень опасен для ближайшего окружения. Без антидота это вещество выводится из организма только через несколько дней. А за несколько дней много чего может случиться. Есть и другие подобные вещества. Их когда-то применяли в военных действиях, так что они хорошо изучены. Ну, а теперь ты знаешь темные стороны своего существа. Но все уже позади. Все закончилось благополучно.
– Мелисса,- сказал я.
Она бросила на меня удивленный взгляд.
– Мелисса, зачем? Для чего это было надо?
– Видишь ли, в последние дни ты подошел к такому этапу развития второй структуры твоего мозга, когда может возникнуть серьезная опасность неправильного соединения второй структуры с основной. В результате некоторые центры мозга могут быть разрушены, а другие соединятся нежелательным образом. Так мы не раз теряли многих Потенциалов, пока не поняли, что происходит, и не нашли способы предотвратить эти процессы. Теперь на этом этапе развития второй структуры мозга Потенциалы обычно проводят год-другой по 12-15 часов в день в аппарате, подобном тому, что снимает карту мозга. Под постоянным медицинским контролем на мозг воздействуют импульсы электромагнитного поля, сфокусированного на определенных зонах и блокирующего их, пока вторая структура не сформируется в безопасную конфигурацию. У тебя ситуация осложнилась тем, что развитие второй структуры, как я увидела сегодня на твоей карте, уже перешло в самую опасную фазу, когда стандартные методы блокировки не очень надежны. И я решила рискнуть, применив очень эффективный химический способ блокировки, мгновенно дающий необходимый результат. Я была почти уверена, что все получится, и вот, как видишь, все получилось… получилось правильно.
– Правильно. Я дала тебе сначала ускоритель процессов, «вино», и ждала, когда наступит оптимальный момент для химического воздействия. Без ускорителя нужный момент пришлось бы ловить не один день. Сигналом, что пора действовать, было то, что ты «услышал» разговор при включенной акустической защите. Ты ведь понимаешь, что воспринимал отнюдь не звуковые волны?
В твой кофе я добавила катализатор. Пока ты допивал кофе, совсем не случайно такой горячий, катализатор уже поступил в твой мозг. И тогда я направила на тебя из баллона в потолке струю газа «РЛ-46», который ты и вдохнул. Этот газ концентрируется именно в тех областях мозга, которые надо изолировать от второй структуры. Когда он уже попал в нужные области, а это было видно по твоему состоянию, настало время ввести в твой мозг особый антидот. Этот антидот – весьма нестойкое химическое соединение, оно получается при горении вещества, входящего в состав моих специальных сигарет. Ты получил антидот, вдыхая сигаретный дым. Этот антидот не разрушает молекулы газа «РЛ-46», а в присутствии катализатора вступает с ним в реакцию соединения. Образовавшееся вещество очень устойчивое, оно долго сохраняется в опасных зонах мозга и является той самой необходимой химической защитой, надежным препятствием для проникновения в эти зоны элементов второй структуры.
Химическим методом мы пользуемся крайне редко, так как сложно правильно рассчитать проведение всех этапов реакции. Да и воздействие «РЛ-46» на некоторых Потенциалов приводит к весьма неприятным ситуациям. С аппаратурой все продолжается очень долго, зато просто и надежно, если, конечно, не упущено время, как у тебя. С помощью химии, если все рассчитано правильно, нужный эффект достигается быстро. И почти безболезненно.
Мелисса прошлась по веранде, потом вернулась ко мне. Она заметно волновалась.
– В твоей ситуации существовали две опасности,- продолжала она,- во-первых, я не знала, какой будет твоя реакция на газ. Конечно, на этот случай на веранде есть некоторые устройства. Но, слава богу, ничего не понадобилось. Тебе практически удалось противостоять воздействию «РЛ-46». Молодец, спасибо тебе. Другая опасность заключалась в том, что я могла что-то неправильно рассчитать, и сейчас какие-то центры твоего мозга уже были бы «закорочены».
– И что случилось бы тогда?
– Тогда… Ну, тогда ты бы уже не спрашивал меня об этом. Но не будем о плохом. Все прошло прекрасно. Правда, когда я поняла, что ты слышишь наш с Сэмом разговор, то испугалась, что можно опоздать. У тебя процесс шел очень быстро. Ну, а теперь все позади, и дальше все будет хорошо.
Что-то в словах Мелиссы Меня смущало. В ее объяснениях чудилась какая-то нестыковка, какая-то недоговоренность. Наверное, дело в том, что весь сегодняшний день я видел, что Мелисса не совершает действий однозначных или имеющих только одну цель. Я не мог не принять ее объяснения, наверное, все было правдой, но всей ли правдой? Что она мне не договаривает? И так ли уж было необходимо проводить эту химическую атаку? Если риск был так велик, надо ли было идти на него? Я не был уверен в этом до конца. И потом, она рисковала не своей, а моей жизнью. Рисковать чужой жизнью было для нее, наверное, делом привычным. Я ощутил себя игрушкой в руках высшего существа, жалкой мышкой в лапах у кошки.
На этот раз, слава богу, для мышки все закончилось хорошо.
– Я хотел бы умыться и вообще прийти в себя.
– Конечно, Алекс. Здесь есть ванная, прошу.
Дверью в ванную комнату оказалась, как и следовало ожидать, одна из деревянных панелей в стене кабинета. Ванная была большой и удобной, разве что бассейна там не наблюдалось. Я склонился над умывальником и долго держал голову под прохладной струей. Потом взял с полки чистое полотенце, стал вытирать волосы, и мой взгляд упал на полочку над умывальником, на которой располагался обычный для ванной набор со щетками, баночками, тюбиками и прочими мелочами. Я с нежностью подумал, что до каждой вещи дотрагивалась Мелисса, и мне тоже захотелось прикоснуться к ним.
В общем, было очевидно, что для меня ничего не закончилось. Мои чувства к Мелиссе никуда не исчезли. И я никогда не смогу опять загнать их в какой-нибудь глухой угол своего сознания. Я не хотел этой любви, но она жила во мне, она была частью меня, она пульсировала в каждой клетке моего существа.
Я понимал, что воздействие газа я пережил сравнительно легко лишь потому, что большую часть своей жизни я подавлял усилиями разума не столько животные инстинкты, сколько свою любовь к Мелиссе. Я подумал, что даже хорошо, что испытал на себе это подлое оружие, потому что оно освободило мое сознание от мной же установленных запретов, и я обнаружил в себе любовь. Теперь я понял, почему с женщинами у меня никогда не получалось ничего хорошего и почему расставания с ними я переживал так легко. Просто сердце мое было уже занято, только я не позволял себе признаться в этом. Я любил Мелиссу!
Мой разум опять пытался взять вырвавшиеся из-под запрета чувства под контроль: «Она так легко рисковала твоей жизнью!» А чувства сопротивлялись: «А может, она спасала мою жизнь?»
Разум говорил: «Эта любовь безумна, Мелисса невообразимо старше тебя, она – монстр. В любую минуту она может превратиться хоть в крокодила, хоть в астероид». Но теперь я знал, что буду нежно любить ее, даже стань она тарбозавром.
Разум твердил, что любовь к селферу смертельна, расплата за нее – годы жизни. Но я готов был заплатить всей оставшейся жизнью за одно мгновение счастья с ней.
Наконец, разум выдвинул главный аргумент: «Твоя любовь безнадежна, у Мелиссы есть Майкл». Да, мне выпало счастье несчастной любви. В нашем мире свободных союзов селферы меняют партнеров не реже, чем обычные люди, но изредка селферы образуют особый союз, союз очень прочный. Я не знаю, в чем причина таких постоянств, но известно, что разрушить подобную связь невозможно. И у Мелиссы с Майклом была именно такая связь, длящаяся уже полторы тысячи лет.
Все доводы разума были бессильны. Я просто знал, что мое место в жизни – там, где она. Это, как в детской игре «холодно-горячо». Всю жизнь было «холодно», а сегодня было очень «тепло». Я был рядом с Мелиссой,- я был на своем месте. Сейчас я просто не понимал, как я мог всего час назад размышлять, не стоит ли мне отказаться от перспективы стать селфером, и задумывался о цене, которую надо заплатить за жизнь рядом с Мелиссой.
Но тут из какого-то дальнего угла моего сознания выбрался маленький человечек, который ухитрился там затаиться и спрятаться от газа «РЛ-46». Этот человечек распрямился, взглянул мне в глаза из зеркала над умывальником и вкрадчиво спросил: «А как же Надя?» Да, Надя. Оказывается, ее образ никуда не исчез, несмотря на любовь к Мелиссе.
Я перестал понимать себя, я запутался в самом себе. Во мне разум боролся с чувствами, и чувства не были однозначны. Я болел безумной бессмысленной безнадежной двойной любовью.
Боже, как все это было нелепо! Умом я понимал, что меня мучает какой-то воображаемый выбор, которого на самом деле не было и быть не могло. Для Мелиссы я только объект работы, а Надя вообще не знает о моем существовании. Но очевидная глупость страданий не делала мои терзания менее реальными. Это была реальность моего внутреннего мира, который, в отличие от мира внешнего, весь и состоит из подобных терзаний и фантазий, из мук и надежд. Именно внутренний мир и является истинной реальностью каждого человека.
Запутавшись в противоречивых мыслях и чувствах, я стоял, опершись руками о раковину, и разглядывал себя в зеркале. Надо было как-то подводить итоги сегодняшнего дня. Еще утром я осознавал себя героем-капитаном одного из самых больших земных космических кораблей, человеком цельным, спокойным, сдержанным, уверенным в себе, так сказать, в меру циничным, знающим жизнь оптимистом без особых проблем. Все, произошедшее в последние часы, поставило под сомнение мои представления о мире, в котором я прожил полвека. Более
