технических талантов у меня есть таланты и организаторские.
И в доках меня всегда уважали, поскольку профилактика кораблей, на которых я служил, всегда превращалась во всеобщий внеплановый отдых и сулила необычайную экономию материальных ресурсов и соответственно крупные премиальные. А уж когда я стал капитаном!…
Правда, уважение это иногда принимало весьма своеобразные формы. А в последний раз благодарные ремонтники Лунного Дока превзошли сами себя, но в результате, как оказалось, подложили мне большую свинью. Из лучших побуждений, конечно. Понял я это совсем недавно и до сих пор не могу сообразить, что мне с этой «свиньей» делать…
Дело было так. По окончании прошлой профилактики, перед последним рейсом, я принимал свой «Джо». С самого начала мне показалось, что к комиссии по приемке корабля присоединилось слишком много офицеров-техников, что было довольно необычно. По мере завершения осмотра корабля моя свита все увеличивалась. Когда я подошел к своей каюте, последнему пункту приемки, в отдалении маячили даже рядовые ремонтники. На всех лицах было ясно написано предвкушение чего-то особенного. Я с легкой опаской вошел в гостиную, но не обнаружил ничего примечательного. Народ осторожно просачивался в мои апартаменты. Я заглянул в спальню – и там все было в полном порядке. Тем временем общее возбуждение нарастало. Оставался санитарный блок.
Открыв дверь в санитарный блок, я чуть не рухнул. В результате каких-то хитрых подвижек внутренних переборок помещение моего санитарного блока увеличилось раз в пять. И если бы только это! Потрясала его отделка… Стены белого мрамора, хрустальный потолок с огромным встроенным монитором, ярко-розовый мраморный пол, широкими ступенями спускающийся в небольшой мраморный же бассейн… И все сантехнические устройства были выполнены из того же розового мрамора! Великолепие завершали краны и ручки из чистого золота в виде прелестных женских головок… Клянусь, любая древнегреческая гетера последний зуб отдала бы за этот санитарный блок!
К счастью, мелкие детали я сразу не разглядел. Если учесть, что ваннам я всегда предпочитал душ, а поплавать любил если не в море, то в одном из стометровых бассейнов «Джо Паркера», благо на больших транспортниках запаса воды хватает на любое из пяти Великих Американских Озер… С жизнью меня примирило то, что душ мне все-таки оставили, и на том спасибо. Душ, естественно, золотой…
Конечно, я сразу узнал могучую руководящую длань и широкую русскую душу Виктора Степановича Белова, Главного инженера Лунного Дока: знай наших, гулять так гулять!
Я отчетливо понимал, что с этими людьми мне еще работать. Так что я нашел в себе силы повернуться к затаившей дыхание публике и придать лицу восторженное выражение. Народ дружно выдохнул и расцвел счастливыми улыбками.
Первое время мне было как-то неловко использовать отдельные мраморные изделия по их функциональному назначению, тем более под пристальными взглядами золотых женских глаз. Однако природа взяла свое, делать нечего, привык. В конце концов не важно, из пластокерамики изделия или из мрамора… Важно, чтобы функции свои они выполняли безукоризненно!
Страшная правда о моем санитарном блоке открылась мне совсем недавно. Оказалось, что истинной ценности преподнесенного мне докерами сюрприза я себе не представлял. Может, лучше бы я оставался в счастливом неведении… Но так случилось, что «Джо», возвращаясь домой, подобрал на Таунсе экспедицию, ожидавшую попутного транспорта на Землю. Среди планетарников этой экспедиции оказался мой школьный приятель по Питсбургу Билли, который давно специализировался по геологии землеподобных планет.
Мы с Билли провели в приятных беседах не один корабельный вечер. Как-то раз в рассказах о своих экспедициях он поведал о Гротте, где побывал лет десять тому назад.
Особенно восторженно Билли описывал историю обнаружения крошечного месторождения уникального, возможно единственного во Вселенной удивительного минерала альфьюрит. Ценность альфьюрита определялась даже не столько включениями мелких и крупных алмазов, густо нашпиговавших его основу, сколько невероятностью сочетания случайностей, приведших к его образованию. Судя по всему, в процессе застывания основы в нее в результате каких-то взрывоподобных процессов внедрялись алмазы, летевшие, как стая пуль. Влетая в кристаллизующуюся основу, они раскалывались по плоскостям спайности, превращаясь естественным образом из невзрачных серых камушков в сияющие бриллианты…
«Драгоценные образцы этого минерала выставлены в Британском музее,- с придыханием рассказывал Билли.- Там два куска, весом около килограмма каждый, лежат в специальной чрезвычайно надежно охраняемой витрине. А еще,- сообщил Билли,- альфьюрит можно увидеть в здании Всемирного Совета. Там в помещениях, доступных для широкой публики, стоят два ма-а-аленьких столика со столешницами из альфьюрита, огороженные в целях демонстрации открытости и демократизма власти всего лишь бархатным шнуром. Охрана, конечно, шнуром не ограничивается!»
Я наивно поинтересовался, а почему, собственно, и образцов – два, и столиков -два? А потому, пояснил мне, непросвещенному, Билли, что альфьюрит в месторождении имеется двух цветов: с ослепительно-белой основой и с основой насыщенно-розовой.
Сердце мое екнуло. Я пригласил Билли продолжить увлекательную беседу в моей каюте. Когда мы туда вошли, я закрыл дверь каюты на замок, молча подвел товарища к санитарному блоку и широко распахнул дверь.
Я был не прав. Людей надо либо заранее предупреждать, либо крепче держать. К счастью, разбился Билли не сильно: крови почти что не было, да и шишка вскочила так себе, ничего выдающегося.
Ох, не зря мне все время казалось, что мрамор как-то подозрительно поблескивает и радужно посверкивает! Но я же не геолог, черт возьми!
Когда мне удалось Билли поднять, дотащить, уложить, умыть и утереть, можно было приступать к этапу отпаивания. Для подобных целей я держу в каюте небольшой запасец армянского коньячка. Удивительно, но этот напиток одинаково благотворно действует как на женщин, так и на мужчин.
Уже минут через десять Билли превратился в существо практически разумное и начал озвучивать имеющиеся у него мысли. Вопли Билли изобиловали выражениями типа «чудо природы», «осквернять», «достояние человечества»… Я тоже не мог молчать, но тяготел к формулировкам извинительно-примирительного оттенка: «действительно, как-то нехорошо вышло», «камень он и есть камень», «простые работяги, университетов не кончали».
Наконец Билли утомился сотрясать воздух попусту, и мы перешли к решению практического вопроса «что делать?». Поскольку исходные предложения сторон были взаимоисключающими, бурные прения грозили зайти в тупик. Но вторая бутылка коньяку внесла свой вклад в процесс поиска взаимоприемлемого компромисса, и решение было найдено почти соломоново: «он ничего не видел, а я ничего не слышал».
Правда, какое-то время Билли гневно отвергал идею закрепления достигнутого соглашения акцией практического использования изделий из камня, так сказать, преткновения. Но поскольку коньяк все-таки жидкость…
С тех пор проблема «что делать с альфьюритом?» продолжала меня мучить, но решения ее я так и не смог пока отыскать. И до сих пор меня не оставляет вопрос: а где же ребята альфьюрит этот откопали? Не летали же они за ним на Гротту??? Хотя Степаныч мог и не такое организовать.
И вот сейчас «Джо» опять стоял на профилактике в Лунном Доке, и я ожидал ее окончания с некоторым содроганием. Судя по затаенным улыбкам ремонтников, я опасался, что на этот раз они доберутся до моей спальни, и хорошо, если дело ограничится зеркальным потолком!
«Что ж,- как всегда со вздохом говаривал мой троюродный дядя Леон,- бесплатных пирожных не бывает». В детстве я очень удивлялся этому утверждению, поскольку в школьных кафе все, в том числе и пирожные, было, конечно, бесплатным. Теперь я дядю Леона понимал лучше.
Так что родители легко смирились с моим неожиданным отъездом. Только мама посетовала:
– Как жалко, что ехать тебе надо прямо завтра! А мы хотели слетать вместе с тобой на Байкал. Я слышала по Сети, что там находится самый первый нейтронный телескоп. Ты бы нам объяснял все, что мы увидим.
– Мам, а что именно ты ожидаешь увидеть? – осторожно поинтересовался я, не уточняя, что телескоп нейтринный, а не нейтронный, поскольку маме это не принципиально.
И еще я подумал тогда, что, возможно, странная депеша случилась очень кстати.
– Ну, как – что? Телескоп! Звезды! Нейтроны!
Я попытался объяснить, что ничего этого они увидеть не смогут. Сам телескоп – огромная сложная конструкция, распределенная по всему объему озера, а нейтроны и тем более нейтрино никто непосредственно увидеть не может в принципе. И звезды в нейтринный телескоп глазами увидеть невозможно… На звезды лучше всего любоваться здесь, в степи…
Хотя на Байкале, должно быть, очень красиво, и я пожелал им приятной поездки.
Я не стал, на всякий случай, рассказывать, что и сам телескоп вовсе не первый и совсем не древний. Просто этот телескоп находится там же, в Байкале, как и один из первых, созданных еще в двадцатом веке. С тех пор много воды утекло. Нет таких устройств, которые пятнадцать столетий работали бы как ни в чем не бывало. Не говоря уж о том. что и столетия были те еще. А Байкальские телескопы перестраивались много раз. Два из них были полностью уничтожены: один – во время Алтайских Событий, другой – в Китайском Конфликте. Хорошо еще, что сам Байкал как-то уцелел. Отец, историк-археолог, я думаю, о чем-то подобном подозревал, но помалкивал, чтобы не расстраивать маму.
Я часто удивлялся своеобразным маминым представлениям о мире. В конце концов, она же закончила школу! Хотя, наверное, она так очевидно проявляла незаурядные способности в работе с животными, что ее специализировали очень рано, и какие-то из обязательных школьных курсов прошли мимо нее. Теперь моя мама – известный биолог. Она занимается сравнительным анализом систем обработки информации у различных живых существ. Последние лет тридцать она больше всего работает с птицами и утверждает, что если бы не случайность, то разумные земляне были бы пернатыми. Сейчас мама работает в заповеднике в пойме Ахтубы, поэтому отец, который копает культурные слои где-то севернее Самарканда, устроил свой лагерь почти на полпути к Ахтубе, на берегу Колутона, чтобы летать на работу им было примерно одинаково.
На следующий день, в субботу, я встал пораньше, хотя, конечно, не на рассвете, и даже не в семь. Я быстренько позавтракал огромным узбекским помидором и бутербродами с кофе и потихоньку, на антиграве, чтобы не будить в выходной день лагерь, поднял в воздух свой флаер. До Бухареста, где находилось Европейское Отделение Космофлота, моей машине, если выйти в стратосферу, лету было от подъема до посадки минут тридцать. Но я специально вылетел с запасом времени, чтобы пару часиков спокойно погулять по городу, в котором нередко бывал, когда служил на кораблях патрульно-разведывательной службы, приписанных к Департаменту «ПР» Европейского Отлеления Космофлота.
Бухарест мне очень нравился: прекрасная планировка, много старинных зданий, широкие бульвары, невероятное количество роз, не цветущих, кажется, только в январе, каштаны и серебристые ивы в парках. Интересными были и местные традиции. Помню, когда я как-то в августе посетил премьеру исторической оперы «Валерия Кордэ, командор» в центральном театре «Даки», меня поразило, что дамы из публики почти все были в мехах! А в другой раз я попал в Бухарест, когда там проходил фольклорный фестиваль. Казалось, весь город танцевал несколько суток подряд бесконечную сырбу… И откуда у них столько энергии? А еще почему-то в Бухаресте есть множество ресторанчиков под названиями типа «Граф Дракула», «У Дракулы», «Приют Дракулы» и даже детские кафе «Дракуленок»… Но еду там подают отличную, правда, на мой вкус, слишком острую.
Однако пока я летел, я решил отложить прогулку по городу и сначала отправиться в управление Космофлота. Меня все-таки беспокоила буква «К» в названии неизвестного мне Департамента. Я никак не мог сообразить, что она означает. Все, что приходило мне в голову, так это носившее весьма мрачный оттенок слово «контрразведка» из исторических текстов и фильмов. Но в Космофлоте существуют Департамент «ВР», занимающийся внутренними расследованиями, и Департамент «ЛС», ведающий личным составом флота. В компетенцию этого департамента входят все вопросы кадрового обеспечения Космофлота, от подбора кандидатур в абитуриенты Академии до организации жизни ветеранов на заслуженном отдыхе и достойных проводов их на вечный покой. В плотной структуре Космофлота, как я был уверен, не оставалось зазора для функций отдельного Департамента контрразведки. В конце концов, эту структуру создавала сама Адмирал, имевшая личный опыт жизни в самые неприятные времена в истории Земли. С другой стороны, возможно, именно поэтому и могло иметь место дублирование функций.
Но если буква «К» все-таки обозначает слово «контрразведка»… Я пытался понять, что может заинтересовать контрразведку в биографии и личности такого обыкновенного человека, каким я себя считал.
Семья наша была самой обычной. Мама когда-то в студенчестве, изучая генетику, составила генетически-генеалогическое древо нашей семьи за последние пять веков. Никаких особо выдающихся личностей в нашей родословной не обнаружилось. Пожалуй, удивительным было только то, что все предки нашей семьи были исключительно специалистами, причем в самых
