ванильным красным песком на многослойной тестово-кремовой основе лежал слой лимонного пломбира, а в центре возвышался шоколадный вулкан, из жерла которого изливалось огненно-красное фруктовое желе.
Мы отдали должное торту. Кондитеры на Заводе были классные. Правда, доесть шоколадный вулкан уже не хватило сил. А на сервировочном столике еще стояла широкая ваза на высокой тонкой ножке с бананами, киви, корнезианскими морскими грушами и мандаринами. Я встал и переставил эту вазу на наш стол, так сказать, перевел тактический резерв в ранг припасов оперативного использования. Мелисса явно одобрила мою инициативу, позволив мне очистить для нее мандарин.
– Мелисса, у меня есть по поводу сегодняшних событий ряд вопросов.
Мелисса благосклонно кивнула, поглощая дольки мандарина.
– Я не понял, а разве нельзя было предотвратить сброс энергии, просто запретив на какое-то время включение любых ПСВ-двигателей на Заводе? Ведь и вы, и Борис знали, что ожидается.
Мелисса съела последнюю дольку мандарина и закурила.
– Алекс, я понимаю ход твоих мыслей. К сожалению, очевидные решения далеко не всегда есть решения хорошие. Когда-то очень давно мы подобное очевидное решение и приняли. Всего один раз, первый и последний, потому что последствия были ужасающи. В тот раз мы с Ласточкой чувствовали-знали-видели, что Земле грозит пандемия, в которой погибнет, по нашим оценкам, около двухсот миллионов человек. Мы вчетвером,- нас, селферов, было тогда только четверо,- с помощью спецслужб двенадцати самых развитых в то время стран Земли смогли предотвратить ту пандемию.
Но вскоре начались одна за другой глобальные эпидемии, которых мы не видели в своих проскопических видениях, не предчувствовали и никак предотвратить не могли. Более того, мы даже не смогли минимизировать последствия. Последствия и для человечества, и для нас были чудовищны. Погибли почти восемнадцать миллиардов человек, потом начались войны за передел мира, а мы, четверо, были просто выкинуты из человеческой истории на шестьдесят четыре года. И если бы не Сэм Ричардсон с группой молодых Потенциалов, для человечества все давно уже было бы закончено. Но это – отдельная история, об этом – как-нибудь в другой раз.
Важно, что мы, пусть поздно, но осознали, что катастрофы нельзя предотвращать, они должны происходить. Мы можем только сводить их последствия к минимуму. Ты видел один из вариантов, как это происходит.
– Мелисса, а почему вы заранее не связались с Ласточкой, не сравнили свои видения, свои предчувствия, чтобы точно знать, что, где и когда произойдет?
– А вот здесь кроется другая опасность. И она связана не с глобальными закономерностями нашего мира, а с человеческой психикой. Мы, селферы,- не боги, а просто – люди, только люди, так сказать, продвинутые. Мозг селфера, как и мозг человека,- всего лишь устройство обработки информации, и устройство далеко не совершенное. Многие особенности этого устройства, которые сформировались в процессе длительной эволюции живых существ в условиях планеты Земля, совершенно необходимы нам или очень полезны. Но в условиях новых, отличных от условий формирования механизмов работы мозга, особенности его функционирования приводят к ряду своеобразных явлений в человеческом сознаний, например, к ошибкам восприятия, к ошибкам оценок, к таким явлениям, как ложная память.
Ты прекрасно знаешь, что вся информация, поступающая от наших органов чувств, на этапе предобработки автоматически дополняется, достраивается мозгом на основании предыдущего опыта, на базе информационной модели мира, уже существующей в нашем сознании. Процесс «подгонки» продолжается, пока вновь полученная информационная картина не начинает более-менее непротиворечиво вписываться в имеющуюся модель. По сути, на сознательном уровне мышления мы всегда имеем дело с искаженной информацией.
В подавляющем большинстве случаев такой механизм работы мозга искажает информацию в «правильную» сторону, и мы получаем картину реальности более адекватную, чем та, которую передали в мозг наши несовершенные органы чувств. Хорошим примером работы этого механизма может служить идентификация человека по беглому наброску художника.
Но если в мозг поступает принципиально новая или очень неполная информация, то при автоматической «достройке» на бессознательном уровне мы можем получить в итоге абсолютно неверную картину действительности. Тренированные люди, и, конечно, селферы, способны сознательно в той или иной степени управлять процессами обработки информации собственным мозгом, тебя и самого в Академии этому учили. Но это очень непросто.
А теперь представь: ты «видишь» какую-то совершенно непонятную картину, даже не зная толком, не «кадр» ли это из твоего сна. А другой человек видит другую непонятную ему картину или предчувствует нечто, что трудно выразить словами, как Ласточка, например. Если вы начинаете обсуждать ваши предчувствия-предвидения, то ваши сознания будут стремиться достроить-дополнить информацию так, чтобы все состыковывалось максимально непротиворечиво. Знаешь, человеческое сознание невероятно изворотливо! А если ни у одного, ни у другого нет данных, принципиально важных для получения адекватной картины? Вспомни притчу, как слепцы спорили, что такое слон. Представь, я «вижу» хобот, а ты – хвост. Мы приходим к непротиворечивому выводу, что мы имеем дело со змеей. И планируем свои действия, исходя их того, что «видим» змею. Не так ли? А на самом деле мы будем иметь дело со слоном!
Больше того. Если у одного человека возникает одна или несколько версий, но недостаточно информации, чтобы оценить их адекватность, он будет очень осторожен в своих оценках. Но если же одна и та же неверная версия возникает у нескольких людей, особенно если у них имелась пусть неполная, но различная информация, вероятность того, что эту версию сочтут правильной, резко возрастает.
За понимание этой опасности мы заплатили очень дорого.
Проскопические видения и предчувствия бывают у всех селферов и Потенциалов, но что с ними делать, представляют себе немногие. У нас с Ласточкой – самый большой опыт. И мы с ним прекрасно дополняем друг друга. Он за несколько дней с точностью до часа знает, что что-то случится, и знает примерно где. А я вижу очень четкую картинку события и чувствую его «окраску», степень опасности, но время и место действия я должна как-то вычислить, определить по деталям, по второстепенным мелочам.
Вот вспомни, ты мне рассказывал, что «видишь» картину зеленого острова с белыми строениями и чувствуешь тревогу. Но где это? Когда? Может, ты реально увидишь эту картину через год, а может – через тысячу лет. А может – никогда. Чуть позже объясню, почему – никогда.
Так и я видела сегодняшнюю картинку происшествия много раз в течение долгого времени. Я сразу поняла, что вижу Марс, но точное место и примерную дату пришлось определять по виду звездного неба, хорошо, что тучи на какое-то время разошлись и я «видела» именно этот момент. А если бы звезды были не видны? Тогда случилась бы катастрофа. Дурных предчувствий одного Ласточки было бы недостаточно. Ну, приехал бы он на МЮЗД и сказал: «Сегодня здесь что-то случится». Но что? Когда? Территория Завода огромная, сотни технологических процессов. Отключить все? Эвакуировать людей? А как тогда вычислить университетских гениев с их «тахионной лампочкой»? И что потом? Они бы ее и дальше гоняли, мощность увеличивали. А корабли на поле МЮЗДа каждый день садятся взлетают, и Завод навсегда закрыть – нереально, и в Университете тоже всяких установок хватает… И что завтра или через неделю могло бы случиться, кто знает?
А начни мы с Ласточкой нашими предчувствиями делиться, не известно, куда бы наши сознания нас завели. Увы, мы это проходили. Мы ошибались с Йотером, с Квебеком, со станцией на Тритоне…
К сожалению, не все катастрофы мы «видим», и из того, что «видим», далеко не все мы можем точно локализовать в пространстве и времени. Вот поэтому случилась трагедия на «Альбине-3». И многие другие аварии и катастрофы тоже продолжают происходить со всеми своими последствиями…
Теперь о том, почему ты можешь никогда не увидеть свое проскопическое видение в реальности. Причина проста. Будущее не определено. Мы видим ВАРИАНТ будущего, конечно, очень вероятный, но только всего лишь вариант. Наши действия в критических, переломных точках могут сильно повлиять на вероятность дальнейших событий. Предотвращение катастрофы, такое, как предотвращение нами пандемии, резко изменило вероятности течения событий, и развитие такой суперсложной открытой системы, как человечество, пошло в направлении, которое раньше было менее вероятным. Ты понимаешь, что я тебе напоминаю азы интегральной синергетики, которые ты должен прекрасно знать. Но тебе просто не пришло в голову посмотреть на явления проскопии и на практическую деятельность селферов с этой точки зрения.
– Мелисса, а как тогда насчет точек бифуркации? Это же не катастрофы.
– Молодец, ты уловил очень важный аспект проблемы. Именно моменты бифуркации представляют для нас самую большую сложность. Их практически невозможно определить заранее, только по прошествии времени мы начинаем понимать, что прошли такую точку. Момент бифуркации выглядит совершенно обычным, ничем не примечательным. И действий никаких особых не совершается. Просто в такие моменты всегда есть варианты развитие событий, причем не всегда альтернативные. Если учесть, что все разумные существа во Вселенной каждое мгновение принимают какие-то решения, делают выбор, более или менее важный, осуществления тех или иных своих действий, становится понятно, сколь сложна задача определения точки бифуркации. Еще сложнее определить, какой именно выбор следует делать…
Знаешь, задолго до возникновения синергетики люди подозревали о существовании таких особых моментов в развитии сложных открытых систем, находящихся в неравновесном состоянии, когда малые изменения могут привести к грандиозным последствиям. Вот, например, в девятнадцатом веке жил такой писатель – Чехов, слышал?
– Да, я помню его рассказ «Дама с собачкой», там дело сначала происходит в древней Ялте. В Ялте даже существует музей Чехова, я там был.
– Так вот, у Чехова есть одна потрясающая фраза: «Люди чай пьют, а в это время их счастье рушится».
Я думаю, что точки бифуркации мы все-таки видим. Похоже, что это – какие-то из видений тех самых простых бытовых, «проходных», моментов, которые не имеют отчетливой эмоциональной окраски, точно, как у Чехова: «Люди чай пьют…»
А как в эти моменты надо поступать, какой микровыбор делать? Не знаю. Я лично считаю, что человечество не случайно вырабатывало тем или иным способом на протяжении всей своей истории самые общие жизненные принципы. Были и религиозные заповеди, и философские законы, и стихийно складывавшиеся принципы морали и нравственности. Сейчас мы имеем «Основные этические законы поведения разумных систем». В Академии, насколько помню, неплохо преподают Нелинейную Этику.
Однако даже если ты очень хорошо усвоил этот курс, это еще не значит, что ты сможешь в любой ситуации найти правильное решение. Ситуация может быть принципиально новой, или критерии того, что является правильным, могут быть совершенно неоднозначны. Вот тогда-то ты и берешь на себя, как раньше говорили, грех. Грех выбора. Знаешь, на каждом из нас, селферов, таких грехов… И коллективных, и личных.
Мелисса взяла новую сигарету.
– Вот в субботу я взяла на себя еще один грех, рискнув твоей жизнью. Если бы ты знал, как я рада, что все хорошо закончилось!
И еще кое-что о бифуркациях. В течение своей жизни я, как и все остальные селферы, зафиксировала прохождение нашей цивилизацией четырех моментов бифуркации. Я не имею в виду изменения, произошедшие в результате крупных «поворотных» событий или в результате принятых серьезных решений либо последовательных целенаправленных действий. Нет. Четыре раза, без каких бы то ни было видимых причин, у всех селферов практически полностью менялся набор проскопических видений. Я до сих пор не знаю, чьи и какие именно решения поворачивали нашу историю в новую колею. После одного из моментов бифуркации новые видения стали слишком уж нежелательными, и мы, селферы, решились на весьма активные действия. Ты же понимаешь, даже очень сложной системой можно в принципе предсказуемо управлять. Хотя это задача весьма непростая. По сути, именно этим мы все время и занимаемся.
– И что, удалось?
– Судя по всему, да. Те неприятности, которых нам хотелось избежать во что бы то ни стало, я давно не вижу. Это не значит, что у нас – безоблачное будущее. Но, во всяком случае, есть надежда.
Мелисса потушила в пепельнице недокуренную сигарету и долила себе в бокал вино. А я подумал о программе «Депо», о спрятанных в толще земли космических кораблях, о существовании Департамента «КР», о патрульных рейдах в направлении Пирамид… И о замолкнувших акрейлах… У меня неприятно заныло сердце.
– Хотя,- спять заговорила Мелисса,- боюсь, что встречи, а может, даже войны с неведомой враждебной цивилизацией нам не избежать… Уж очень хорошо ложится на наши видения непонятная история с молчанием акрейлов… Что-то мне подсказывает, что их больше не существует…
Знаешь, Алекс, так хочется иногда просто видеть сны, просыпаться и забывать их, не думая мучительно: что бы это значило? Это – просто сон или очередное видение? Да, за все надо платить,- сказала Мелисса любимую фразу моего дяди Леона.
