несколько машин на стоянке все же оставались. Я сел в глайдер, и через десять минут дорога привела меня к маленькой площади на окраине поселения корнезианцев. Большой плакат на земном языке запрещал передвигаться по городу иначе как пешком. Прекрасно! Именно этого я и хотел – побродить по улицам чужого города!
Я оставил глайдер в отведенном для машин углу площади и огляделся. Вокруг было пустынно. Несколько узких улочек расходились от площади в разные стороны, и все они имели отчетливый уклон вниз, к океану. Я выбрал наугад одну и неторопливо зашагал по ней, стараясь не очень откровенно демонстрировать свое любопытство.
На первый, мимолетный, взгляд все здесь казалось обычным, таким, как в любом приморском курортном городке. Выложенная камнем дорожка с узкими тротуарчиками, бесконечные каменные лесенки, неизвестно откуда спускающиеся и непонятно куда убегающие. Кусты и деревья, усыпанные благоухающими цветами, цветники в самых неожиданных местах. Оградки и заборчики, зеленые дворики, в глубине которых видны одно-двухэтажные дома. Дома с верандами и галереями, стоящие прямо на улице, с садами где-то в глубине… Откуда-то доносились невнятные голоса, плеск воды…
Но уже через минуту я начал ощущать нечто, не укладывающееся в мои представления о местах обитания живых существ, пусть даже существ весьма разумных. Уж слишком все здесь было чистым, слишком свежим и аккуратным. Не было ни грязи, ни пыли. Даже песчинки лишней не встречалось на тротуаре! Будто кто-то только что, специально к моему приезду устроил генеральную уборку, все отмыл, отполировал и разложил по местам. Камни на мостовой уложены были идеально; каждое дерево росло именно там, где оно и только оно должно было расти, каждый куст над дорожкой свешивался ровно настолько, чтобы порадовать взор, но не помешать проходящим мимо… Все было ровным и гладким… Все было красиво и целесообразно…
Ну не может быть такого в реальной жизни! Так может выглядеть идеальная декорация или сказочный городок! Да, да! Вот именно, это – городок из доброй детской сказки! «Пряничные домики» и «земляничные окошки» – вот что всплывало в памяти при взгляде на эти улочки…
Я остановился и постоял с закрытыми глазами. Конечно, это все фокусы подсознания. Когда в мозг попадает слишком много новой информации, он пытается пристроить ее к уже имеющейся модели, соотнести ее с привычными, хорошо известными вещами… Надо сосредоточиться и постараться увидеть все таким, каким оно есть на самом деле. Я – не в сказке, совсем не в сказке…
Я открыл глаза и внимательно посмотрел вокруг. Мне сразу бросились в глаза детали, чуждые моему человеческому взгляду.
…Никаких «земляничных окошек» не было, потому что не было окон в земном понимании этого слова. В стенах домов, окруженных галереями, имелись проемы без стекол, кое-где прикрытые изнутри веерообразными жалюзи из тонких розоватых полосок. А вот домики были действительно «пряничные», потому что каменные стены были покрыты толстым слоем блестящей глазури. Я подошел к ближайшему дому и потрогал стену рукой. Стена была абсолютно, неправдоподобно гладкой. Я пригляделся: в глубине твердой полупрозрачной субстанции можно было разглядеть поверхность ракушечника, из которого был построен дом, но взгляд, казалось, тонул в бездонном колодце и голова начинала кружиться.
Я с трудом отвел глаза и через секунду понял, в чем дело. Когда-то подобное ощущение я испытал в одном из музеев Парижа на экспозиции старинной мебели, то ли XVIII, то ли XIX века. Там был выставлен стол с лакированной поверхностью, которую я с тем же успехом пытался рассмотреть. Экскурсовод пояснил, что эффекта «бездонной глубины» добивались, нанося на мебель большое количество тонких слоев прозрачного лака. Чем больше слоев – тем сильнее эффект. Учитывая, что слои лака необходимо было хорошо высушивать, а жизнь человеческая в те времена была весьма коротка, часто мастер завершал работу, начатую еще его отцом, а то и дедом.
Не думаю, что на Корнезо кто-то специально стремился добиться иллюзии глубины при разглядывании стен домов. Это был просто побочный результат применения технологии, обеспечивающей долговечность строений, о которой я читал в одном из отчетов. На стены наносился защитный лак, и не так уж часто, может, раз в десять лет, может – гораздо реже. Но поселению-то уже десятки тысяч лет…
Впрочем, встречались участки стен и с небольшим количеством слоев лака. Это были барельефы, мозаики и фрески, украшавшие каждый дом. Все изображения и орнаменты были связаны с морскими мотивами. Причудливые силуэты рыб, морских животных и растений, то ли реальных, то ли фантастических, переплетались в удивительных узорах росписей и мозаик, выступали рельефами из поверхностей стен и колонн… Колонны, на которые опирались галереи, крыши веранд и террас, были и старыми, с толстым слоем лака, и более поздними, поставленными, скорее, просто для украшения. Эти колонны отличались изысканностью форм, богатством резьбы и инкрустаций.
Почти без лака было и большинство скульптур, небольших фигур, вырезанных из камня, дерева и кости, которые стояли в нишах, на ступенях и просто на полу террас. И архитектурные элементы, и все декоративные детали были выполнены в сдержанных теплых тонах, без ярких пятен и резких акцентов, и гармонично между собой сочетались. Каждый дом был законченным произведением искусства.
Конечно, я видел дома аборигенов во многих фильмах, но наяву это выглядело совсем иначе и производило гораздо более сильное впечатление…
Культура Земли всегда поражала меня своим разнообразием, и раньше я полагал, что многочисленные племена и народы нашей планеты создали все мыслимые и немыслимые художественные стили, воплотили в материале все возможные и невозможные формы, перепробовали любые сочетания линий, цветов и объемов… Но нет. Здесь, на Корнезо, все было чуть-чуть иным… Непривычные пропорции… Взгляд с какой-то неожиданной стороны… Ощущение другой логики в выборе и расположении деталей… Все это не бросалось в глаза, но чем дольше я вглядывался, тем очевиднее становилась эта чужеродность.
Я медленно переходил от дома к дому, восхищаясь совершенством линий и форм. Иногда взор мой проникал в оконные проемы, и внутри жилищ я замечал предметы быта, статуэтки, резную и плетеную мебель, и все это отмечено было той же печатью безупречного вкуса и неуловимой чуждости.
Я бродил по городу, словно по музею под открытым небом, уже больше часа, когда заметил, что восторг мой начал угасать. Сначала я решил, что просто устал. Однако я по-прежнему был полон сил: сказывались пониженная гравитация и избыток кислорода в воздухе. Я попытался проанализировать свои впечатления и понял, что меня утомило однообразие, что я давно уже не вижу ничего принципиально нового. Конечно, рисунки и барельефы на домах отличались, но в то же время все они были какие-то одинаковые, похожие один на другой, как куплеты одной песни. Бесконечные повторения рыб, водорослей, морских животных, завитков волн и водной ряби. Это было очень красиво, но не более того. Все-таки мы на Земле привыкли получать от искусства нечто большее.
Я припомнил, что в первые дни на «Маджипуре» читал отчет, посвященный культуре Корнезо. Тогда меня весьма занимали проблемы особенностей биосферы планеты, и тот отчет я просмотрел только мельком. Но кое-что, на чем я останавливал взгляд, запомнилось мне дословно.
Вот что там было написано: «В настоящее время изобразительное искусство Корнезо представлено исключительно декоративно-прикладными формами, носящими сугубо утилитарный характер. Отточенность используемых техник, совершенство композиций и мастерство исполнения не могут компенсировать однообразие тем и сюжетов, характерное для всех без исключения обнаруженных образцов творчества корнезианцев.
Собственно, тем и сюжетов в нашем понимании, в произведениях искусства Корнезо не наличествует. Ни одно графическое либо скульптурное изображение не отображает реальную ситуацию и не предполагает соответственно ее развития…
…Тщательный анализ 129 873 предметов искусства не выявил ни наличия аллегорического смысла изображений, ни назидательного их характера, ни иного смыслового их содержания…
…Ни один из объектов изображения, будь то морское животное, рыба, водоросль и т. п., не наделяется ни автором, ни общественным сознанием никакими антропоморфными чертами и свойствами и не является персонажем мифа, песни, сказки, басни либо иного художественного произведения…
…Единственной целью создания любых предметов изобразительного искусства является устранение однообразия больших поверхностей и объемов внешних и внутренних интерьеров пространств обитания путем заполнения их более мелкими и сложными формами. Все виды изобразительного искусства не решают никаких задач, кроме чисто эстетических, обусловленных особенностями физиологии зрительного восприятия аборигенов и механизмов обработки изображений их мозгом…»
Пожалуй, с этим мнением искусствоведов я был согласен.
Когда созерцание внешнего вида жилищ аборигенов перестало занимать все мое внимание, я стал замечать и другие стороны жизни города.
Действительно, городок был потрясающе чист. На Земле подобную чистоту и порядок можно встретить только в домах очень прилежных хозяек, имеющих возможность и желание ежедневно контролировать работу бытовой техники, вовремя корректировать программы домашнего центрального процессора, а то и наводить окончательный блеск лично. Улицы же земных и марсианских городов грязными назвать невозможно, но деятельность человека и погодные факторы оставляют свои следы, которые внимательный взгляд всегда может обнаружить. В космических поселениях, изолированных от окружающей среды, конечно, чище, но и там далеко не стерильно…
Я подумал и пришел к выводу, что удивительный порядок в поселениях аборигенов связан с тем, что их жизнь, гораздо более спокойная и размеренная по сравнению с человеческой, дает им много свободного времени, которое, в общем-то, тратить не на что, кроме как на поддержание в идеальном состоянии мест своего обитания. Не надо забывать и то, что многие поколения аборигенов живут в одном и том же доме без переездов, без разрушений в результате катаклизмов и войн, без технического прогресса, в конце концов! Так что времени у них было предостаточно, чтобы устроиться продуманно и предельно рационально.
Улицы городка оставались по-прежнему пустынны, и только раз, пересекая один из перекрестков, я увидел, как по параллельной улице прошли, направляясь от берега, человек десять мужчин. Они несли на плечах длинные шесты, к которым были привязаны большие полупрозрачные мешки с рыбой.
В оконных проемах домов иногда мелькали силуэты женщин, занятых домашними делами. Дважды я заметил кого-то, работающего в саду. Наконец проходя мимо одного из домов, я увидел местного жителя вблизи: на залитой солнцем террасе спокойно стояла почти обнаженная женщина с отчетливо зеленой кожей. Она равнодушно скользнула по мне взглядом, не обнаружив ни смущения, ни интереса. Понятно, здесь все давно привыкли к присутствию землян, и очередной турист – совсем не повод прекращать «обед».
…Для меня есть что-то завораживающе-притягательное в таких вот неторопливых прогулках по незнакомому городу, когда бездумно сворачиваешь с улицы на улицу, проходишь мимо домов, где люди живут своей, неведомой тебе жизнью, из которой взгляд выхватывает открывшуюся на миг картину, и ты пытаешься по единственному мелькнувшему кадру угадать или придумать эту чужую жизнь… И невозможно предсказать, что окажется за следующим поворотом, что увидишь ты в следующем окне…
Но в этом тихом и однообразном инопланетном городке скоро мне стало довольно скучно. Мне начало казаться, что я уже точно знаю, что увижу на следующей улице, на стене следующего дома, в очередном саду, в очередном окне. И именно тогда, когда я решил, что пора заканчивать экскурсию и побыстрее спускаться к океану, я вдруг осознал, что в поле моего зрения постоянно попадают какие-то странные детали, вернее, детали очень знакомые, которых здесь просто не должно было быть.
Например, в глубине одного из участков, во внутреннем дворике, я увидел мужчину, который развешивал на веревке, натянутой между двумя столбиками, какие-то толстые палки. Я быстро сообразил, что это он вешает сушиться на солнце ту самую волшебную рыбку аху. Но меня поразило, что на нем были точно такие же шорты, как и на мне! Я даже сначала подумал, что это не корнезианец, а кто-то из землян, может, этнограф, работающий с местным населением. Но нет, зеленоватый оттенок кожи ясно указывал на то, что это – корнезианец. Ладно, решил я, идентичность штанов мне просто почудилась.
Потом в окне другого дома я разглядел на этажерке стопку пластин, которые не могли быть ничем иным, кроме как нашими земными книгами, а рядом – кофейник и чашку, тоже, похоже, земного происхождения.
Я стал приглядываться внимательнее, и то тут, то там мой взгляд наталкивался на очень знакомые мне предметы. Апофеозом стал замеченный мной в одном из домов большой холодильник фирмы RVS, уж его-то ни с чем спутать просто невозможно!
Я решил, что мое переполненное новыми впечатлениями подсознание опять выкидывает непонятные фортели и мне пора быстренько возвращаться в свой номер и хорошенько отдохнуть…
Но тут, к счастью, все стало на свои места. Гуляя по городу, я обратил внимание на тишину, не возможную ни в одном земном поселении. Конечно, до моего слуха изредка доносились обрывки разговоров и какие-то звуки из домов, мимо которых я проходил, но ничто больше тишину не нарушало. И вдруг я услышал музыку, совершенно земную мелодию, хорошо известный мне саундтрэк сериала «Марсианский полицейский». Я поспешил к источнику звуков и, набравшись наглости, не скрываясь, заглянул в окно, из которого неслась мелодия. На стене комнаты висел пленочный монитор, и два местных подростка смотрели очередную серию нашего боевика!
Уф, слава богу, мне ничего не казалось, я не сошел с ума! Мне следовало самому догадаться, что город на Лалуэ давно уже не является обычным селением аборигенов. К нему не
