Был ранний вечер, тем не менее, вывески увеселительных заведений не горели. Стирнер вел нас в «Толстый фермер» — свою излюбленную харчевню. Там сидело несколько человек, но среди них — ни одного военного.
— Ты говорил, что солдатам выданы увольнительные и что они наведываются сюда. Что-то я их не вижу.
— Видимо, они перестали сюда заходить, потому что их не обслуживают.
— А почему их не обслуживают?
— Потому что они не платят.
— Похоже на правду. Но раз они захватчики, почему бы не потребовать, чтобы их обслужили.
— Стоит им потребовать, как все расходятся, а харчевня закрывается.
— Ясно. Ладно, все по местам. Пойду погляжу, нет ли кого на улице.
Стоя на тротуаре с незажженной сигарой в руке, я чувствовал себя едва ли не сутенером. К счастью, никто из прохожих не обращал на меня внимания.
Вскоре в поле моего зрения попали две невоенные фигуры в военной форме. Руки в карманах, кепи под неуставным углом — стыд и позор! Они подошли к «Толстому фермеру» и с тоской уставились в окно. Я приблизился к ним.
— Ребята, огоньку не найдется?
Оба подпрыгнули как ужаленные и разом повернулись ко мне.
— Ты по-нашему говоришь?! — воскликнул один из них.
— Да. Я горжусь своими лингвистическими способностями. Если помните, я спрашивал насчет огоньку.
— Я не курю.
— И правильно делаете, табак — яд. Но, может быть, у кого-нибудь из вас найдется зажигалка?
Солдаты отрицательно покачали головами, мрачно глядя на меня. Я поднял палец с таким видом, будто меня осенила спасительная идея.
— Вот что мы сделаем: зайдем в это милое заведение, и я попрошу у кого-нибудь прикурить. А потом мы с вами потолкуем за кружкой пива, и я попрактикуюсь в вашем языке. Не возражаете?
— Не выйдет. Как только мы закажем пива, харчевня закроется и все разойдутся.
— Это потому, что у вас нет вирров, местных денег, нашего всеобщего эквивалента. Зато у меня вирров куры не клюют. Идем, я угощаю.
Солдаты живо исчезли за дверью. Когда я вошел, они уже приплясывали от нетерпения возле стойки.
— Три кружки пива, — заказал я, бросая пластмассовый виррдиск Стирнера в прорезь на поверхности стойки. — Большие.
Пока робот-бармен, блестящий хромом и медью, с крышечками от бутылок вместо глаз, нес пиво, я получил обратно диск, служивший кредитной карточкой.
— Выпьем за армию, ребята! — торжественно сказал я, поднимая кружку. — Надеюсь, вы довольны карьерой, которую выбрали.
— Выбрали? Как бы не так — нас мобилизовали! Насильно затащили в армию. Мы прятались, ловчили, да все без толку, — заныли они, осушив кружки. — Что в ней хорошего, в армии? Муштровка, издевательство, вонючие начальники… Такую профессию разве выбирают добровольно?
— Разумеется, нет! Но кормят-то вас, надеюсь, сносно?
Я с наслаждением выслушал вопли и проклятия по адресу самоприготовляющейся колбасы и заказал пива Когда солдаты утопили носы в пене, я предложил:
— Я знаю, у вас только что был обед, но очень уж уютно смотрятся три свободных стула за столиком, где сидят пожилой джентельмен и милая птичка. Надеюсь, друзья, вы позволите угостить вас добрым бифштексом?
Ответом был частый топот сапог. Перед нами поставили тарелки, и мы их мигом подчистили, стараясь не чавкать, — с нами как-никак юная дама
Высосав по кружке пива, солдатики стали откровенно пялиться на Шарлу.
Пора было переходить ко второму этапу.
— Но если в армии не очень хорошо кормят, — сказал я, — то это, должно быть, компенсируется заботливым отношением сержантов к нижним чинам?
Сочувственно кивая и внутренне ухмыляясь, я выслушал поток жалоб на командиров, уборные, кухню и прочие прелести, столь любезные сердцу служивого человека. Затем я мигнул Стирнеру и откинулся на спинку стула.
— Простите, молодые люди с далекой планеты, что я вмешиваюсь, но мы с моей дочерью Шарлой поневоле слышали ваши слова Неужели возможно, чтобы человека против его желания заставляли служить в армии?
— Еще как возможно, папаша. Привет, Шарла. Ты когда-нибудь ходишь гулять с кем-нибудь еще, кроме отца?
— Да а очень часто. Я просто обожаю красивых молодых людей. Таких как вы.
Мы утонули в прозрачных озерах ее глаз и, побултыхавшись немного, вынырнули, чуть живые от любви. Стирнер что-то говорил солдатам, но они не слышали. Мне пришлось поставить большие кружки пива, чтобы заслонить Шарлу от вытаращенных глаз моих приятелей.
— Я искренне сочувствую вам, молодые люди. На нашей планете такое просто невообразимо. Подобное насилие противоречит нашим законам, которые утверждают, что никаких законов быть не должно. Но почему вы позволяете, чтобы с вами так обращались?
— Нету выбора, папаша. Нас держат за колючей проволокой, с нас глаз не спускают днем и ночью, кто бежит, в того стреляют, а кого ловят, ставят к стенке. Да и бежать некуда, и спрятаться негде.
Он тяжко вздохнул. По щеке его друга сбежала слеза.
— Н-да, — произнес Стирнер. — У нас такое невозможно. Тут нет колючей проволоки, и никто не стал бы за вами следить, и уж тем более расстреливать. В нашей огромной стране любой готов помочь человеку, попавшему в беду.
Солдаты подались вперед, напрягая затуманенные пивом мозги. «К-ка-гал…» — пробормотал один из них. Шарла ангельски улыбнулась.
— Я не понимаю этого слова, молодой человек, но чувствую, что оно выражает недоверие. Можете не сомневаться, мой отец говорит правду. Вот, смотрите. Это железнодорожные билеты до городка, где мы живем, — маленького идиллического городка фермеров. Ехать туда на скором поезде один день. Видите, машина ошиблась и вместо двух билетов выдала четыре? Надо бы вернуть, но, если хотите, можете взять их как сувениры.
Два билета молниеносно исчезли.
— На перрон можно подняться по боковой лестнице, ее не охраняют, — невинно добавила Шарла.
— Надо спешить, а то не успеем к отходу поезда, — Стирнер встал и поднял с пола сверток. — У меня есть два сына, молодцы примерно вашего роста и сложения. Я везу им новую одежду. — Сделав шаг к выходу, он обернулся. — Если нужно, я могу одолжить вам эту одежду.
Солдаты ринулись за ним к двери. Шарла проводила их томным взглядом.
— Ты хорошо знаешь тот городишко? — спросил я. — Сможешь объяснить ребятам, как найти друзей?
— Ни разу там не была, нашла это место на карте. Не волнуйся, они получат помощь и убежище. Я провожу их и через два дня вернусь. А вот и они. Смотри, какие красавчики? Разве им не к лицу гражданская одежда?
«Уроды!» — ревниво подумал я, сожалея, что не могу доехать вместе с ними. Я подошел к столику, за которым, страдальчески глядя в спину уходящей Шарле, сидел Мортон. Мне пришлось дважды толкнуть его, чтобы привлечь к себе внимание.
— Не волнуйся, она вернется. Ты все записал?
— Каждое слово. Нельзя ли еще пива? Я только одну кружку выпил — меня Шарла угостила перед тем, как ты вошел. Ты, я видел, еще и бифштекс зака…
— Какое еще пиво на посту, солдат?
К нам подошел Стирнер с корзиной в руке.
— Здесь их мундиры.
— Отлично. Нам они понадобятся для съемки. А теперь — в студию видеозаписи.
В здании, где находилась студия, нас уже ждали. Я протянул одному из техников кассету со звукозаписью.
— Нужно несколько сот копий.
— Сделаем за час. — Кассету выдернули из моей руки. Я повернулся к переполненным энтузиазмом работникам студии.
— Директор?
Вперед вышел статный рыжеволосый человек.
— К вашим услугам. Юпитеры, колонки, камера — все готово.
— Замечательно. Как только мой помощник наденет мундир, начинайте съемку. Где здесь можно переодеться?
Вытащив мундир из корзины, Мортон держал его двумя пальцами, как. дохлую крысу.
— Даже смотреть на него противно, — сказал он. — Как представлю на себе чту гадость…
— Мортон, заткнись, — перебил я, — ты теперь актер, будешь сниматься в роли солдата. Потом снимешь форму уже навсегда. Можешь сжечь ее, если хочешь.
Он неохотно сел, сунул ноги в штанины. Что-то выпало из кармана и звякнуло об пол. Личный номер рядового Пайка 0765. Пока я подбрасывал диск на ладони, в мозгу моем зашевелилась мысль… Но меня отвлек вопль отчаяния:
— Не надо! Когда у тебя ют так блестят глаза, это означает, что нам предстоит лезть к тигру в пасть. Чур, на этот раз — без меня.
Я похлопал его по плечу, поправил галстук.
— Успокойся. Ты прав, у меня родилась отличная идея. Но ты на сей рас не понадобишься. Пошли сниматься, а потом я расскажу, что придумал.
Я поставил Мортона на фоне стены. Он выглядел так, будто ждал расстрела, но искать более подходящую декорацию не было времени.
— Снимайте его в полный рост. — сказал к директору. — Дайте мне микрофон. Когда будете готовы, скажите.
Мортон заморгал, приколотый к стене лучами. Мне в ладонь сунули микрофон.
— Тишина. Звук. Камера. Съемка!
— Приветствую вас, леди и джентльмены Чоджеки. Перед вами — типичный солдат армии захватчиков с инопланетного острова Невенкебла. Вместе с видеокассетой вы получите аудиокассету с интервью, взятым нами у других солдат. Вы не раз содрогнетесь от ужаса, слушая их жалобы на подневольную службу, а потом — я обещаю! — не удержите слез облегчения, когда они решат сбросить мундиры и удалиться под сень деревьев и сияющее солнце индивидуального мютюэлизма
Я шпарил как по писанному, даже Стирнер захлопал в ладоши, не говоря о техниках. Мортон сцепил руки над головой и поклонился.
— Тихо! — выкрикнул я, и мигом наступила тишина. Я вышел перед камерой и показал на Мортона: — Вот таким солдатам надо давать пристанище, леди и джентльмены. Но при этом не забывайте убедиться, что на рукавах у них нет знаков отличия. Людей с шевронами необходимо остерегаться, ибо они — порабощенные дьяволы во плоти! Также не разговаривайте с людьми, носящими на плечах металлические украшения. Эти люди — так называемые офицеры, они очень глупы и потому опасны. Надо обходить их стороной, как и индивидуумов в красных кепи и с буквами В и П на рукаве.
