Абарат: Дни магии, ночи войны

И что же все эти гости Карнавала собирались смотреть?

Все, чего ни пожелают их жаждущие развлечений сердца и души. В одной палатке шли бои микенсианских жуков, в другой — танцы астрального тела, в третьей находился цирк с семью аренами и с труппой динозавров-альбиносов. Здесь был зверь фингус, который мог просунуть свою морду вам в голову и прочесть мысли. За соседней дверью тысячеголосый хор птиц мунгуаламиза исполнял отрывки из Шмелей Фофама. Куда ни посмотри, всюду были шоу. Где-то показывали Электрического Младенца, чью голову утыкивали разноцветные лампочки, а поэт Фебид читал эпические поэмы, поставив на макушку свечи; кто-то демонстрировал существо под названием фрейд, которого называли животным и которого следовало увидеть, чтобы поверить в его существование: это было не одно, а целое множество созданий, каждое из которых пожирало другое, являясь «живым свидетельством кровожадного аппетита».

Если вам не хотелось идти в палатку, всегда можно было заняться чем-нибудь на открытом воздухе. Здесь показывали динозавра, «недавно пойманного Роджо Пикслером на пустошах Внешних островов», копытного зверя размером с быка, который искусно ходил по высоко натянутой проволоке, а также предлагали прокатиться на традиционных для таких мест горках, чьи владельцы заявляли, что именно их аттракцион — самый восхитительный и страшный.

Воздух полнился тысячами запахов: пирожки, карамель, опилки, газолин, пот, дыхание, сладкий дым, кислый дым, полусгнившие фрукты, фрукты, сгнившие уже давно, эль, перья, огонь. И если у счастья был запах, то именно он витал в воздухе Балаганиума. Запах, скрывавшийся за всеми остальными. Остров не уставал предлагать своим гостям сюрпризы. За следующим углом, в следующей палатке или шатре вас всегда поджидало что-нибудь новое. Разумеется, любое место, излучавшее такой свет, имело и свою тень. Свернув с основного прохода за угол, группа оказалась в месте, где музыка была не такой удалой, а огни — не такими яркими. Здесь в игру вступало более неприглядное, коварное волшебство. В воздухе разносились цвета, создававшие едва различимые формы, а затем исчезающие без следа; доносившаяся музыка звучала подобно хору разгневанных детей. Справа и слева из-за пологов кабинок выглядывали люди или взлетали над ними, меняясь в прыжке на фоне вечернего неба.

Но компания пришла в нужное место. Прямо перед ними висело большое полотно, на котором было написано: ШОУ УРОДОВ, а ниже — яркие плакаты с грубо намалеванными невероятными созданиями. Существо с бахромой из рук и щупальцев вокруг огромной головы; мальчик с телом рептилии; зверь со странным сочетанием частей тела, хаотично сложенных вместе.

Глядя на это, зетек Метис быстро понял, что с ним собираются сделать. Он начал метаться по клетке, осыпая всех проклятиями. Казалось, грубо сколоченная клетка сломается под его напором, но все же она выдержала ярость создания.

— Может, его стоит пожалеть? — спросила Кэнди.

— После того, что он сделал? — удивилась Галатея. — Вот уж вряд ли. Будь у него возможность, он бы тебя преспокойно убил.

— Наверное, ты права.

— И рыбу испортил, — добавил Шалопуто. — Настоящий злодей.

Зетек понял, что говорят о нем, и успокоился, переводя полный ненависти взгляд с одного собеседника на другого.

— Если бы взгляд мог убивать… — пробормотала Кэнди.

— Теперь мы вас оставляем, — сказал Шалопуто Скебблю, когда они находились в нескольких метрах от шоу уродов.

— Вам тоже кое-что причитается, — сказал Мицель. — Без вас мы бы никогда его не поймали. Особенно без Кэнди. Боже! Какая отвага!

— Нам не нужны деньги, — ответила Кэнди. — Шалопуто прав. Мы лучше оставим вас, чтобы вы смогли его продать.

Они остановились в нескольких метрах от входа и начали прощаться. Хотя их знакомство было недолгим, они дрались бок о бок, и потому в их расставании чувствовалась глубина, которой бы не было, проведи они время в обычном спокойном плавании.

— Как-нибудь загляните на Ифрит, — сказал Скеббль. — Там нет солнца, но вам всегда будут рады.

— У нас, конечно, есть кое-какие жуткие зверюги, — добавил Мицель, — но в основном они живут в южной части острова. А наша деревня — на северной стороне. Называется Пигея.

— Мы запомним, — сказал Кэнди.

— Не запомните, — усмехнулась Галатея. — Мы просто рыбаки, которых вы встретили во время своих приключений. Вы и имен-то наших не вспомните.

— О, она вспомнит, — сказал Шалопуто, глядя на Кэнди. — Она вспоминает все больше и больше.

Это была довольно странная фраза, поэтому все просто решили не обращать на нее внимания, улыбнулись и разошлись. Когда Кэнди обернулась в последний раз, четверка тащила клетку с Метисом под полог внутрь балагана.

— Думаешь, они его продадут? — спросила Кэнди.

— Наверняка, — ответил Шалопуто. — Он же такой урод. А люди платят деньги, чтобы поглазеть на уродов, разве нет?

— Думаю, да. А что ты имел в виду, когда сказал, что я вспоминаю?

Шалопуто некоторое время смотрел себе под ноги и кусал губы. Наконец, он сказал:

— Точно не знаю. Но ты ведь что-то помнишь?

Кэнди кивнула.

— Да, — сказала она. — Только я не знаю, что.

8. Жизнь в театре

Впервые за свое путешествие Кэнди и Шалопуто поняли, что у них разные вкусы. До сих пор они странствовали в согласии друг с другом, но перед лицом неограниченных развлечений и увеселений Балаганиума обнаружили, что сходятся далеко не во всем. Шалопуто собирался посмотреть зеленого оборотня-жонглера, а Кэнди ужасно хотелось прокатиться на Вестнике Гибели. Когда Кэнди возвестили гибель шесть раз, и она решила спокойно посидеть и перевести дыхание, Шалопуто был готов отправиться на Поезде Духов в Ад.

Так что они решили разделиться и следовать каждый своим фантазиям. Иногда, несмотря на невероятную плотность толпы, они встречались, как это бывает с настоящими друзьями. Пару минут они обменивались восторженными отзывами о том, что успели повидать, а потом разбегались в поисках новых развлечений.

Когда они встретились в третий раз, веерообразные кожные выросты Шалопуто топорщились от восторга, а на лице была задорная ухмылка.

— Леди! Леди! — воскликнул он. — Ты должна это видеть!

— Что — это?

— Не могу объяснить. Просто пойдем!

Его восторг оказался заразителен. Кэнди оставила мысль о том, чтобы взглянуть на хор Улиточной Скинии Хафука и последовала через толпу к палатке. Это оказалась не одна из тех больших палаток размером с цирк, а шатер, способный вместить две-три сотни посетителей. Внутри стояло около тридцати рядов деревянных скамеек, большинство которых занимали зрители, с ревом реагировавшие на пьесу, что разворачивалась на сцене перед ними.

— Сядь, сядь! — подтолкнул ее Шалопуто. — Это надо видеть!

Кэнди села на краю скамейки. Для Шалопуто места не было, и он остался стоять.

Декорации изображали большую комнату, доверху набитую книгами, древними украшениями и замысловатой мебелью, чьи ножки и ручки были вырезаны в виде скалящихся голов и огромных когтистых лап абаратских чудовищ. Конечно, все это являлось театральной иллюзией: большая часть комнаты была нарисована на холсте, как и детали мебели. Декорации оказались не слишком прочными. Если кто-то из актеров хлопал дверью или открывал окно, они начинали дрожать. А таких хлопков было много. Пьеса оказалась диким фарсом, который актеры исполняли самозабвенно, с криками и кривлянием, словно клоуны в цирке.

Аудитория хохотала так, что многие шутки приходилось повторять дважды, чтобы ими насладились те, кто не расслышал в первый раз. Поглядев на свой ряд, Кэнди увидела, как по щекам зрителей от смеха текут слезы.

— Что в этом смешного? — спросила она Шалопуто.

— Смотри, — ответил он.

Она так и сделала. На сцене происходил обмен резкими фразами между девушкой в ярко-оранжевом парике и странным персонажем по имени Капуто (так она услышала), который носился по комнате, как сумасшедший, прятался под столом, а через секунду уже висел на раскачивающейся декорации. Судя по реакции зрителей, это была самая смешная вещь, какую они когда-либо видели. Но Кэнди все еще не понимала, в чем тут дело, до тех пор, пока…

… на сцену не вышел мужчина в ярко-желтом пиджаке и не потребовал рому.

У Кэнди отвисла челюсть. Она повернулась к Шалопуто с выражением недоверия на лице. Тот улыбнулся до ушей, словно говоря: Да, верно. Это то, о чем ты думаешь.

— Почему ты держишь меня здесь, Джаспар Чтобтыпуст? — требовательно сказала девушка.

— Потому что меня это устраивает, Квэнди Крокенвдуш!

Кэнди расхохоталась так громко, что все вокруг на мгновение прекратили смеяться. К ней обернулось несколько удивленных лиц.

— Квэнди Крокенвдуш… — прошептала она. — Такое смешное имя…

Тем временем Чтобтыпуст говорил Квэнди:

— Ты — моя пленница и останешься здесь столько, сколько я захочу.

В этот момент девушка побежала к двери, но Чтобтыпуст проделал в ее направлении замысловатый жест, что-то вспыхнуло, заклубился желтый дым, и на двери возникло большое устрашающее лицо, ухмыляющееся, словно голодный зверь.

Капуто спрятался под стол, бормоча от страха. Зрители с ума сходили от того, что творилось на сцене. Шалопуто склонился и прошептал Кэнди:

— Мы знамениты. Это наша история, только оглупленная.

— Оглупленная? — переспросила она. Новое слово точно описывало тот вариант правды, что показывали актеры. То, что для Кэнди и Шалопуто было пугающим опытом, здесь являлось поводом для каламбуров, промахов, швыряния тортами и клоунады.

Зрителям, конечно, было все равно. Какая разница, правда это или нет? История есть история. Они просто хотели повеселиться.

Кэнди поманила Шалопуто, примостившегося рядом с ней на скамье.

— Как ты думаешь, кто рассказал драматургу о том, что с нами случилось? — прошептала она. — Ведь не ты и не я?

— На острове Простофиль полно духов, которые могли это услышать.

Тем временем пьеса подходила к концу, и события на сцене становились все более зрелищными. Крокенвдуш украла у Чтобтыпуста его магическую силу, после чего началась битва невероятных заклятий, где четвертым актером стали сами декорации. Мебель ожила и начала бродить по сцене; предки Чтобтыпуста, одетые в желтое, сошли с картин на стене и принялись отплясывать чечетку. Наконец, Квэнди использовала заклинание, чтобы открыть в полу отверстие, куда провалился зловредный Чтобтыпуст и все его чудовищные трюки, и где,