— Очень внимательно, — откликнулся я.
— Дальше дело обстояло так: немного не доехав до своего дома, граф внезапно остановил карету и заявил слуге, что планы его изменились; ему-де нужно ехать по чрезвычайно важному делу на север Франции, в Руан. Он заночует где-нибудь по дороге, рано утром отправится в путь и вернется недели через две. Граф нанял фиакр; из багажа он взял с собой лишь кожаный портфель — судя по размерам, в нем мог бы уместиться разве что сюртук да пара рубашек, однако слуга клянется, что портфель этот был необычайно тяжел: он держал его в руках, пока хозяин отсчитывал ему причитающиеся тридцать шесть наполеондоров. Итак, граф с вышеописанным портфелем сел в фиакр. Как видите, до сих пор все предельно ясно.
— Вполне, — согласился я.
— Далее и начинается тайна, — продолжил господин Карманьяк. — После этого никто из друзей или знакомых не видел графа Шато-Блассемара. Нам удалось выяснить, что накануне поверенный графа, по указанию последнего, продал все его ценные бумаги и вручил графу всю вырученную сумму наличными. Поверенный назвал нам причину, которой граф объяснил столь странное распоряжение; она полностью совпадает с показаниями слуги. По словам поверенного, граф отправился на север Франции, чтобы уладить некоторые претензии, и не мог точно указать, сколько времени отнимут у него дела. Портфель, озадачивший слугу своей тяжестью, содержал, несомненно, крупную сумму золотом. Не хотите ли понюхать моего табаку?
Господин Карманьяк протянул мне табакерку. Я осторожно взял щепотку желтоватого порошка.
— Было начато расследование, — продолжал мой собеседник. — Мы назначили награду за любые сведения, которые могли бы пролить свет на таинственное исчезновение графа, и предложили, как было указано в официальном объявлении, «кучеру фиакра, нанятого такого-то числа, около половины одиннадцатого вечера, господином, имевшим при себе кожаный портфель. Господин этот вышел из личной кареты и вручил слуге некоторую сумму денег; предварительно дважды пересчитав ее». На наше объявление откликнулось более ста пятидесяти кучеров, но нужного нам среди них не оказалось. Однако нам удалось получить весьма ценные сведения там, где мы меньше всего ожидали. Нет, вы только посмотрите, что вытворяет этот арлекин со своей шпагой!
— Ну и ну! — подивился я искусству шпагоглотателя.
Вскоре арлекин ушел, и господин Карманьяк продолжил свой рассказ.
— Сведения эти сообщил нам мальчик, хорошо знавший графа Шато-Блассемара в лицо — тот часто посылал его с различными поручениями. По его словам, в ту ночь, около половины первого, а надо вам сказать, луна светила очень ярко — мать его внезапно заболела и послала его за sage femme, жившей в двух шагах от «Парящего Дракона». Мальчуган жил приблизительно в миле от таверны, и путь его пролегал через парк, примыкающий к замку Шато-де-ла-Карк, мимо кладбища Сен-Обэн, отделенного от дороги невысокой изгородью да двумя-тремя старыми деревьями. Приближаясь к древнему захоронению, мальчик дрожал от страха. Вдруг среди могил он заметил человека — это был граф, мальчик клянется, что узнал его; в округе граф известен под прозвищем, дословно означающим «улыбчивый». Однако в ту ночь улыбчивому графу было не до веселья — он сидел на могильном камне, заряжая пистолет и положив возле себя острую шпагу.
Мальчик на цыпочках приблизился к графу Шато-Блассемару или же к человеку, которого принял за графа. Тот был одет в непривычный темный костюм, лицо его было сурово и печально, однако мальчик клянется, что не мог обознаться — это был граф. Если это правда, то мальчик был последним свидетелем, видевшим графа живым. Больше о нем никто не слышал. Не появлялся он и в окрестностях Руана. Свидетельств о его смерти также не поступало; никто не может сказать наверняка, жив сейчас граф или мертв.
— Да, случай весьма необычный, — заметил я и приготовился задать собеседнику несколько вопросов. Но тут меня прервал Том Уистлвик: пока я слушал рассказ Карманьяка, он, будучи незамеченным мною, проснулся, прогулялся по залам и вернулся в куда более бодром настроении.
— Слышите, Карманьяк, уже поздно, мне пора уходить. Вам известно, куда я тороплюсь. А с вами, Беккет, нам непременно нужно увидеться еще раз, и как можно скорее.
— Очень жаль, что я не смог рассказать вам историю другого постояльца из той же самой комнаты, — сказал мне Карманьяк. — Случай этот, гораздо более таинственный и зловещий, произошел осенью того же года.
— Не соблаговолите ли, господа, отобедать со мной завтра в «Парящем Драконе»? — пригласил я, провожая их вдоль Большой Зеркальной галереи. Мои новые знакомые охотно дали согласие.
— Господи помилуй! — воскликнул Уистлвик, дойдя до конца галереи. — Смотрите, эта пагода, или паланкин, или что еще такое, так и стоит там, где ее поставили, и никого нет поблизости! Ума не приложу, как им удается так здорово предсказывать судьбу. Джек Наффлз, он сегодня тоже был здесь, говорит, что это цыгане. Но хотел бы я знать, куда они запропастились? Пойду-ка взгляну на оракула.
Он приподнял занавески, изготовленные по принципу венецианских подъемных жалюзи. Внутри оказались красные шторы. Они не поддавались, и Тому удалось лишь заглянуть под одну из них, неплотно опущенную.
Он рассказал об увиденном так:
— Темно, как в погребе, я едва разглядел оракула. Весь завернут в красные и золотые одежды, на голове расшитая шляпа, как у мандарина. Крепко спит, а воняет, черт побери, как хорек! Не хотите ли сами убедиться? Будет о чем порассказать друзьям! Тьфу! Ну и запашок. Фу!
Не удостоив вниманием его любезное приглашение, мы неторопливо направились к дверям. Я пожелал новым друзьям доброй ночи, напомнив об обещании отобедать со мной, добрался, наконец, до своей кареты и вскоре под сенью раскидистых деревьев медленно катил в сторону «Парящего Дракона».
В голове моей теснились самые причудливые картины. Сколько необычайных происшествий случилось со мной за каких-нибудь два часа! Какие удивительные приключения ждут меня впереди! Перед глазами у меня до сих пор вертелся бурный водоворот музыки и танцев, огней, бриллиантов, ярких красок, и тихая дорога, озаряемая мягким лунным светом, казалась моему распаленному воображению еще пустыннее.
Безмолвное очарование ночной природы мгновенно охладило мои чувства. Только сейчас я с ужасом понял, до чего безумна моя преступная затея с ночным свиданием. Я почти жалел, что вступил в лабиринт, который может привести меня неизвестно куда. Я понимал, что раскаиваться уже поздно, однако к праздничным восторгам начинала примешиваться горечь; сердце мое сжалось от дурных предчувствий. Еще немного, и я готов был рассказать о своих сомнениях не только моему жизнерадостному другу Альфреду Оглу, но и заядлому насмешнику, любезнейшему Тому Уистлвику.
Глава 16.
В парке Шато-де-ла-Карк
Не стоило опасаться, что двери в «Парящем Драконе» запрут ранее трех или четырех часов утра. В таверне квартировало много слуг, чьи знатные господа будут веселиться на балу вплоть до самого его окончания; они вернутся в таверну лишь после того, как доставят хозяев в отели и благополучно уложат спать.
Следовательно, у меня достаточно времени для тайной ночной прогулки, и мне не придется стучаться в запертую дверь, возбуждая ненужное любопытство владельца гостиницы.
Карета остановилась возле гостиничной вывески. Сучья деревьев, нависавшие над дорогой, тесно переплетались, образуя плотный шатер, из приоткрытых дверей падал яркий свет.
Я отпустил экипаж, с маской в руке взбежал по широкой лестнице и вошел в просторную спальню. Тяжелая старинная мебель я темные панели на стенах делали ночную тьму еще непрогляднее, складках черного балдахина над высокой кроватью таились зловещие тени.
На полу загадочно мерцал тусклый отблеск лунного света. Я поспешил к окну. Темный лес, залитый серебристым сиянием луны, погрузился в зачарованный сон. На бледно-сером небе сурово чернели причудливые очертания замка Шато-де-ла-Карк, его многочисленных башенок, печных труб, островерхих крыш. На полпути между таверной и замком, чуть влево, виднелась роща, где таинственная леди в маске назначила мне встречу с прелестной графиней. Верхушки деревьев, колеблемые легким ветерком, призрачно трепетали в лунном сиянии. Я прикинул как можно точнее, в каком направлении нужно идти, чтобы попасть в сумрачную рощу. Сердце мое бешено колотилось. Я всматривался в незнакомый лес, которому суждено было стать декорацией к моему необычайному приключению, и по спине моей ползали мурашки.
Время летело неумолимо; приближался назначенный час. Я скинул халат и бросил его на диван; сменил легкие туфли без каблучков, называемые в те годы «бальными», так как без них мужчина не мог появиться в обществе, на крепкие сапоги, надел шляпу, сунул за пояс пару заряженных пистолетов — постоянных спутников каждого путешественника по Франции тех дней: леса кишели солдатами из расформированных полков, среди которых попадались горячие головы. Снарядившись таким образом, я, каюсь, взял зеркало и подошел к окну, чтобы взглянуть, хорошо ли я выгляжу в лунном свете. Оставшись доволен своим обликом, я бегом спустился по лестнице.
В вестибюле я окликнул слугу: Шато-де-ла-Карк — Сен-Клер, — сказал я, — я хочу немного прогуляться под луной, минут десять или около того. Не ложись спать, пока я не вернусь. Если погода будет хорошая, я, возможно, задержусь.
Я с беспечным видом вышел за дверь, огляделся по сторонам, словно выбирая, куда бы мне направить свои стопы, и зашагал по дороге, поглядывая то на луну, то на легкие белые облачка и насвистывая веселую мелодию, подхваченную в каком-то из театров.
Однако стоило мне отойти от «Парящего Дракона» на сотню ярдов, как от напускной беззаботности не осталось и следа. Я обернулся. Дорога белела, словно покрытая инеем; на фоне темного неба смутно вырисовывался силуэт старой таверны, сквозь густую листву пробивался свет одинокого окна.
Вокруг не было ни души. Я взглянул на часы — луна светила так ярко, что я, хоть и с трудом, сумел различить стрелки. До назначенного часа оставалось восемь минут.
Каменную ограду до самого верха скрывал густой ковер плюща. Толстые плети помогли мне вскарабкаться на стену и укрыли от случайного нескромного взгляда. Я перебрался через стену и, как гнусный браконьер, проникший во владения ничего не подозревающего землевладельца, очутился в парке замка Шато-де-ла-Карк.
Прямо передо мной, черная, как плюмаж на катафалке, темнела роща, описанная незнакомкой. Чем ближе я подходил, тем суровее вздымались надо мной мрачные колонны деревьев, тем неотвратимее подползала к моим ногам широкая черная тень. Наконец я вступил под своды древесных крон, и тьма поглотила меня. Я брел среди величественных лип и каштанов, сердце мое замирало от тревожных предчувствий.
Посреди рощи деревья расступались; на поляне стоял небольшой греческий храм. С четырех сторон к нему вели широкие порталы. В окружении коринфских колонн виднелась высокая статуя. Беломраморное строение, некогда величественное, ныне почти разрушилось. Сквозь трещины в мраморных плитах пробивалась трава, пьедестал и карниз поросли мхом. У подножия лестницы в мраморной чаше журчал и плескался чахлый фонтан, питаемый из прудов, расположенных по другую сторону замка. В лучах луны водяная струя рассыпалась пригоршнями алмазных игл. Картина дышала упадком и запустением, однако печать заброшенности придавала руинам некое грустное очарование. Помимо воли они наполняли мою Душу романтической печалью. В воображении возникал уютный грот над лесным источником; казалось, из храма вот-вот появится мудрая нимфа Эгерия.
В ожидании возлюбленной я слишком внимательно всматривался в ночную мглу, чтобы любоваться живописными развалинами. Из задумчивости меня вывел тихий нежный голос. Я обернулся, едва не подскочив от неожиданности: у меня за спиной стояла давешняя незнакомка в маске и костюме мадемуазель де Ла Вальер.
— Графиня вскоре придет сюда, — сказала незнакомка. Лунный свет озарял ее прелестную фигурку, изящную и грациозную. — Тем временем я подробнее расскажу вам о том, какую жизнь она ведет. Бедняжка глубоко несчастна; судите сами, неравный брак, муж — ревнивый тиран, терзает супругу, чтобы вынудить ее продать бриллианты, которые…
— Стоят тридцать тысяч фунтов стерлингов. Мне рассказывал об этом друг. Могу ли я помочь графине? Только намекните; нет такой жертвы, на которую я не пошел бы ради нее. Все, что в моих силах…
— Если вы сумеете презреть опасность; впрочем, нет, тут дело не в риске. Если вы сумеете презреть незыблемые каноны светской морали, если, как истинный рыцарь, отдадите
