Они держались из последних сил. Он видел это. Поблизости гвардеец упал на колени, сползая по разрушенной стене. Солдат оперся на лазган, опустив голову. Встать он уже не сможет.
Дисциплина, основа эффективности армии, слабела.
Росс обошел строй, выравнивая ряды солдат. Позади, за их неровным строем, возвышались баши- гробницы Ангкоры, их уступчатые вершины были окутаны дымом.
Росс больше не командовал 10-й бригадой. Он не знал точно, кем он командовал. Всю ночь остатки отступающих кантиканских частей проходили через его позицию без всякого подобия командной структуры. Роты, взводы и даже одиночные раненые солдаты собирались к позициям 10-й бригады.
Спустя час после рассвета Росс уже отчаялся. По его оценкам, под его командование собралось как минимум шесть тысяч человек – а как максимум десять тысяч. Пехота, уланы, артиллеристы, иногда даже с транспортом и орудиями, стремились под его командование. Многие не знали, где сейчас их непосредственные начальники и кто вообще командует их взводом или ротой, не говоря уже о батальоне.
На марше уланы двигались в авангарде бригады, искусно выбирая путь среди развалин. Элитные бойцы Кантиканской Гвардии с их характерными гранатными поясами и саблями почти с презрением относились к своим менее выносливым товарищам. Они общались друг с другом четкими сигналами жестов, тогда как прочим офицерам и сержантам приходилось кричать приказы, чтобы измученные солдаты услышали их. Молодые и неопытные гвардейцы часто отходили от своих взводов, пытаясь держаться ближе к уланам. Дисциплина марша не соблюдалась. Казалось, что в последние дни войны солдаты перестали бояться дисциплинарных наказаний. Они уже были в аду.
И когда ранним утром начался бой, для Росса не стал сюрпризом тот факт, что обескровленная 10-я бригада сразу пришла в состояние беспорядка.
Обстрел начался неожиданно. Танки Броненосцев – тяжелые гусеничные машины с приземистыми корпусами – пробивались сквозь развалины, сокрушая уцелевшие стены.
С ними двигались пехотные части Броненосцев, вспышки их выстрелов сверкали из проемов дверей в разрушенных стенах, из разбитых окон, из-за фундаментов. Результатом стала паника.
Уланы бросились в атаку, размахивая своими кавалерийскими саблями. Остальные солдаты, оказавшись без функционирующей командной системы, пришли в замешательство. Некоторые подразделения не пытались атаковать, они залегли, отвечая слабым беспорядочным огнем. Офицеры бушевали, пытаясь поднять солдат в атаку, но у солдат уже не осталось сил. Другие же просто побежали, приводя в беспорядок части, двигавшиеся позади них.
— Майор! Майор! Соберите солдат, мы должны отойти и перегруппироваться! – крикнул Росс ближайшему старшему офицеру. Майор стоял на открытом месте, повернувшись спиной к врагу. Со спокойным, почти благодушным лицом, он поправлял амуницию, а вражеские пули взбивали маленькие фонтаны пыли вокруг него.
Росс видел такое раньше. Нервная перегрузка. Слишком много шума и страха, до точки, когда мозг начинает игнорировать их. Майор стоял, не пытаясь укрыться, а вокруг свистели пули. Наконец пуля попала ему в затылок. Он упал лицом вниз и больше не двигался.
Росс нашел укрытие за каменным гробом. Тяжелый гроб выбросило взрывом из разбомбленного мавзолея примерно в тридцати метрах отсюда. Подброшенный силой взрыва, гроб упал прямо посреди дороги, перевернутый, но невредимый.
— Простите, я ничего не вижу. Вы не могли бы указать мне правильное направление?
Росс обернулся и увидел, что за его плечо держится кантиканский солдат. Его глаза были завязаны бинтом, и он полз среди острых камней на руках и коленях.
— К врагу или к нашим главным силам? – спросил Росс, помогая ему забраться в укрытие за гробом.
— Туда, где можно найти быструю смерть, — ответил слепой солдат.
— Я помню, великий поэт Гуэрта однажды написал, что самое главное в смерти – ее неизбежность. Мы все равно умрем – сегодня, завтра или позже. Умри с оружием в руках, — сказал Росс.
Словно подтверждая его слова, сарай для колесниц, в котором нашел укрытие взвод кантиканцев, взлетел на воздух в фонтане огня и обломков. Здание находилось близко, и пепельная пыль с каменной крошкой осыпали Росса и слепого гвардейца. Танк, разрушивший здание, переехал его развалины, медленно вращая башней, оказавшись менее чем в двадцати метрах слева от Росса.
— Вы слышите танки? – сказал гвардеец, сидевший, прижавшись спиной к стенке гроба.
— О да. Определенно слышу, — ответил Росс. Танк Броненосцев с лязгом и грохотом проехал мимо.
— Нет, не вражеские. Я слышу имперские танки, — сказал слепой солдат.
— Ты уверен?
— Да, потому что я слышу и лошадей. Слышу, как их копыта стучат по камням.
Росс попытался прислушаться, но не услышал ничего кроме оглушающего грохота боя. Возможно, из- за потери зрения слух гвардейца обострился, и он слышал сейчас то, чего раньше слышать не мог.
И действительно, кантиканец оказался прав. Танк Великого Врага, проезжавший мимо, взорвался, когда снаряд попал в его борт.
— Да, я несомненно слышу лошадей, — сказал гвардеец. Он встал, поворачивая голову, словно еще мог видеть.
Танки в коричневом кантиканском камуфляже атаковали фланг противника. Между их бронированными корпусами скакали кантиканские кавалеристы, стреляя с седла. Направление их атаки позволяло им поражать в борт танки Броненосцев. Везде гремели взрывы. Танковые башни дымились.
— Это наша кавалерия, — прошептал гвардеец.
Танковые эскадроны, двигавшиеся сквозь развалины, состояли в основном из старых машин. «Зигфриды», «Кентавры», и лишь несколько «Леман Руссов». У кантиканцев было мало бронетехники в начале войны, мало было и сейчас. Все уцелевшие кавалерийские части, моторизованные или конные, были сведены в один полк, который Росс сейчас видел перед собой – Кантиканский 1-й бронекавалерийский полк.
Древние боевые машины с клепаной броней грохотали по развалинам вместе с копытами уланской кавалерии. И когда они врезались в атакующего противника – сталь против стали – это было самое прекрасное зрелище, которое Росс когда-либо видел.
— ВНИМАНИЕ, командующий убит. Внимание, командующий убит. Конец связи.
Это сообщение в тысячный раз передавалось по имперской вокс-сети. Каналы связи звенели срочными новостями. Лорд-генерал Фейсал был мертв.
По правилам, эта информация должна быть строго ограничена. Никто, особенно деморализованные нижние чины, не должен был узнать о смерти их лорда-генерала. Но капрал, который видел это, поделился новостью, и теперь она распространялась как пожар от зажигательной бомбы.
Капрал Басинда оказался ближе всех к командующему, когда это произошло. Он был связистом роты «Эхо» 46-го батальона. Лорд-генерал объезжал позиции верхом на лошади, великолепный в своей традиционной кантиканской форме, высоко стоя в стременах в своих ярких туфлях.
Солдаты окапывались за высоким бруствером из обломков, их оружие было нацелено на покрытый дымом западный фронт. Утренний бой был, как и ожидалось, жестоким, и взвод Басинды был отведен на вторую линию позиций для короткого отдыха. Солдаты ели ту еду, какую им удалось найти, и дремали, опираясь на лазганы. Потом прибыл Фейсал, и все встали по стойке смирно. Басинда помнил вспышки разрывов на горизонте, и лорда-генерала, произносившего речь и бросавшего суровые понимающие взгляды на своих солдат. Это почти заставило Басинду забыть о голоде.
Никто не заметил летящего снаряда. Он разорвался в тридцати метрах, подняв грибовидное облако пыли.
Фейсал был убит маленьким осколком, который попал ему в ухо. Осколок вышел через лоб, и Басинда запомнил выражение на лице генерала. Оно было безмятежным. Фейсал не узнал, что убило его. Возможно, он даже не понял, что умер.
Кровь генерала, горячая и алая, брызнула в лицо Басинды. Она попала в котелок с едой, который он
