— Покажите, где я могу поставить репродуктор. Ночью мы будем вести передачу для вражеских солдат.
Теперь было ясно, зачем он пришел сюда. Я с сожалением подумал, что наши с ним неласковые взаимоотношения сейчас еще больше осложнятся.
Ближе всех к противнику были окопы Лемешко и кусты между Сомовым и Огневым. Но там ставить репродуктор было нельзя. Я прекрасно знал, как ведут себя немцы в таких случаях. Когда передают музыку, они слушают внимательно. На переднем крае возникает удивительная тишина. Но стоит диктору произнести:
«Ахтунг! Ахтунг! Дейч солдатен…» — как у немцев поднимается оглушительная стрельба из пулеметов, орудий и минометов: они стремятся во что бы то ни стало заглушить этот голос. Пальбу они поднимают, конечно, не от хорошей жизни. Но палят все же не просто в белый свет как в копеечку, а именно по тому месту, где стоит репродуктор. Стало быть, если поставить его у Лемешко, там могут быть раненые, а может, и убитые; если поставить в кустах, где у меня теперь каждую ночь лежат в секрете солдаты с ручным пулеметом, немцы покалечат их. А у меня и так людей становится все меньше и меньше, редкий день обходится без раненого, а неизвестно еще, сколько немцев майор сумеет сагитировать.
— Репродуктор ставить на моем участке я не дам, — сказал я, с тоской думая о том, как будет дальше развиваться наша беседа с майором.
— Как вы сказали? — ледяным голосом спросил он. — Я вас не расслышал. А вы знаете, какое значение имеет наша работа?
Я понял, что он прекрасно расслышал меня.
— Знаю и очень ценю ее. — Я старался быть очень вежливым. — Но ставить у себя репродуктор все-таки не дам. Вот, если хотите, справа, в болоте, ни души, а немцы рядом. Ставьте туда репродуктор и агитируйте сколько хотите.
Он с раздражением сказал:
— Я впервые встречаю такого офицера, который умышленно, да, умышленно, — подчеркнул он, — мешает проведению агитационно-разъяснительной работы среди вражеских солдат.
— Нет, товарищ майор, вы не так меня поняли. У нас просто разные задачи. Вот и все.
— Хорошо, — сказал он, поднявшись. — Если вы сами не решаетесь выполнить мои указания, то вас заставят это сделать. Для вас же хуже будет.
Я проводил его до двери. Расстались мы столь же нелюбезно, как и беседовали.
Часа полтора спустя ко мне позвонил подполковник Фельдман и спросил:
— Что за конфликт возник у тебя с начальником агитмашины?
Я рассказал, и комбат, помолчав, санкционировал:
— Правильно.
Репродуктор установили на болоте, и ночью на нашем переднем крае запел Козловский:
Пока он пел, а потом оркестр исполнял какой-то веселый танец, было тихо. Но как только заговорил диктор, ударили немецкие орудия, и на этом все благополучно окончилось, потому что кабель сразу же был перебит в трех местах. Утром агитмашина уехала от нас.
X
А меж тем в тылу становилось все теснее от прибывающих войск. Они подобрались даже к переднему краю. Рядом с Ростовцевым разместились девять минометных батарей. В овраг стали приходить большие группы пехотных, артиллерийских и танковых офицеров на рекогносцировку, и мне даже надоело объяснять и показывать, где и что расположено у немцев. А однажды генерал Кучерявенко привел с собой высокого молодого майора с умным, усталым и задумчивым лицом и представил мне:
— Командир дивизиона «катюш», знакомься.
В тот же день пришли разведчики из соседнего стрелкового полка. Это были рослые парни в хорошо подогнанных маскхалатах, все с автоматами, а на поясах кроме дисков с патронами и гранат у них висели кинжалы. С ними был лейтенант, такой же молодой и щеголеватый. Они притащили целый мешок продуктов, чтобы пять дней наблюдать у меня за передним краем противника, а потом взять там «языка». «Язык» перед наступлением был всем очень необходим. Самым подходящим местом для прохода к немцам были кусты между взводами Сомова и Огнева. Туда я и направил разведчиков.
Дня через два ко мне зашел Огнев, и я спросил, как идут дела у разведчиков.
Огнев расплылся в своей благодушной улыбке:
— Загорают.
— Как загорают?
— Как на пляже. Снимают гимнастерки, штаны и с утра до вечера лежат в трусах на солнцепеке.
Оказывается, они действительно устроились по-курортному: днем жарятся на солнышке, а ночью отсыпаются в шалаше.
— А спать до чего здоровы! — опять усмехнулся Огнев. — Я к ним два раза приходил — спят как сурки. Даже часового не ставят.
Это было уж слишком. Я послал Ивана за командиром разведчиков. Тот явился только через полчаса. Воротник его гимнастерки был расстегнут, пилотку он держал в руке.
— Здравствуй, капитан, — сказал мне этот легкомысленный мальчик и, садясь на нары, протянул руку: — Ну и жара!
Руки ему я не подал.
— Во-первых, не здравствуй, а здравствуйте. Во-вторых, я еще не приглашал вас садиться, а в- третьих, выйдите, приведите себя в порядок и явитесь к старшему офицеру, как положено являться по уставу.
Он удивленно посмотрел на меня, пожал плечами и, не сказав ни слова, вышел.
Минуту спустя он угрюмо, недружелюбно спросил из-за двери:
— Разрешите войти?
— Войдите.
— Командир взвода разведчиков прибыл по вашему вызову.
— Садитесь, товарищ лейтенант.
Он продолжал стоять.
— Садитесь и слушайте.
Он неохотно сел, вздохнув при этом.
— Я не вмешиваюсь в то, как вы наблюдаете за передним краем противника, меня также не интересует, какое решение примете вы в результате этих наблюдений. Это дело вашего начальника. Однако тот распорядок, который существует в моем подразделении, вы обязаны выполнять беспрекословно. Немедленно ликвидируйте пляж, ночью выставляйте часового. Вы не в тылу, а на переднем крае. Охранять вас я не буду. Иначе убирайтесь отсюда ко всем чертям.
— Есть прекратить пляж и выставлять часового, — сказал он, поднявшись.
И действительно, пляж был ликвидирован, а ночью возле шалаша лежал часовой. (Там были такие условия, что часовой мог только лежать: низко летели пули над землей.)
Однако дальше поляны, насколько мне известно, никто из них все-таки никуда не ходил. Я стал ждать, чем же кончится эта их затея. Кончилась она очень прозаически: разведчики съели все свои продукты и убрались восвояси. В штабе полка было доложено: пройти незамеченным невозможно, у противника очень прочная оборона. В этом была немалая доля правды: немцы сидели в своих окопах
