Хочешь не хочешь, а пришлось возвращаться к трону.
— Не подскажете, — шепотом поинтересовался у стоящего как истукан стражника, — как выйти отсюда?
Минута тишины протекла с той же безликой посекундной монотонностью, что и миллионы до нее и миллиарды после.
Не подскажет, — понял я, когда мой вопрос остался безответным.
Интересно, персоналу психушек молоко за вредность положено? Я бы не отказался сейчас от литра- другого.
Спокойно… Попытаемся найти другой подход.
— Уважаемый МММ!
С утомляющей настойчивостью за моим возгласом последовала минута тишины.
— Ау!!!
— Стоим и бдим! — для разнообразия дружно ответили стражники.
«Процесс пошел», — обрадовался я:
— Кто вы?
— Стоящие и бдящие.
Очень хорошо. Главное — разговорить, а там…
— И как стоите?
— Стоически.
— Как-как? — опешил я.
— Стоя.
Чувствуя, что теряю нить разговора, тем не менее продолжил его:
— А бдите как?
— Бдительно.
— Как-как?
Не дождавшись ответа, я почесал переносицу и плюнул на безнадежное занятие. Метко. Но страж не обратил на это внимания, и я не стал извиняться.
Что мы имеем? А имеем мы предположительно проблему с безвыходностью положения, в которое попали. Чтобы сказать об этом более уверенно, нужно проверить два варианта лазеек, которые мною не испробованы. Первый — уйти так же, как пришли. То есть воспользоваться магическим амулетом. Второй — попросить об услуге джинна. Но, вспоминая его предыдущую попытку… размажет по стенке словно таракана подошвой тапки.
Соображения личной безопасности перевесили прочие доводы, и я решил попытать счастья с медальоном.
— Была не была!
Собрав в кучу крохи решительности и комья отчаяния, я достал из кармана найденный Тихоном золотистый диск и легонько сжал его в руке
— Зажмурьте глазки.
Щелчок. Вспышка, ударившая по сетчатке даже сквозь опущенные веки
На этот раз я не стал спешить, а принялся считать до десяти, держа глаза плотно закрытыми.
На счете три по моим перепонкам ударил громогласный рев:
— Стоять! Бросать буду…
ГЛАВА 10
Громадный и настырный
Чем тише ночь, тем дальше слышны скрипы…
Если исходить из того факта, что в меня ничем не бросили, то можно считать прыжок на месте адекватной реакцией на категоричный приказ «Стоять!».
За время стремительного движения вверх и не менее стремительного вниз я успел не только распахнуть глаза во всю ширь, но и рассмотреть освещенного яркой луной обладателя громового голоса.
На него и смотреть-то трудно, а уж описать словами и того сложнее. Для этого придется убаюкать разум, что, согласно наблюдению Франсиско Гойи, порождает чудовищ (Зачем тогда ученые?). Наверное, так могла бы выглядеть изуродованная вандалами скульптура первого олимпийца — метателя камня, если бы титаны победили в битве богов, а не наоборот, как случилось в действительности. Колосс семи-восьми метров ростом, сгорбившийся под весом удерживаемого правой рукой на плече обросшего мхом каменного валуна весом под тонну, неподвижно стоит, загораживая собой большую часть покосившейся башни, и указывает на меня растопыренными пальцами левой. Словно Голиаф, поменявшийся ролью с Давидом. Вот только массивное тело покрыто не кожей, а камнеподобной шкурой.
На бугрящейся отвратительным наростом спине во все стороны торчат длинные костяные шипы. Чресла гиганта обернуты шкурой буйвола, а лысая трапециевидная башка покрыта веселенькой росписью под хохлому.
Приземлившись, я чувствительно стукнулся голыми пятками о каменные плиты. Подступивший к горлу горький комок, от удара сорвавшись, с противным звуком плюхнулся на дно пустого желудка.
— Платить надо, — проскрежетал великан, опровергнув устоявшееся мнение о том, что камни могут кричать лишь безмолвно. По крайней мере этот изъяснялся весьма и весьма громко.
— Я же просил меня не беспокоить! — Выскочив из кувшина, словно чертик из коробки с сюрпризом, джинн разом раздулся на полгоризонта. На голове чалма, в правой руке свиток, а в левой корабельный рупор, посредством которого он усилил свой и без того громкий голос. Поэты — они такие: тихие и скромные, но когда недюжинный талант, окрыленный вдохновением, рвется на бумагу, то лучше не становиться на его пути. Задавить не задавит, но потоптать может… А тут еще полнолуние.
— Платить на… — попытался удержать позиции великан. Но джинн не дал ему такой возможности, оборвав презрительно оброненным оскорблением:
— Хам!
Где-то в глубине своей местами мелкой души я почувствовал удовольствие: будет знать, как на нас, маленьких, орать.
А джинн, как все творческие личности, уже разошелся не на шутку.
— Встречаются же такие невоспитанные тролли… Крикливый булыжник! Отбойный молоток тебе в… О чем это я? Ах да! Молоток в руки и в карьер. Бесчувственная каменюка! Питекантроп!
Последнего обвинения великан не вынес. Взревев, как входящий в атмосферу астероид, он ухватил сверхмощное оружие пролетариата двумя руками и, заведя за голову, со всей мочи швырнул в джинна.
— Мне пора, — буркнул джинн, исчезая в своей серебряной тюрьме едва ли не проворнее, чем вылетел из нее. — Бывайте…
То ли у обидчивого тролля с глазомером оказалось плохо, то ли удерживающее поле над площадью каким-то образом искривило траекторию движения булыжника, но бросок явно вышел слабее, чем следовало. Недолет, как говорят в артиллерии. Не тратя времени на то, чтобы сформулировать свое мнение о происходящем, я с отчаянием утопающего сдавил в руке медальон.
— Давай!
— Ваур!
Рухнувший булыжник, выворотив несколько плит, продолжает стремительно надвигаться на меня, подпрыгивая и высекая искры.
Яркая вспышка безжалостно бьет по глазам.
— А-а-а!!!
— Стоим и бдим!
Выкрикнутые бодрыми голосами слова медленно, едва ли скорее восстанавливающегося зрения, просачиваются в скованный смертельным ужасом мозг. Но проходит довольно много времени, пока до меня доходит, что, собственно, это означает. Я во дворце.
— А-а-а!!!
Крик ужаса незаметно для постороннего слушателя сменяется воплем радости.
Сорвав голос, но не в силах сдержать бушующий в венах адреналин, я начал приплясывать.
