— Ты пойди, доченька. Не стариковать же тебе с нами. А я посижу у Самсоныча — там собирается кое-кто из партизан…
Леокадия все так же неохотно надела черное шерстяное платье, нитку белых бус. Нелли чуть не силой подвела ей своим карандашом брови, своей помадой — губы и торжественно «повела в свет».
У Альзиных Леокадию встретили радостными возгласами. Изабелла Семеновна расцеловала ее:
— Вот хорошо, что пришла.
Здесь уже были Валентина Ивановна с мужем; еще более похорошевший, с густыми, почти сросшимися на переносице бровями Мигун; Аллочка, сидевшая нахохлившись, поодаль от него, как видно, пребывала в дурном настроении.
Они уже года четыре как поженились. Алла работала лаборанткой в научно-исследовательском институте у Валентины Ивановны.
Андрей Дмитриевич Мигун — главным инженером комбината… Дом Мигунов — полная чаша, но какой-то холодный, без души.
Леокадия старалась реже бывать у них: тяжело приходить туда где в воздухе висят отчужденность и ссора. Алла что-то недоговаривает, смотрит на подругу жалкими, виноватыми глазами.
Вот тебе и «догнала счастье», как проповедовала когда-то! Все на свете затмили высокий рост и соболиные брови.
В углу дивана Леокадия увидела смуглолицего мужчину лет тридцати пяти, с огромными глазами под бровями вразлет, отчего взгляд казался диковатым. Темные жесткие волосы слегка серебрились на висках.
Мужчина поднялся навстречу Леокадии: высокий, спортивного склада, в черном, подступающем к самому подбородку свитере. «Что за пуританский наряд?» — иронически подумала Юрасова.
Он протянул Леокадии руку с сильными, но щадящими пальцами.
— Куприянов…
Леокадия, торопливо отобрав руку, забыла назвать себя и отошла к Альзину; он стал рассказывать ей о теплицах комбината — новом своем увлечении.
— Вы еще узнаете, Лешенька, силу гидропоники! Уже сейчас она дает рабочим круглый год помидоры и огурцы…
Когда все уселись за праздничный стол, то по правую руку от Леокадии оказался Куприянов, по левую — Григорий Захарович, Нелли — напротив. Леокадия, немного отодвинувшись от Куприянова; мысленно взмолилась, чтобы этот человек не оказался тривиальным ухажером с дежурным набором комплиментов и любезностей. Но он видно, вовсе не был предрасположен к ним, сидел, спокойно поглядывая на всех, и только спросил, как ее величать.
Она вспыхнула, решив, что это намек на недавнюю ее неловкость, хотела ответить колкостью, но сдержалась и назвала имя.
— Львиное сердце? — удивленно произнес Куприянов.
Она поглядела, не понимая.
— По латыни Леокадия — «Львиное сердце».
— Да что вы?
— Оно у вас действительно такое? — добро улыбнувшись, спросил он.
— Правду сказать, я его совсем не знаю. — Леокадия тут же пс досадовала на себя за такой ответ незнакомому человеку.
— Алексей Михайлович, — обратился Альзин к Куприянову, интересно, что советовал ваш Гиппократ по поводу проблемы нянечек?
— А что советовал ваш академик Вернадский, — в тон ему ответил Куприянов, — по поводу необходимости химику строить самом себе корпуса?
Альзин вздохнул притворно:
— Тяжкая доля… Но зато сделаешь уже все как надо!
— О! Какие великатесы и заисканные блюда! — воскликнула Нелли, оглядев стол. И уже с напускным ужасом: — Такое обилие может любого вогнать в инфаркт!
Альзин сочувственно закивал головой, но здесь же, словно успокаивая, заметил:
— Химики, Нелли Константиновна, кажется, научились синтетически получать гормон, контролирующий отложение жировых веществ в организме.
— Ну, тогда я спокойна. Прошу зачислить на довольствие! — величественно кивнула белокурой головкой Нелли. — И… да исчезнут толстяки и толстухи!
Отец и мать Петровы запротестовали:
— Ну, а нам как быть?
Леокадия, глядя на Петровых, совершенно отчетливо вспомнила лицо их сына: крутой подбородок, добрые глаза. Он походил и на отца и на мать, а они — друг на друга.
Нелли, немного подвыпив, развлекала своего соседа, Мигуна.
— Представляете, одна женщина познакомилась на курорте с инженером. Ну, начался тяжелейший флирт. Вспыхнула душераздирающая любовь до потери сознательности. Пришла пора расставаться. Слезы, вздохи, обмен адресами. И выясняется, что они живут в одном городе, на одной улице и даже в одном доме. Только подъезды разные.
Нелька прямо переполнена подобными историями. И не поймешь, где кончается истина, а где начинается фантазия.
Аллочке рассказ нисколько не понравился. Она презрительно передернула плечиком, сняла очки и маленьким платком протерла золотой извив оправы. Мигун же довольно расхохотался, словно ему напомнили о чем-то приятном.
— Пути неисповедимы! — Он провел короткопалой рукой по своей каштановой гриве над высоким светлым лбом.
Нелли бесцеремонно обратилась к Леокадии:
— Ну, а как поживает твой Нагибов-Шеремет?
Вот вредная, нарочно, что ли, вспомнила о юношеской привязанности Лешки? Совсем не умеет вести себя за столом.
— Вполне благополучно — спокойно ответила Леокадия, заметив почему-то напрягшийся взгляд Куприянова, — женился, как и у тебя — двое ребят…
— Шеремет по-чувашски — достойный сожаления, — сказал Куприянов и рассмеялся. — Я сегодня в переводчики записался!
— А кто вы по профессии? — тихо спросила Леокадия.
Куприянов посмотрел лукаво:
— Как вы думаете?
Собственно, ей это, конечно, было все равно: шофер или геодезист, учитель или аппаратчик. Важно, что он, кажется, хороший. Такой, как есть — хороший, с седеющими висками, вовсе не с диковатым, а смелым взглядом больших глаз, с широкими ногтями осторожных пальцев.
— Не угадаете? — по-своему объяснил заминку с ответом Куприянов.
— Я думаю, вы — врач.
Куприянов поразился:
— Как вы узнали?
— По Гиппократу. — Она хитренько прищурила зеленоватые глаза.
Хотя разговаривали они тихо, Нелли, видно, все слышала и вмешалась:
— Он, подружка, пятиморское светило: главврач городской больницы и проницательнейший рентгенолог. А на общественных началах — председатель общества психотерапевтов Галактики и созвездия Гончих Псов.
Куприянов терпеливо выслушал тираду, хотя по тому, как заиграл желвак на его смуглой щеке, видно было, что аттестация удовольствия ему не доставила.
— О неотразимая чужеземка! — сказал он. — Уверен, что в коре вашего головного мозга не четырнадцать миллиардов нервных клеток, как у каждого из присутствующих здесь, а двадцать восемь, и
