звук не доносится в убежище. Но он знает…
Залпы усилителей тяжести обрушились на Мировой Океан. Накопленные в суперловушках чудовищные запасы энергии всемирного тяготения вырвались в пространство. Приведено в действие сверхоружие ВТ — Волны Тяжести, они ползут по океану, подминая и сплющивая толщу воды. Океан стонет, стон его поднимается к небу. Сникают волны. Невидимая тяжесть давит на воду, превращая ее в нечто похожее на расплавленный свинец.
Вторая Волна Тяжести превращает расплав в камень. Океан окаменел! На твердокаменной глади отливают радугой странные маслянистые пятна — это сверхтяжесть раздавила гигантов — китов. Кое-где валяются раздробленные скорлупы океанских лайнеров.
Впервые со дня сотворения мира океан затих, и мертвая тишина воцарилась там, где прежде бушевали тайфуны. Круговорот воды в природе прекратился! Скоро над землей прольется последний дождь. Исчезнут облака. Раскаленная чаша небес высосет последние капли из рек и болот. Вечная засуха испепелит землю…
Великий Белый Хозяин тверд и озабочен. Он не может ждать, пока природа довершит начатое им. Лик Победы еще скрыт завесой Времени. Это противно его Стратегии. Он спешит немедля вызвать из подземелий Демона Небытия.
И снова Перст Судьбы касается кнопки. Посапывая от нетерпения, Главнокомандующий нажимает вторую — фиолетовую — кнопку.
Пустое пространство Бункера Управления наполняется гулом. Это за двести миль отсюда из подземных колодцев поднимаются башни, несущие генераторы ЛТ — Лучей Трухи. Все неживое они превратят в прах и тлен.
Фиолетово-мерцающие шары отрываются от направленных антенн башен и, стремительно расширяясь, скользят за горизонт. Фиолетовое зарево встает над миром, и мир вещей погружается во всеразрушающую фиолетовую зыбь. Словно кучи сухого песка, рассыпаются небоскребы. С железнодорожных мостов тяжелыми струями стекает серебристая пыль — все, что остается от курьерских поездов. Затем и сами мосты сползают в реки и вода уносит их прах. Порывы ветра бросают на землю голубую пыль — это фиолетовые Лучи застигают в небе самолеты и геликоптеры. На ходу рассыпаются автомашины, и в то время, когда передние колеса еще мчатся вперед, задние уже размазываются по асфальту жирными полосами черной сажи. Голые люди бредут по улицам городов, сжимая в пригоршни горсть пыли — остатки одежды.
Фиолетовое Зарево уползает в небо, и обнажается Цивилизация, превращенная в Ничто. Кружатся смерчи каменной пыли, пляшут красные вихри ржавой трухи, тлен и разорение празднуют победу. Все превратилось в прах. Все… кроме людей. Для них приготовлена последняя — самая последняя! белая кнопка. Тот, кто в эти мгновения диктовал свою волю небесам и землям, не колеблясь, нажал Последнюю Кнопку. И…
…Вошли двое в белоснежной униформе.
— Послушай, парень, — раздраженно сказал один из них, — если тебе надо спустить воду, вовсе не обязательно нажимать все кнопки подряд. Белая кнопка — это вызов санитара. Если у тебя осталась хоть капля рассудка, ты поймешь. Смотри сюда — я санитар. На мне белый халат. Белая кнопка санитар. Белая — санитар…
— Оставь, Джим, он все равно ничего не поймет. Он из тех парней, которых заставляли слишком долго сидеть перед настоящими кнопками… Смотри, как он разволновался! Беги, Джим, за смирительной рубашкой…
…В ту ночь бывший капрал Билзард спал спокойно. Наконец-то ему удалось убедить врачей и санитаров, что его действительно посещают адские видения! Теперь никто и никогда не заставит его дежурить в бункере перед Настоящими Кнопками.
Среди ночи капрал неожиданно проснулся. Его потрясла удивительная мысль: его товарищи — Норман, Ален, Геманс и Арчи, — те, с которыми он дежурил перед пусковыми кнопками управляемых снарядов и которые теперь в соседних палатах, они действительно спятили или… Или тоже притворяются? Может быть, они Вполне Разумные? Более разумные, чем те, кто заставлял их дежурить перед Настоящими Кнопками?
И кто знает, для кого в следующий раз санитар Джим притащит смирительную рубашку…
Беглец
По ледяной пустыне шел голый человек. След босых ног печатался на снегу четко, как в рисованном фильме, и воздух, отдыхавший от вчерашней метели, неподвижно стоял над каждым следом, не пытаясь разрушить его хрупкие границы. Цепочка ямок, выдавленных ногами человека, позволяла восстановить его путь, проделанный за последние сутки. Он шел день и ночь не отдыхая, с ритмичностью механизма, делая в час по крайней мере три с четвертью мили, с каким-то сверхъестественным чутьем обходя многочисленные и глубокие трещины, скрытые под шапками снега.
Двигаясь вдоль восточной границы ледника Бирдмор, он держался сто семьдесят пятого градуса восточной долготы, направляясь в центральную и самую суровую область антарктического материка.
Ярко-оранжевая набедренная повязка туго обвивала его туловище, а на поясе висел шар, покрытый сетью мелких граней. Шар висел на человеке тяжело и властно, словно ядро каторжника. Сходство это дополнялось тем, что шар был прикреплен к поясу, сплетенному из трех довольно массивных цепочек. Ядро, или, точнее, многогранник из освинцованной пластмассы, единственное снаряжение путника. И впереди — он знал это — его не ждали склады с традиционным пеммиканом, галетами и противоцинготным снадобьем.
Впереди только льды. На горизонте они черны, рядом — ослепительны. Но человек смотрит на них не мигая. И так же, не мигая, переводит взгляд на солнце. Безжизненное солнце, обглоданное по краям оранжевым туманом. А кругом закоченевшее море острой граненой ряби. Ледяная рябь словно мчится и стекается к одной точке горизонта. Там, именно из этой точки, торчат вверх серые перья облаков. Их пять. Кажется, предостерегающе поднялась гигантская рука с растопыренными пальцами и грозит опуститься, прихлопнуть и ледяное море и человека. Но он идет и лишь очень редко сбивается с мерного шага. А когда сбивается, по всему телу его пробегает волна судороги, он вздрагивает и убыстряет ход, будто кто-то невидимый, но сильный подгоняет и сердится на непредусмотренную заминку. Только мысли путника неподвластны никому, кроме его самого. И мысли текут назад, память возвращается к началу начал.
…В тот день он отвез семью к брату. Брат работал препаратором в Рольстонском национальном парке, а малышу так необходимо было подышать во время каникул хвойным воздухом. Тем более что брат никогда не имел ничего против детишек, которых у него самого была целая куча.
Итак, Генри Кейр оставил сына и Моди у брата, а сам возвращался в раскаленный город. Была суббота, и автострада представляла собой сплошной поток разноцветных машин. Неожиданно из-за группы белых пихт выскочил бизон. Бизоны были гордостью и приманкой Рольстонского национального парка. Животное ударило передними копытами об асфальт и остановилось. Генри резко затормозил. И тут же услышал у себя над головой дикий скрежет. Это на крышу его автомобиля громоздились, сминая друг друга, ехавшие сзади машины. Еще он услышал хруст собственных костей и… легкое позвякивание ложечкой о край стакана. Женщина размешивала что-то розовое в стакане, стоявшем на столике рядом с его кроватью.
Между этими двумя звуками лежало двухнедельное беззвучное и черное беспамятство.
— Моди! — позвал Кейр.
Женщина обернулась. Незнакомая женщина, запеленатая в белый халат. Кейр, еще плохо воспринимая все окружающее, отвернулся. Он лежал неподвижно, боясь почувствовать, что стал калекой. Нигде ничего не болело. Быть может, наркотики заглушают боль? Генри продолжал лежать, не шевелясь, до тех пор, пока все тело его не онемело. Но вместе с проникающим во все мускулы ощущением скованности пришло чувство, что тело это существует, по-прежнему подвластное Генри Кейру, и что каждый мускул хотя и занемел, но также существует и готов действовать. Сознание освобождалось от дремоты.
