бесстрашием, твердостью сердца и умением принимать жесткие решения... Да, я боялся только одного ‑ что после моей смерти от меня останется только 'тире между двумя датами'.
‑ После твоей смерти... Ты хоть представляешь, чем рисковал? Нам бы ничего не стоило такое с тобой сделать, что ты тысячу раз пожалел бы о содеянном.
‑ Не пожалел бы ‑ даю слово. Несмотря ни на что, не пожалел бы. Я знал, на что шел. Мне все равно терять было нечего. Я вас всех ненавижу! Ненавижу! Без моей любимой Родины ‑ Союза Советских Социалистических Республик ‑ мне бы жизни все равно не было.
‑ Ты поднял руку на такие силы... Мы могли бы тебя растоптать, как былинку ‑ мы же всех давили, кто вставал на нашем пути. Я устранял всех, кто угрожал нашей власти, я убивал всех, кто оскорблял меня лично. Я не терпел этого ‑ я стремился к полному подчинению людей моей воле. Я убрал генерала‑изменника Рохлина, готовившего заговор против нас. Боровик‑младший, такой же предатель еврейского народа, как и Рохлин, не понял, что я поставлен защищать именно их интересы, и в эфире назвал меня ничтожеством! Я его сразу же убил за это, я приказал подстроить ему авиакатастрофу! И тебе с самого начала дышала в затылок ужасная смерть ‑ ты даже не представляешь себе, насколько ужасная. Все были просто в ярости от твоей деятельности...
‑ Как говорится, 'всех не перевешаешь'... Я был не один ‑ со мной были все честные люди как в нашей стране, так и во всем мире. А ваше могущество было беспредельным лишь при определенных социально‑экономических условиях. Вы всего лишь персонифицировали в себе определенные объективно обусловленные процессы в обществе. Рано или поздно должен был произойти переход на более высокий уровень. И тогда вы со всем вашим могуществом просто не справились бы с процессами иного рода. Вы бы не сумели удержать общество на эксплуататорском фундаменте. Вы бы не смогли далее удерживать статус 'элиты', возвышающейся над 'быдлом'. Мы вас, паразитов, изжили бы в любом случае.
‑ А если бы мы тебя все‑таки устранили?
‑ 'Если бы'?.. История не знает сослагательного наклонения. То, что случилось, было заложено всегда.
‑ А было бы интересно провести моделирование.
‑ Моделирование провести, конечно, можно. Если мне удалось сделать то, что я сделал, то это говорит всего лишь о том, что я персонифицировал в себе объективные тенденции и стремления многих людей, реально существовавшие и свойственные данному этапу общественного развития ‑ и вы это прекрасно поняли. Убить меня означало загнать противоречия вглубь и ожидать еще одного такого же, как я. Если уж однажды появился такой 'реваншист', как я, значит, все это уже назрело. Конечно, вы могли бы попасть в плен эмоциям и 'отвести душу' ‑ расправиться со мной лишь за 'оскорбление' и 'посягательство'. Но от этого вы бы проиграли еще больше я предвидел это и позаботился об этом. За Рохлиным не стояло ровным счетом ничего. 'Нет человека ‑ нет проблемы'. За Боровиком ‑ тоже. Иван Орлов, которого вы забрали из тюрьмы, подвергли ритуальной масонской казни и потом сожгли в крематории, просто‑напросто пытался взорвать свою машину на Красной площади ‑ идея нехтирая. А вот если бы 'скоропостижно скончался', 'стал жертвой бандитов' или 'бесследно исчез' я, то всем вокруг стало бы очевидно, что надо действовать именно так, как я указал ‑ а те, кто уклонялся бы от этого, отныне стали бы выглядеть в глазах окружающих жалкими трусами; и настоящим бесстрашным коммунистам ничего не стоило бы распознать, кто свой, а кто чужой. У нас было достаточно умных пассионариев, причем известных всей стране. Те же инженеры ‑ создатели песен Сопротивления и постоянные авторы коммунистических газет; молодые юристы, публицисты и философы... А 'на подходе' было все больше и больше... Ничего бы не заглохло ‑ все бы только разгорелось!.. И Генеральным секретарем непременно стал бы кто‑нибудь из них. И он стал бы делать абсолютно то же самое, что и я. Неважно, кто стал бы им. Им мог бы стать каждый. Перечисление фамилий заняло бы не один час ‑ в стране было полно таких, поверьте мне на слово. Можно вообще не указывать фамилий! Генеральный секретарь Верховного Совета и Генералиссимус Советского Союза! И все! Самое главное, что не 'Президент Российской Федерации'!
‑ Ты хотел остаться в живых?
‑ Самой заветной моей мечтой было восстановление СССР. Конечно, я хотел дожить до светлого дня Победы. Но для меня главным было не остаться в живых любой ценой, а причинить врагу максимальный урон ‑ в том числе и в случае моей гибели...
‑ Урон? А почему твоя смерть была бы для нас невыгодной?
‑ Во‑первых, я уже сказал, почему. А во‑вторых, вы бы расписались в том, что убиваете своих политических противников, настолько явно, что это стало бы очевидно всем. Не слишком ли много совпадений ‑ те, кто против мондиализма и вашего фашистского режима как сегмента глобальной 'пирамиды', 'скоропостижно умирают'; а те, кто верой и правдой служил и служит инфернальным силам, даже не стареют?!
‑ Даже если это и так ‑ ведь убил же Кучма журналиста Гонгадзе? Убил он мне сам признался в доверительной беседе! Этот его устный приказ даже на пленку записали ‑ а в случае с тобой я бы такой оплошности точно не допустил. Да, он убийца. Но ничего не случилось ‑ все поняли, что это было его неотъемлемое право, что это было вполне естественным решением для подобного случая. Того, кто оскорбляет господина и поднимает на него свою рабскую пяту, убивать не только можно, но и нужно ‑ чтобы другим неповадно было! И мы своей внезаконной сущности тоже никогда не скрывали, мы никогда не стеснялись убивать тех, кто против нас выступал... И почему ты вообще решил, что если бы ты умер, то все должны были бы подумать на власть? Мы действительно могли бы добиться твоей смерти, когда ты только‑только заявил о себе. Автокатастрофа, воспаление легких, сердечный приступ, нападение бандитов, пусть даже потом пойманных и осужденных; бесследное исчезновение... У меня, повторяю, огромный опыт в устранении тех, кто бросал мне вызов, кто оскорблял меня и угрожал моей власти! И тебя я, конечно, тоже мог бы устранить! Ты разделил бы участь своего любимого 'Мира' ‑ я бы тебя в сортире замочил, как Рохлина и Боровика!.. Я бы парализовал всех коммуняк животным страхом! Один за другим, один за другим ‑ без обвинений, без суда! И концы в воду ‑ все выглядело бы вполне естественно!
‑ Как Рохлина и Боровика? Но я же чисто русский, и я тогда не был ни генералом, ни депутатом, ни всенародно известным журналистом. Я был самым что ни на есть рядовым гражданином, я не был обласкан вашей преступной властью ‑ в отличие от некоторых. Вы просто не имели права от рядового ограбленного 'гоя' ожидать чего‑либо иного и обижаться на меня... А насчет того, что не подумали бы на вас ‑ ищи того, кому выгодно. Даже если бы непосредственные исполнители действовали вслепую, то все равно 'кремлевский след' был бы очевиден. Неважно, каким экзотическим способом вы бы 'устранили' меня ‑ главное, я бы ушел из жизни. Но то, что я успел сделать, рано или поздно 'устранило' бы вас самих ‑ со мной или без меня.
‑ У тебя мировоззрение фанатика‑шахида ‑ из тех, что взрывали себя в Израиле.
‑ Да, правильно. Перед тем, кто стопроцентно готов к смерти ради победы, враг абсолютно бессилен. Я понял, что свергнуть вас можно только став шахидом ‑ и никак иначе. Но моя бомба взрывалась бы вечно...
‑ Ты просто больной...
‑ Не более, чем вы. Единство и борьба противоположностей... Мы ‑ два края единого целого и в некотором роде похожи друг на друга.
‑ Я тоже это понял ‑ еще тогда... Вне зависимости от того, как я к тебе отношусь, ты едва ли не самый интересный человек, с кем мне приходилось сталкиваться в своей жизни... Но друг с другом, один на один, мы говорим в первый и последний раз за долгие десятилетия... Как ты стал таким? Кто тебе мозги повернул?
‑ В раннем детстве у меня было ощущение того, что вся огромная страна принадлежит мне наравне со всеми. Я был уверен, что все, что меня окружает, доступно каждому ‑ и мне в том числе. Возможно, это и есть счастье. Настоящее счастье ‑ как воздух: пока оно есть, его не замечаешь... А когда вы начали проводить либеральные реформы, то я сначала не понял ‑ почему одним даются такие огромные привилегии и возможности, а жизнь других становится все хуже и хуже?.. А вот картинка из августа 1991 года: обезумевшая толпа громит памятник Дзержинскому... Да и вообще 'демократическое' выступление отличалась отличной организованностью, неистовой волей, несокрушимой уверенностью и тому подобное ‑ в отличие от того, что произошло два года спустя. И еще ‑ отовсюду выпирала жестокая эгоистическая злость. Да, именно эгоистическая ‑ эти человекоподобные точно знали, чего хотели. Они свергали Дзержинского, мечтая о том, как будут 'стричь' 'быдло' без всяких препятствий со стороны государства. Отнюдь не за 'быдло' они поднимали власовский флаг!
‑ Ты точно знал, что 'господином' не станешь?
‑ Да, точно знал.
‑ Знаешь... Я как‑то задумался над тем, как плодятся фанатики, подобные тебе, и проконсультировался со специалистами. И вот какой интересный механизм открылся. Наиболее активные и непримиримые фанатики получаются как раз из тех, кто когда‑то мечтал стать господином, но по каким‑то причинам не смог стать и ‑ самое главное! ‑ вбил себе в башку полную невозможность этого. Или кто‑то другой постарался вбить этому амбициозному человеку такую мысль. И поэтому он так рассудил: если мне не удалось, то пусть уж вообще не будет 'везунчиков' ‑ а значит, 'да здравствует революция!' Признайся ‑ именно поэтому ты мечтал о восстановлении социализма?
‑ Что значит 'именно поэтому'? Нет ‑ все проще, как ни странно. Я видел все то, что творилось. Я точно знал, что для полного избавления от тех мерзостей, что были тогда на каждом шагу, есть универсальное средство кардинальная смена строя. Единственный выход из того кризиса ‑ построение социализма более высокого уровня. Более того ‑ только социализм спас бы русский народ от вымирания! Это было мне полностью очевидно. И именно поэтому я, не задумываясь, готов был отдать жизнь за то, чтобы приблизить Революцию хотя бы на день, хотя бы на час. Внести пусть минимальный, но свой вклад. А если дело дойдет до последней черты... Что ж ‑ тогда я был готов умереть, но перед этим непременно ужалить врага ‑ как пчела... Да и вообще ‑ что мне было терять? Таких, как я ‑ рядовых беззащитных граждан, сплошь и рядом похищали и убивали преступники, выкидывали из квартиры на улицу ‑ ни за что, ни про что. Так почему бы перед вполне вероятной смертью не сыграть на упреждение ‑ не дать сдачи заранее, не укусить, не ужалить? Я, повторяю, был типичным представителем нового поколения коммунистов если и не я, то кто‑нибудь из таких же, как я, обязательно занял бы это самое место...
‑ А приспосабливаться, значит, ты не желал? Полагал, что лучше всего пойти по самому радикальному пути?
‑ Те, кто приспособился бы, получили бы лишь временные блага. Когда начался бы обвал, то проиграли бы все. А 'приспосабливаться' ‑ это не для меня. Это наиболее слабые духом тешили себя идиотскими иллюзиями ‑ но не такие, как я. Ваш строй очень многим сломал душу. Даже те, кто был когда‑то на словах сторонником коммунистов, очень часто не выдерживали, поддавались на соблазн. Я знал нескольких подобных людей. Один, например, до выборов 1996 года провозглашал себя 'идейным коммунистом' ‑ а после 'победы' Ельцина сразу же 'перекрасился', потом поступил на работу в буржуйскую газету, стал 'огребать большие бабки' и даже на высшее образование 'забил' ‑ раз все в жизни удалось, то ему лично изменение строя уже ни к чему... Таких, как я, то есть 'непримиримых', было поначалу немного, но они, как оказалось, отражали тенденции, которые должны были проявиться позднее. Источники тех тенденций, которые в данный момент еще не проявились, в любом случае находятся в наличии ‑ даже если и не видны сейчас. Это же элементарная диалектика...
‑ Но ведь тебе наверняка все говорили, что социализм навсегда ушел в прошлое, что возврата коммунистов уже не будет.
‑ Дело не в названии, а в сути. Я, напротив, отнюдь не был уверен в том, что режим измены и беспредела, режим вопиющей социальной несправедливости установился навсегда. Пока одни будут наживаться за счет других, коммунисты в любом случае не остались бы невостребованными. Это при Брежневе к ним многие потеряли уважение ‑ за ненадобностью... А если бы их снова свергли ‑ что ж, они бы снова начали борьбу. Ведь терять все равно нечего. Два, три раза, десять раз, сто раз, тысячу ‑ но они бы все равно победили ‑ рано или поздно!..
‑ Да уж, материальные блага и власть ради власти тебя совершенно не интересовали ‑ даже удивительно...
‑ Что верно, то верно. А вас, я вижу очень возбуждала власть ради власти, вы ловили кайф от того, что вам задницу лизали?
‑ Человек за этим и приходит на властный Олимп. Это закон жизни, и нечего здесь лицемерить.
‑ Из этого правила есть исключения.
‑ Ты имеешь в виду коммунистов? А как же твой любимый товарищ Сталин, 'отец всех времен и народов'? Сколько вокруг него развелось подхалимов?
‑ Да, согласен. К сожалению, Сталин был слишком терпим по отношению к ним ‑ хотя, опять‑таки, в отличие от вас, он не 'заказывал' культ собственной
