вверх! И все это мне приходилось терпеть в одиночку. Не то чтобы Ирвинг не рвался помочь, но утром ему всякий раз нужно было идти на работу. Кто-то из нас троих должен был спать нормально.
Так прошла неделя, по истечении которой мы все трое предстали перед доктором Рафаэлем. Он положил Жозефину на весы. Двадцать пять фунтов!
Я начала оправдываться:
– Ну что вы хотите от инвалида? Она же перестала гонять мяч.
Врач тревожным кивком головы заставил меня замолчать. Его очень беспокоила ее нога. Мне было велено отнести Жози домой и после шести часов вечера не давать ни воды, ни пищи. А завтра в девять снова принести ее в клинику. Жозефине сделают рентген под общим наркозом. Мы с Ирвингом переглянулись. Первым заговорил Ирвинг:
– Доктор, не слишком ли это круто – при обыкновенном растяжении?
– Я бы многое отдал за то, чтобы это было растяжение, – ответил тот.
Я запаниковала.
– А что же это может быть?
– Не хочу гадать до рентгена.
Мы выполнили все его требования. После получения результатов доктор Рафаэль позвал нас к себе в кабинет. Это оказалось не растяжение, а разрыв связок под коленной чашечкой, тех самых, которые обеспечивают гибкость и подвижность колена. При разрыве они повисают, словно оборванные провода, и их невозможно соединить – разве что в ходе сложной операции. Придется разрезать ткань бедра, найти разорванные связки и сшить. Такую операцию только год как начали делать. Успех обычно составляет пятьдесят процентов. В нашем случае шансов еще меньше: собака не молода и страдает ожирением. Ирвинг спросил, что будет, если отказаться от операции.
Она так и будет ходить на трех ногах. Может быть, даже припадать на больную ногу, так как в том месте нет нервных окончаний и она не почувствует боли. Но со временем хрящ сотрется и начнет разрушаться кость. В крайнем случае придется ампутировать ногу.
Мы помолчали. Потом Ирвинг сказал:
– Доктор, Жози для нас – больше чем собака.
– Я и предполагал что-то в этом роде.
– Мы хотим, чтобы для нее было сделано все, что только возможно. Нам страшно подумать, что ей придется понапрасну мучиться, если операция окажется безуспешной. Но в то же время мы не можем сидеть сложа руки и допустить, чтобы она потеряла ногу. Что бы вы сделали, если бы это была ваша собака?
– Согласился бы на операцию, – твердо ответил доктор Рафаэль. – Потому что после операции, даже если она будет хромать, это уже не приведет к потере ноги. Но вы можете подумать. Или обратиться к другому врачу, узнать другое мнение.
– Нет, – решительно произнес Ирвинг. – Мы вам верим. Если вы советуете оперировать, значит, так тому и быть. Сделайте это завтра, прошу вас.
Доктор Рафаэль покачал головой.
– Это не так просто. Нельзя делать операцию, пока она не вернется к нормальному весу. Дело не только в нагрузке на сердце. Если после операции собака начнет ходить, неокрепшие связки могут не выдержать.
– Сколько ей нужно сбросить? – это был первый раз, когда я серьезно Отнеслась к данной проблеме.
– До операции – самое меньшее пять фунтов. Надеюсь, во время восстановительного периода она сбросит еще немного.
Пять фунтов! От доктора Рафаэля не укрылся ужас у меня в глазах. Да ведь на это может уйти не менее года!
– Фактор времени исключительно важен, – продолжал настаивать врач. – Я помогу вам: пропишу специальное низкокалорийное питание. Давайте полбанки в день и одно печенье утром. И все! Если будете строго придерживаться диеты, Жози сбросит сколько нужно в течение недели.
Мы унесли домой наше трехногое сокровище и контейнер с собачьей пищей.
На этот раз все было без дураков. Чтобы Жози было легче, голодали всей семьей. Сара Ли отошла в область преданий. Мы с Ирвингом пили утренний кофе в ближайшей аптеке. В квартире не осталось ни одного лакомства. Пришлось предупредить всех горничных, лакеев, а также гостей. Мы не позволяли себе съесть в присутствии Жози хотя бы крекер: зачем мучить малышку?
Сначала она решила, что мы спятили. Через несколько дней начала сочувственно поглядывать на нас. Будучи исключительно умным зверьком, Жози пришла к выводу, что мы испытываем временные финансовые трудности. Она же видела, что не только ей приходится голодать, но в апартаменты вообще не доставляется пища. Жози начала беспокоиться, едим ли мы вообще. Вскоре она прониклась любовью к собачьей пище: ведь это были единственные просветы во мраке наступивших дней. Она набрасывалась на нее, как на икру. Но эта мизерная порция была в ее глазах не более чем закуской.
Жози всегда любила поесть. Теперь, когда мы отправлялись на прогулку, она искала что-нибудь съедобное. Случалось, ей перепадал кусочек жевательной резинки. Или полчервячка. Или обсосанный леденец. В общем, Жози перешла на подножный корм. Центральный парк стал представлять для нас угрозу. Жози дошла до того, что не только норовила отобрать корм у голубей, но и поглядывала на этих птиц с каким-то новым интересом. В ее глазах мелькало что-то вроде: «Наверное, под этим жестким оперением они такие же нежные, как цыплята!»
В конце недели я поставила Жози на весы. Она потеряла всего два фунта! Я позвонила доктору Рафаэлю. Он был непреклонен: она должна весить не более двадцати фунтов.
Мы прожили еще две недели по законам концентрационного лагеря, постоянно ощущая на себе
