них и вырисовывается концепция следствия. А потом уже берусь за работу. Когда шеф поручил мне ваше дело, я должен сказать, очень им заинтересовался. Это дело вовсе не ординарное. На мой взгляд, под именем мисс Элизабет Норман скрывается весьма опасная особа.
— Вы так думаете? А чем же она опасна?
— Я еще не имею всех данных. Однако мне кажется, что здесь, может быть торговля наркотиками, контрабанда или еще нечто в таком роде. Люди, так часто меняющие место пребывания и фамилию, как правило, делают это не с добрыми намерениями.
— Мне тоже приходило такое в голову, — кивнула я. — А вы знаете, что она теперь в Варшаве?
— Ну конечно, — улыбнулся он. — Я приехал вчера вечером и в первую очередь взялся разыскивать эту женщину. Она живет в отеле «Бристоль», не так ли? Сегодня я постараюсь ее увидеть. Было бы очень хорошо каким-то образом обыскать ее вещи. Однако думаю, что она слишком осторожна, чтобы дать мне такую возможность.
— А представьте себе, что вовсе не так уж и осторожна. В Кринице — это у нас такая курортная местность, откуда я прислала вам фотографию, — так вот, в Кринице я имела возможность обыскать номер этой женщины. Но не нашла ничего, что могло бы направить на какой-то след. Никаких писем или документов. Ничего.
Он взглянул на меня, искренне удивленный.
— Как? Вы сами обыскивали ее вещи?
— Да, сама.
Он сделал неопределенный жест рукой.
— Оно-то так, знаете… Но вы не могли сделать этого профессионально. Такие обыски дают определенные результаты только в том случае, когда их делает человек, знакомый с этим делом. К тому же есть детали, которые ничего не говорят дилетанту, тогда как специалист сразу же извлечет из них существенные доказательства. Но вернемся к моему отчету. Итак, нам удалось установить, что женщина, которую вы знаете под именем Элизабет Норман, более полугода была стюардессой на немецком трансатлантическом пароходе «Бремен» под именем Каролины Бунше. А несколько месяцев спустя находим ее в Барселоне — она работает библиотекаршей в архиве каталонского правительства. Представляется вдовой известного американского летчика Говарда Питса, причем под своим нынешним именем, Элизабет. Но еще через три месяца опять исчезает из виду. Позже живет в Ницце, в отеле «Негреско», якобы со своим мужем, итальянским эмигрантом Паулино Даниэли…
Я слушала и не верила своим ушам. Столько сведений! Какая это опасная вещь — такое розыскное бюро! У меня мороз пошел по коже от мысли, что кто-то мог бы таким же образом следить и за мной. От этих людей ничего не скроешь. А я же всегда была слишком легкомысленна, надо вести себя осмотрительнее.
Ван-Гоббен сыпал сведениями, как из рога. Приводил даты, географические названия, фамилии. Из его рассказа я узнала, что этот ангел имел по крайней мере семь несомненных романов, которые нетрудно доказать. Этого хватит любому суду, чтобы добиться развода.
Наверное, и с точки зрения уголовного права у нее не все чисто. Пан Гоббен прав, подозревая ее в торговле наркотиками, потому что когда-то ее видели в Шанхае в обществе известного торговца опиумом, и, вне всякого сомнения, она имела с ним деловые связи. Как видно, заработала на тех бесчестных спекуляциях немало денег, а теперь ей надоело блуждать, и она вспомнила о Яцеке.
Слушая отчет очаровательного Ван-Гоббена, я, однако, дрожала от мысли, что они могли раскопать и женитьбу Яцека на той выдре. Правда, Ван-Гоббен отнюдь не походил на шантажиста, а скорее на некоего привлекательного джентльмена-разбойника, причем больше на джентльмена, чем на разбойника. Однако надо учитывать и то, что его шеф может быть обычным шантажистом, а неизвестно, скрыл бы Ван-Гоббен от него факт американского бракосочетания моего мужа или нет. Если бы он пообещал мне сохранить тайну, я охотно призналась бы ему и в этом. Может, такая открытость облегчила бы ему дальнейшие поиски.
И здесь я совершенно отчетливо осознала, что могла бы рассчитывать на молчание Ван-Гоббена только в том случае, если бы он имел по отношению ко мне какие-то моральные обязательства весьма частного характера: если бы нас связывала взаимная дружба, любовь или хотя бы просто любовная связь. Обязательно надо подумать над этим серьезно. Ведь я столько уже сделала добра для Яцека, лишь бы спасти его честь и репутацию… Он никогда и не догадается, на какие жертвы я готова ради него.
Не стану приводить здесь всех тех сведений о мисс Норман, которые дал мне пан Ван-Гоббен. В этом нет смысла, поскольку те детали сами по себе ничего существенного не представляют. Важно разве только то обстоятельство, что этой женщине удивительно везло в ее опасной карьере: ни разу она не была поймана на преступлении и нет никаких данных, что она когда-нибудь отбывала наказание в тюрьме. Только раз ее арестовали, — два года назад в Сингапуре, — но после допроса сразу же выпустили.
Привлекает внимание и то, что она почти год жила в Праге в исключительно скромном положении. Снимала комнатку в семье некоего сержанта, питалась в убогой харчевне и работала в одной из гостиниц телефонисткой. Мне даже не верится, чтобы женщина из высшего света (ничего не поделаешь, это нельзя отрицать), привыкшая к роскоши, не зная счета деньгам, могла без какой-то крайней необходимости пойти на такое долгое и страшное, полное самоотречение. Но Ван-Гоббен считает, что здесь стоит скорее предполагать противоположную возможность. По его мнению, мисс Норман именно таким образом должна была скрывать в Праге свои преступные махинации.
Было уже начало третьего, когда он закончил свой доклад. Тогда я сказала:
— Ну нет, пан Ван-Гоббен. Теперь я ни за что не соглашусь, чтобы вы оставили меня одну. Вы же можете так мне помочь! Прошу вас, останьтесь хоть на две недели… Ну хоть на неделю!
В его красивых глазах на мгновение блеснул огонек, и я уже была почти уверена, что он согласится. Да и он уже хотел было сказать что-то подходящее, но только прокашлялся, а потом развел руками.
— Увы, мадам, как я уже вам говорил, меня ждут дела в Гданьске и Копенгагене.
— Боже мой! — возмутилась я. — Ну неужели это непременно должны делать именно вы? Разве не может ваше бюро послать туда кого-то другого?
— Теперь уже это невозможно, потому что у меня все нужные материалы.
— Ой, бросьте… Вам, наверное, очень не понравилось в Варшаве. Вот вы и хотите как можно быстрее уехать отсюда. Да и что для вас значит просьба какой-то чужой, случайной клиентки…
— О, напрасно вы так думаете, — ответил он несомненно искренне. — Поверьте, мадам, ради такой клиентки, как вы, я остался бы не только в Варшаве, но и на Северном полюсе, и на сколько бы вы захотели.
Я грустно улыбнулась.
— Вы так любезны только на словах. К сожалению.
— Увы, — подхватил он, — у меня нет никакой возможности доказать вам, что это далеко не простая любезность с моей стороны. И если уж говорить о словах, то за ними скрывается куда более существенное содержание, чем вы можете предположить.
— Если бы я могла в это поверить, то сказала бы, что нет ничего проще, чем отправка в Брюссель тех бумаг, которые вы имеете при себе.
Пан Ван-Гоббен задумался.
— Вы правы, — отозвался через минуту. — Но я не уверен, найдется ли там кто-то, у кого есть возможность немедленно выехать в Копенгаген и Гданьск. Дело в том, что весной у нас начинается самая горячая пора.
— Почему именно весной? — удивилась я.
— Да очень просто. В основном нам поручают дела обманутые мужья или ревнивые жены. Понимаете? Это, дела, требующие тайны, которые нельзя доверить полиции. Поэтому весной таких дел бывает больше всего.
Я улыбнулась.
— Так значит, вам нужно подбирать очень надежных сотрудников.
— Да, — подтвердил он с ударением. — Если бы мы не держали язык за зубами, это могло бы стать причиной многих скандалов по всей Европе. Поэтому в наших собственных интересах брать на работу в бюро исключительно людей определенного общественного и нравственного уровня.
После этого признания он стал мне еще симпатичнее. Я уже не имела и тени сомнения, что, несмотря на его молодость, этот юноша вполне заслуживает доверия. Да и я, видимо, произвела на него большое впечатление. Это было видно по тому, как он смотрел на меня, каким тоном говорил, и вообще из всего его поведения. Тешу себя надеждой, что немного разбираюсь в этих вещах.
В конце концов, он согласился удовлетворить мою просьбу. Я, конечно, заявила, что безоговорочно возмещу все расходы, которые будет иметь вследствие этого розыскное бюро. Поскольку я торопилась на примерку, то не могла за раз обсудить с ним всего. Мы условились, что в семь вечера я приду опять и тогда мы составим подробный план действий.
Понедельник, вечер
Он ел меня глазами, как волк ягненка. Да я и действительно имела великолепный вид в своем новом платье. Эти вечерние туалеты без плечиков, как утверждает Доминик, всегда оказывают на мужчин впечатление «легкодоступности». Конечно, я нарядилась так не ради пана Ван-Гоббена. Но обед у Казей начинался в восемь, и после визита к Ван-Гоббену меня не было бы времени переодеться, поэтому и решила поехать к нему в этом платье.
У меня есть свой надежный способ обращения с мужчинами и с помощью этого дневника хочу раскрыть секрет для моих читательниц. Заключается он в том, что я позволяю себе быть тем более кокетливой и даже агрессивной, чем скромнее я одета. В закрытом под шею костюме и спортивных сапожках я становлюсь фривольной и доступной. Зато чем глубже у меня декольте, тем скромнее, наивнее и невиннее я себя веду. А в купальном костюме мое поведение уж точно как у пансионерки из Sacre-Coeur (Монастырь Святого сердца (франц.)).
Уверяю, что эта система дает поразительные результаты. Она одинаково сильно влияет на воображение разных мужчин и, следовательно, обеспечивает неизменный успех.
Далее автор дневника подробно развивает свою теорию. Но хоть как интересна во всех отношениях может быть эта философия успеха для читательниц, я решил вычеркнуть остальные ее соображения. Ведь этот дневник попадет в руки не только женщин, но и мужчин. А я считал бы большой потерей для последних, если бы, узнав о закулисной механике женских чар, они испытали бы разочарование и прониклись недоверием к естественности мотивов, которые руководят поступками женщин. Что касается читательниц, то, надеюсь, этих нескольких вышеприведенных слов п. Реновицкой будет для них вполне достаточно, чтобы развить ее теорию на практике с соответствующими результатами. (Примечание Т. Д.-М.)
План мы составили такой: завтра пан Ван-Гоббен поселится в «Бристоле», в соседнем с мисс Норман номере. Это даст ему возможность принять некоторые меры. А именно: познакомиться с ней, обыскать ее вещи, а может, даже и узнать, кто у нее бывает и о чем они разговаривают.
Он уже успел увидеть ее, но так, что она его не заметила. Такая осторожность была необходима: пусть мисс Норман думает, что он приедет только завтра утром. Он зарегистрируется как агент одной крупной голландской фирмы, прибывший в Польшу по служебным делам. Конечно, мы, то есть я и пан Ван-Гоббен, будем делать вид, что незнакомы друг с другом. Наибольшее его желание — получить номер непосредственно над помещением мисс Норман. Но он не уверен, что это ему удастся.
На прощание он впервые поцеловал мне руку. Сделал это так уважительно, как будто я королева. Прикосновение его губ удивительно возбуждающее. И откуда столько галантности у такого мальчишки!
На обеде было довольно весело. Даже Яцек хорошо развлекался, что в последнее время выдается ему очень редко. Казева кокетничала с ним вовсю. А мне только смеяться над этим хотелось. Бедная дуреха! Представила себе, что может иметь у него какие-то шансы со своими искусственными зубами и тридцатью годами. У него, кто имеет такую жену, даже две такие жены!
