Благодаря наивному заблуждению сироты были уверены, что мать постоянно следит за их поступками, и если они сделают что-нибудь дурное, то это сильно огорчит ее, а их сделает недостойными попечения добрых ангелов.
Этим и ограничивались все религиозные познания Розы и Бланш, впрочем, вполне достаточные для чистых любящих душ.
Ожидая Дагобера, девочки болтали.
Разговор был им очень интересен. Вот уже несколько дней, как у них завелась тайна… важная тайна, заставлявшая биться их девственные сердца, волновавшая юную грудь, заливавшая огнем щеки и заволакивавшая беспокойной и мечтательной томностью нежную синеву глаз.
Роза лежала с краю. Ее округлые руки были закинуты за голову, а лицом она повернулась к Бланш, опиравшейся локтем на изголовье и с улыбкой смотревшей на сестру.
— Ты думаешь, он придет и сегодня ночью, — говорила Роза.
— Да. Ведь он вчера обещал.
— Он такой добрый!.. Он сдержит обещание.
— А как он хорош со своими длинными белокурыми локонами!
— А какое очаровательное имя… Оно так к нему подходит!
— А улыбка какая нежная! Какой нежный голос, когда он говорил, беря нас за руки: «Дети, благословляйте Создателя за то, что Он дал вам единую душу… То, что иные ищут вовне, вы найдете в самих себе».
— «Так как ваши сердца нераздельны», — прибавил он.
— Какое счастье, что мы помним все его слова, сестра!
— Мы ведь так внимательно его слушаем… Знаешь… когда я вижу, как ты его слушаешь, я точно вижу самое себя, милое мое ты зеркальце! — проговорила Роза, улыбаясь и целуя сестру в лоб. — И знаешь, когда он говорит, у тебя глаза… т.е. у нас глаза… делаются большие-большие, а губы шевелятся… точно мы за ним про себя повторяем все его слова… Неудивительно, что мы ничего не забываем из того, что он говорит.
— И все, что он говорит, так возвышенно, благородно и великодушно.
— И потом, не правда ли, сестра, во время беседы с ним в голову приходит столько хороших мыслей? Только бы нам не забывать их никогда!
— Будь спокойна… они останутся в наших сердцах, точно птенцы в гнездышке у матери.
— А знаешь, Роза… какое счастье, что он любит нас обеих!
— Да разве могло быть иначе, когда у нас одно сердце!
— Как же можно любить Розу, не любя Бланш!
— Что бы сталось с нелюбимой?
— А потом ему было бы слишком трудно выбирать!
— Мы так друг на друга похожи!
— Вот, чтобы выйти из затруднительного положения, — сказала Роза с улыбкой, — он нас обеих и выбрал…
— Да и не лучше ли так? Он любит нас один… а мы его вдвоем!
— Только бы он не покинул нас до Парижа!
— А в Париже? Пусть он будет и там!
— Непременно с нами… в Париже… будет так приятно быть с ним… и с Дагобером… в этом громадном городе. О, Бланш, как он, должно быть, хорош, Париж!
— Париж? Это, наверно, город из золота!
— Верно, там все счастливы… потому что он так красив!
— Как и войти-то мы туда посмеем, бедные сироты… Как на нас посмотрят?
— Да, это так… но знаешь… раз там все счастливы, то, конечно, все и добры?
— И нас полюбят!..
— Кроме того, с нами будет наш друг… с белокурыми локонами и голубыми глазами.
— А он нам ничего не говорил о Париже.
— Не подумал об этом… надо поговорить с ним сегодня ночью.
— Да, если он будет расположен разговаривать… ты знаешь, ведь он часто любит смотреть на нас молча, пристально вглядываясь в наши глаза…
— Да, и знаешь, в эти минуты его взор напоминает мне взор нашей дорогой мамы!
— А как она-то, верно, счастлива!.. ведь она все видит.
— Еще бы… ведь если он нас так полюбил, то, значит, мы это заслужили?
— Скажите… ах ты хвастунья! — заметила Бланш, весело приглаживая ловкими пальцами волосы сестры, разделенные пробором.
После минутного размышления Роза вымолвила:
— Как тебе кажется… не рассказать ли обо всем Дагоберу?
— Расскажем… если ты это находишь нужным.
— Ведь мы все ему говорим, как говорили маме… Зачем же от него что-то скрывать?
— Особенно то, что делает нас такими счастливыми…
— А ты не замечаешь, что с тех пор, как мы его узнали, наши сердца бьются и сильнее, и живее?
— Да, как будто они чем-то переполнены.
— Очень просто, почему это так кажется… Ведь наш друг занимает там много места.
— Итак, мы расскажем Дагоберу о нашем счастье!
— Ты права…
В эту минуту Угрюм снова заворчал.
— Сестра, — промолвила Роза, прижимаясь пугливо к Бланш, — собака опять рычит… что это с ней?
— Угрюм!.. не ворчать… иди сюда… — сказала Бланш, похлопав рукой по краю кровати.
Собака поднялась, еще раз глухо заворчала и, подойдя к кровати, положила большую умную голову на одеяло, настойчиво продолжая коситься на окно; сестры наклонились, чтобы погладить Угрюма по выпуклому лбу с шишкой посредине — верный признак чистой породы у собак.
— И чего ты, Угрюм, так ворчишь? — сказала Бланш, легонько теребя его за уши. — А, добрая моя собака?..
— Бедняга… Он всегда ведь тревожится, когда Дагобера с нами нет.
— Это правда… он точно знает, что без него должен еще больше нас оберегать.
— А почему, сестра, Дагобер сегодня запоздал? Пора бы прийти ему с нами проститься.
— Очевидно, он чистит Весельчака.
— А мы с ним и не простились сегодня, с нашим старым Весельчаком.
— Как жаль.
— Бедное животное… Он всегда так доволен, лижет нам руки… точно благодарит за посещение…
— К счастью, Дагобер с ним за нас простится!
— Добрый Дагобер!.. вечно-то он о нас заботится… балует нас… мы ленимся, а он все берет на себя.
— Как ему помешаешь, когда он не позволяет нам ничего делать?
— Как жаль, что мы так бедны… мы даже не можем ему обещать немного покоя!
— Бедны!.. Увы, сестра! Мы всегда будем только бедными сиротами.
— Как же? А медаль?
— Несомненно, с ней связаны какие-то ожидания… иначе мы бы не пустились в такой долгий путь.
— Дагобер обещал нам все рассказать сегодня вечером…
Девушка не смогла продолжать: с сильным шумом два оконных квадрата разлетелись вдребезги.
Сестры с криком ужаса бросились друг к другу в объятия, а собака, яростно лая, рванулась к окну.
Девочки, крепко прижавшись друг к другу, бледные, неподвижные от ужаса, дрожащие, затаили от страха дыхание; они не смели даже взглянуть на окно.
Угрюм, положив передние лапы на подоконник, не переставал неистово лаять.
— О, что же это?.. — шептали сироты. — И Дагобера нет!
