когда нужно, с таким дьявольским искусством надеть на себя личину добродушия и прямоты, слова его дышали такой искренностью и лаской, что неприятное впечатление, производимое его отталкивающей внешностью, невольно исчезало, и он ловко вводил в заблуждение доверчивых людей, опутывая их совершенно незаметно своими вкрадчивыми, елейными, коварными речами. Уродливость и зло обладают такой же силой обольщения, как красота и добро!
Честный Дюпон невольно с изумлением взглянул на появившегося странного господина. Его вид вовсе не вязался со строгими приказаниями и наставлениями о всяческом почете, предписанном управляющим княгини. Он даже не удержался и, еле скрывая изумление, спросил:
— С вами ли, господин Роден, я имею честь говорить?
— Да, месье!.. Вот вам еще письмо от управляющего княгини Сен-Дизье.
— Не угодно ли вам, месье, погреться у камина, пока я прочитаю письмо; сегодня ужасная погода, — хлопотал услужливый управляющий. — Не прикажете ли чего закусить?
— Благодарю вас, месье… весьма обязан… не хлопочите. Я должен через час уехать назад…
Пока Дюпон читал письмо, Роден с любопытством оглядывал комнату; часто по самому незначительному признаку, по какой-нибудь мелочи в обстановке ему удавалось составить мнение о хозяевах дома и их характере. Здесь это было сделать невозможно.
— Отлично, милостивый государь, — сказал Дюпон, прочитав письмо, — господин управляющий приказывает мне оказать вам все требуемые вами услуги… Я готов. Что прикажете?
— Мне многого не потребуется… я вас недолго буду затруднять…
— Помилуйте, месье… это для меня честь, а не труд…
— Ну, что вы говорите! Я знаю, как вы заняты. Достаточно войти в замок, чтобы по его порядку, по особенной чистоте понять вашу заботливость и усердие.
— Вы мне льстите, месье… мне совестно, право…
— Льстить! я… помилуйте! Подобная вещь и в голову не придет такому старому простаку, как я… Однако вернемся к делу. Имеется здесь комната под названием «зеленая комната»?
— Да, месье. Это был прежде кабинет графа де Кардовилля.
— Вы будете добры проводить меня туда?
— К несчастью, месье, это невозможно… После смерти графа и после снятия печатей в эту комнату сложили множество бумаг и заперли дверь на ключ, который был увезен доверенным лицом княгини в Париж.
— Ключи у меня, — сказал Роден, показывая два ключа, большой и маленький.
— А! тогда дело другое… Вы приехали взять бумаги?
— Да, некоторые из них… и, кроме того, небольшую шкатулку из кипариса с серебряным замком. Вы ее видали?
— Да, месье, очень часто на письменном столе графа. Она стоит на том бюро, ключ от которого у вас в руках…
— Значит, в соответствии с позволением княгини, вы не откажетесь провести меня в эту комнату?
— Пожалуйте… А как здоровье княгини?
— Слава Богу… она, по обыкновению, погружена в благочестие.
— А мадемуазель Адриенна?
— Увы! — подавленно и горестно вздохнул Роден.
— Неужели с доброй мадемуазель Адриенной случилось какое-нибудь несчастье?
— Что вы под этим подразумеваете?
— Ну, болезнь, что ли.
— К несчастью, она здорова… красива и здорова!..
— К несчастью! — повторил с изумлением управитель.
— Увы, да! Когда красота, здоровье и молодость соединены с таким непокорным и развращенным умом и характером, то лучше, если бы их не было!.. а то это лишний повод к погибели!.. Но, прошу вас… оставим этот разговор… поговорим о другом… мне слишком неприятна эта тема…
И Роден, взволнованным голосом произнеся эти слова, смахнул с глаз левой рукой несуществующую слезу.
Управитель слезы не видал, но движение заметил, а также слышал горестное волнение в голосе Родена… Он растрогался и продолжал:
— Простите меня за нескромное любопытство… я не знал…
— Нет, вы меня простите за неуместную, невольную чувствительность… Знаете, старики редко плачут… Но если бы вы видели отчаяние добрейшей княгини… а между тем она ведь ни в чем не виновата, кроме как в излишней доброте… и слабости к племяннице… в том, что недостаточно ее сдерживала… Но оставим этот разговор, милейший господин Дюпон…
После нескольких минут молчания, справившись со своим волнением, Роден сказал:
— Ну-с, я исполнил, значит, часть своего поручения, что касается «зеленой комнаты»; остается другая часть… Прежде чем я туда пойду, я должен вам напомнить об одной вещи, которую вы, быть может, давно забыли… Не помните ли вы, как здесь гостил лет пятнадцать или шестнадцать тому назад маркиз д'Эгриньи… гусарский полковник… стоявший с полком в Аббевиле?
— Как же! Такой красивый офицер! Я даже недавно говорил о нем с женой! Такой веселый… он всех здесь забавлял своими затеями… И как прекрасно он играл на сцене… особенно разных волокит и шалопаев… знаете в «Двух Эдмондах». Он просто всех уморил со смеху в роли пьяного солдата… И какой у него был чудный голос!.. Он пел здесь в «Джоконде» так, как, пожалуй, и в Париже не споют…
Роден, слушавший с любезной улыбкой Дюпона, сказал ему наконец:
— Вы, значит, знаете и то, что после-ужасной дуэли с бешеным бонапартистом, генералом Симоном, маркиз д'Эгриньи (у которого в данную минуту я имею честь быть личным секретарем) променял саблю на рясу и сделался духовным лицом?
— Как? Неужели?.. такой красивый полковник?
— Да, этот красавец-полковник, храбрый, благородный, богатый, пользовавшийся в свете громадным успехом, все бросил, чтобы надеть черную рясу. И, несмотря на свое знатное имя, свои связи, положение, славу красноречивого проповедника, он и через четырнадцать лет остался тем же, чем и был: бедным, простым священником… вместо того, чтобы сделаться архиепископом или кардиналом, как многие другие, не имеющие ни его заслуг, ни его добродетелей, — Роден рассказывал все это так благодушно и уверенно, факты говорили сами за себя, что Дюпон невольно воскликнул:
— Но ведь это совершенно бесподобно!..
— Что же тут особенного? Господи! — продолжал Роден с наивным видом. — Это абсолютно просто и понятно, когда знаешь, что за человек маркиз д'Эгриньи… Главное, впрочем, его качество — это никогда не забывать хороших людей, честных, верных и добросовестных… вот почему он вспомнил и о вас, господин Дюпон!
— Как? Господин маркиз удостоил…
— Три дня тому назад я получил от него письмо, где он говорит о вас.
— Значит, он теперь в Париже?
— Его там ждут со дня на день. Вот уже скоро три месяца, как он в Италии… за это время его поразило страшное несчастье: он потерял мать, умершую в одном из поместий княгини де Сен-Дизье.
— Боже мой!.. я и не знал!..
— Да, это для него тяжелое испытание, но надо уметь покоряться воле Провидения!
— По какому поводу господин маркиз оказал мне честь, упомянув обо мне?
— Сейчас я вам скажу… Во-первых, должен вас предупредить, что замок продан… Накануне моего отъезда из Парижа была подписана купчая…
— Ах, месье… вы вновь пробудили во мне тревогу!
— Как так?
— Да я боюсь, что новый владелец не захочет меня оставить управляющим.
— Видите, как славно, я ведь только что собирался с вами потолковать об этом месте…
— Неужели, месье? Разве так можно устроить?
— Конечно… Зная, как вами интересуется господин маркиз, я, конечно, употреблю все силы, чтобы
