Горбунья вздрогнула от неожиданного шума, а Сефиза на этот раз засмеялась:
— Мой двор приходит в неистовство!
— Послушай, вдруг за тобой придут сюда? — со страхом спросила Горбунья.
— Нет, нет, успокойся!
— Однако, слышишь, шаги… идут… по коридору… приближаются… Сестра, прошу тебя, устрой, чтобы я могла уйти незаметно…
В это время отворилась дверь, и Сефиза бросилась к ней. Она увидала в коридоре депутацию, во главе которой шествовали Нини-Мельница, вооруженный огромной трещоткой, Пышная Роза и Голыш.
— Королеву Вакханок сюда! Или я отравлюсь… стаканом воды! — кричал Нини.
— Королеву Вакханок! Или я выхожу замуж за Нини-Мельницу! — с решительным видом кричала маленькая Роза.
— Королеву Вакханок! Или мы поднимаем восстание и украдем ее! — послышался новый голос.
Целый хор подхватил:
— Да, да, похитим ее!
— Жак, войди сюда один, — сказала Королева, игнорируя эти крики.
А затем, величественно обратись к толпе, она прибавила:
— Через десять минут я приду к вам и тогда чертовски кутнем!
— Да здравствует Королева Вакханок! — провозгласил Дюмулен, потрясая своей трещоткой, и пошел обратно со всей депутацией, пока Голыш входил в кабинет.
— Вот моя милая сестра, Жак! — сказала Сефиза.
— Очень рад познакомиться с вами, — сердечно произнес Жак, — и вдвойне рад, потому что вы можете рассказать мне о моем товарище Агриколе… С тех пор, как я разыгрываю миллионера, мы не виделись ни разу. Но я очень его люблю, славного, хорошего друга… Вы живете в том же доме?.. Как он поживает?
— Увы, месье, его семью постигло большое горе: он в тюрьме.
— В тюрьме! — воскликнула Сефиза.
— Агриколь в тюрьме? Он? За что же? — с удивлением спросил Жак.
— Да за незначительный политический поступок. Мы даже надеялись, что его выпустят на поруки.
— Конечно… Надо внести пятьсот франков, я знаю! — сказал Голыш.
— К несчастью, это невозможно: та особа, на которую мы рассчитывали…
Королева Вакханок прервала речь Горбуньи, сказав Голышу:
— Слышишь?.. Агриколь в тюрьме… из-за пятисот франков!..
— Конечно, слышу и понимаю, черт возьми, — незачем мне и знаки делать! Экий славный парень, он ведь содержит мать!
— Да, месье! Еще грустнее, что это случилось теперь, когда вернулся из России его отец, а мать…
— Вот, мадемуазель, возьмите, пожалуйста, — прервал Горбунью Жак, протягивая ей кошелек. — Здесь все, что у меня осталось: двадцать пять или тридцать наполеондоров; трудно и придумать лучшее употребление для этих денег, чем выручить из беды товарища. У нас же здесь все оплачено вперед. Отдайте эти деньги отцу Агриколя: он внесет их, и завтра Агриколь будет в кузнице; пусть он там поработает за мое здоровье.
— Жак, поцелуй меня сейчас же! — воскликнула Сефиза.
— И сейчас, и потом, и всегда! — весело воскликнул Голыш, целуя Сефизу.
Горбунья с минуту колебалась. Но потом, сообразив, что эти деньги будут брошены на какое-нибудь безумство, а теперь они могут вернуть жизнь и надежду семье Агриколя, она решилась воспользоваться ими, учитывая, что через некоторое время залог все равно вернут, и тогда пятьсот франков очень пригодятся Жаку. С глазами, полными слез, она приняла кошелек и сказала:
— Благодарю вас, месье Жак, вы очень добры и великодушны. По крайней мере, несчастный отец Агриколя хоть этим утешится в своем жестоком горе… Еще раз спасибо, большое спасибо!
— Не за что, мадемуазель, деньги должны же служить для чего-нибудь, для меня или для другого, не все ли равно?
В это время крики поднялись снова с дикой яростью, а трещотка Дюмулена задребезжала самым отчаянным образом.
— Знаешь, Сефиза, если ты не появишься, они там все перебьют, а мне платить нечем! — сказал Голыш; затем, обратясь к Горбунье, он прибавил, смеясь: — Простите, мадемуазель, вы видите: у королевской власти свои обязанности!
Взволнованная Сефиза обняла сестру, и Горбунья, проливая сладкие слезы, робко спросила:
— Когда же мы с тобой увидимся?
— Скоро, хоть и тяжело мне смотреть на твое положение, особенно, когда ты не хочешь принимать никакой помощи!
— Но ты придешь? Ты мне обещаешь?
— Я вам за нее обещаю, — сказал Жак. — Мы придем вместе навестить вас и вашего соседа!
— Ну, возвращайся же к своим друзьям, Сефиза, и веселись от души… Ты имеешь на эта право: месье Жак осчастливил целую семью!
Голыш пошел посмотреть, можно ли незаметно вывести Горбунью, и она поспешила скорее уйти, чтобы обрадовать Дагобера. Впрочем, прежде чем следовать домой, она завернула на Вавилонскую улицу в павильон Адриенны де Кардовилль. Мы после узнаем, зачем она туда заходила.
В то время, как Горбунья выходила из ресторации, около последней стояли три хорошо одетых и о чем- то совещавшихся господина. Вскоре к ним присоединился четвертый, сбежавший по лестнице трактира.
— Ну что? — с беспокойством спросили все трое.
— Он там!
— Это точно?
— Да разве найдется где другой Голыш! Я только что его видел. Он переодет крючником. Сейчас они уселись за стол и часа три, самое меньшее, прображничают!
— Тогда вы ждите меня здесь… только спрячьтесь… Я сбегаю за шефом, и дело будет в шляпе!
С этими словами один из совещавшихся быстро удалился по соседней улице, примыкавшей к площади.
В это время Королева Вакханок в сопровождении Голыша вошла в залу пиршества, где ее встретили неистовые приветствия:
— Теперь, друзья, — сказала она с лихорадочным волнением, как бы желая заглушить какое-то иное чувство, — да будет шум, гром, гам, землетрясение, буря, шторм! — И протянув Дюмулену стакан, она прибавила: — Наливай!
— Да здравствует Королева! — раздался единодушный возглас собравшихся.
3. «УТРЕННИЙ ШУМ»
Королева Вакханок, сидя напротив Голыша, рядом с Пышной Розой по левую сторону и Нини- Мельницей справа, председательствовала за ранним завтраком, называемым ими «утренним шумом», который великодушно заказал Жак товарищам по веселью.
Эти молодые люди и девушки, кажется, совершенно забыли о всякой усталости, хотя бал, начавшийся в одиннадцать часов вечера, длился до шести часов утра. Эти веселые влюбленные парочки были неутомимы. Они хохотали, ели и пили с юношеским жаром и с аппетитом, достойным Пантагрюэля. Поэтому во время первой части ужина даже мало говорили; слышался только звон бокалов да стук ножей и вилок.
Королева Вакханок казалась гораздо оживленнее, чем обыкновенно, хотя ей не хватало обычной веселости. Раскрасневшиеся щеки и горящие глаза указывали на лихорадочное возбуждение. Ей, видимо, хотелось закружиться и забыть то, что невольно осталось в памяти из печальной беседы с сестрой.
Жак любовался Сефизой со страстным обожанием, потому что, в силу странного сходства характеров, взглядов и вкусов, связь их была несравненно глубже и серьезнее обычных мимолетных сближений. Они даже сами не знали силы обоюдной привязанности, потому что до сих пор, в круговороте наслаждений, любовь их не подвергалась никаким испытаниям.
Маленькая Пышная Роза вот уже несколько дней как овдовела. Ее возлюбленный, юный студент, поехал домой в провинцию попытаться выманить у родственников деньжат, необходимых для достойного окончания карнавала, причем предлог, чтобы получить пособие, принадлежал к числу тех замысловатых выдумок,
