Стихи

ветерок; от зноя нет покоя —
сохнет рот, и кровь моя немеет,
а окно под женскою рукою
искрится, дрожит сияньем полдня,
комнату мою мгновенно полня
вспышками лукавых беглых молний.

1929

ВЕЧЕР

Бреду один по улицам, где вечер
над рдяно-красной черепицей кровель
такой же рдяно-красный догорает.
И, глядя на закат, я вспоминаю:
сейчас и над Неаполем он рдеет,
и блещут окна верхних этажей,
пылающие блики отражая,
и Неаполитанского залива
светлеют волны, тронутые ветром,
и зыблются, как на лугу трава,
и возвращаются мычащим стадом
в шумливый порт под вечер пароходы.
На набережной пестрая толпа
благословеньем провожает этот
минувший день, прожитый беззаботно,
но в той толпе меня теперь уж нет.

Закат сейчас горит и над Парижем.
Там запирают Люксембургский сад.
Труба звучит настойчиво и страстно,
и словно на ее призыв протяжный
нисходит сумрак в белые аллеи.
Толпа детей за сторожем идет
и слушает в молчанье, в упоенье
повелевающую песню меди,
и каждому хотелось бы поближе
к волшебному пробиться трубачу.
Из тех резных ворот, открытых настежь,
выходят люди весело и шумно,
но в их толпе меня теперь уж нет.

Зачем не можем мы одновременно
быть там и здесь, всегда и всюду, где
клокочет жизнь могуче и бескрайно?
Мы непреодолимо умираем,
вседневно умираем, исчезая
оттуда и отсюда — отовсюду,
пока совсем не сгинем наконец.

1930

ПОЭТ

Падают минуты монотонно.
Ты не спишь, и слух твой напряжен —
слышишь старого комода стоны
и бормочущий далекий сон.

Вдоль шоссе автомобиль пронесся,
темноте ночной наперерез;
фарами сверкая, в окна бросил
тень дороги и пропал, исчез.

Этот быстрый свет привел в движенье
комнату твою и вместе с ней
все, что дожидалось воплощенья,
все, о чем молчал ты столько дней.

Миг единственный!.. В ночном бесшумье
свет зажжен, и ты всю ночь готов
пожинать посев глухих раздумий
и следить за прорастаньем слов.

И скитальцам, что в пути устали
и домой бредут уже с трудом,
засияет из далекой дали
свет в окне твоем.