Агасфер. Том 3

— Вот оно что! Дело-то осложняется. Один вышел, а другой вошел! — заметил себе кучер.

И, говоря это, он приблизился к карете, запряженной парой сильных и красивых лошадей. Кучер в плаще с десятью воротниками сидел неподвижно по всем правилам искусства, с высоко поднятым бичом, ручка которого упиралась в его правое колено.

— Ну и собачья же погодка для того, чтобы застаивались такие чудные лошади, как ваши, приятель, — сказал скромный извозчик барственному Автомедону, который остался бесстрастным и немым, как будто не предполагая даже, что с ним говорили. — Не понимает по-нашему… видно, англичанин… это, впрочем, и по лошадям заметно… — объяснил себе кучер это молчание и, заметив у дверцы кареты громадного роста выездного лакея, в длинной и широкой ливрее серовато-желтого цвета с голубым воротником и серебряными пуговицами, обратился и к нему с той же фразой.

То же невозмутимое молчание…

— Оба, видно, англичане! — философски заметил кучер, и хотя происшествие его заинтересовало, но он отошел и возобновил прогулку около своего фиакра.

В это время между человеком с итальянским акцентом и человеком в плаще шел живой разговор. Один продолжал сидеть в карете, а другой стоял на улице, опираясь рукой на дверцу. Беседа велась по- итальянски. Как можно было судить, речь шла о ком-то отсутствующем.

— Итак, — говорил голос из кареты, — значит, решено?

— Да, монсиньор, — отвечал человек в плаще, — но только если орел сделается змеей.

— Итак, когда вы получите другую половину того распятия, что я вам дал…

— Я буду знать, что это значит, монсиньор.

— Старайтесь заслужить и сохранить его доверие.

— И заслужу и сохраню, монсиньор, потому что я преклоняюсь пред этим человеком, который по своему уму, воле и мужеству сильнее самых великих мира сего… Я преклонил пред ним колена, как перед одним из трех мрачных божеств, стоящих между Бохвани и ее почитателями… У него со мной одна задача: обращать жизнь в ничто.

— Гм! Гм! — сказал голос из кареты не без смущения. — Эти аналогии и бесполезны, и неточны… Повинуйтесь ему только… не стараясь рассуждать, почему вы должны повиноваться…

— Пусть он говорит, и я буду действовать… Я в его руках, как труп, по его любимому выражению. Он видит мою преданность уже по службе у принца Джальмы… Скажи он мне только: убей!.. — и этот царский сын…

— Не воображайте ничего подобного, ради Бога! — прервал человека в плаще голос из кареты. — Слава Богу, таких доказательств преданности от вас не потребуют!

— Я делаю то… что мне велят. Бохвани видит меня.

— Не сомневаюсь в вашем усердии… Я знаю, что вы стоите, как разумная живая преграда, между принцем и многими пагубными замыслами. Так как мне сказали о вашем усердии, умении влиять на молодого индуса, а главное, о вашем слепом послушании при исполнении приказаний, я и решил открыть вам все. Вы фанатически исполняете приказания того, кому служите… Это превосходно… Человек должен быть верным рабом того божества, которое он избрал.

— Да… монсиньор… пока божество… остается божеством.

— Мы друг друга прекрасно понимаем. Что касается награды… то вы знаете… мое обещание.

— Награды?.. Я ее уже получил.

— Как так?

— Это уж мое дело.

— Прекрасно… Что же касается тайны…

— У вас… есть гарантии…

— Да… достаточные!

— А кроме того, монсиньор, интерес к делу, которому я служу, свидетельствует о моем усердии и скромности.

— Это правда… вы человек пылких и твердых убеждений.

— Стараюсь быть таким.

— А главное… очень религиозный… с вашей точки зрения. В наши нечестивые времена хорошо иметь хоть какие-нибудь убеждения… Кроме того, вы полагаете, что можете оказать мне помощь.

— Я могу уверить вас в ней по той же самой причине, по которой смелый охотник предпочтет одного шакала десяти лисицам, одного тигра — десяти шакалам, одного льва — десяти тиграм и одного уельми — десяти львам.

— Что такое уельми?

— А это то же, что дух по отношению к материи, клинок — к ножнам, аромат — к цветку, голова — к телу.

— Понимаю… очень меткое сравнение… Вы человек рассудительный. Помните же то, что вы мне сказали, и старайтесь становиться все более и более достойным вашего идола… вашего бога…

— Скоро ли будет он в состоянии меня выслушать, монсиньор?

— Дня через два, через три. Вчера его спасла рука провидения… а он одарен такой энергией и волей, что выздоровеет очень быстро.

— А вы его увидите завтра?

— Да… перед отъездом… чтобы проститься.

— Тогда передайте ему нечто очень странное и о чем я не мог еще собрать сведений, так как это произошло только вчера.

— Говорите.

— Я пошел на кладбище… в сад мертвецов… Повсюду погребения… факелы среди ночного мрака, освещающие могилы… Бохвани улыбалась на черном небе. Думая о моей богине уничтожения, я тоже радовался тому, как подвозили телеги с гробами. Громадная могила зияла адской пастью, и туда сваливали одних мертвецов на других. А она все еще разевала пасть… Вдруг рядом со мной при свете факела я увидел старика… он плакал, этот старик… Я уже видал его… это еврей… хранитель того дома… на улице св.Франциска… знаете…

Человек в плаще задрожал и смолк.

— Хорошо, знаю… чего же вы запнулись?

— В этом доме… уже полтораста лет… находится портрет человека… которого я встретил в глубине Индии, на берегах Ганга…

Человек в плаще снова прервался и задрожал.

— Вероятно, случайное сходство…

— Да… монсиньор… сходство и ничего больше…

— Ну, а старик еврей?.. Старик-то?

— Сейчас… Продолжая плакать, он обратился к могильщику:

— Как с гробом?

— Вы были правы. Я нашел его во втором ряду другой могилы, — ответил могильщик, — и на нем действительно был крест из семи точек. Как вы могли узнать место и приметы этого гроба?

— Увы, не все ли вам равно? — с горькой тоской отвечал еврей. — Вы видите, я очень хорошо это знал. Где же гроб?

— Сзади черного мраморного памятника, и, знаете, он спрятан неглубоко. Но поторопитесь. Теперь в суматохе никто ничего не заметит. Вы щедро заплатили, и я хотел, чтобы вам удалось!..

— Что же сделал еврей с этим гробом, на котором было семь точек?

— Его сопровождали два человека, которые несли носилки с занавесками. Он зажег фонарь и отправился вместе с ними к указанному могильщиком месту. Там я потерял его из виду из-за скопления катафалков и больше не мог напасть на его след.

— Странно действительно… Зачем еврею понадобился гроб?.. Впрочем, мы примем свои меры… быть может, это сообщение очень важно…

В это время где-то вдали пробило полночь.

— Полночь!.. Уже!

— Да, монсиньор.