окапываться, умело маскироваться и тому подобное. За пять месяцев мы усвоили в малейших подробностях то, что постоянно должен помнить снайпер, чтобы засечь врага, прячущегося в естественном природном окружении, и не дать ему обнаружить себя. Инструкторы у нас были опытные. В сельской местности они учили нас распознавать цель, передавать информацию, оценивать расстояние и стрелять по движущейся цели. Я особенно преуспел в последнем. За те пять месяцев я отлично усвоил, что нужно делать, чтобы выжить на поле боя. В конце курсов всем тем, кто получил квалификационные удостоверения, выдали снайперские винтовки с телескопическим прицелом, бинокль и камуфляжную куртку. Я тоже получил удостоверение об окончании снайперской школы. Меня предупредили, чтобы я никогда никому не отдавал свою винтовку.
В начале января 1944 года я вернулся в полевой батальон в Коломею, что недалеко от железнодорожной ветки Минск — Орша. Там царило оживление, потому что наш батальон загружался в поезд. Ему предстояло влиться в состав 196-го гренадерского полка 68-й пехотной дивизии «Берлин — Бранденбург». В настоящее время он находился на переформировании в Дебице близ Кракова. Мы должны были проехать через всю Польшу. Нам приходилось часто делать остановки — ждали, пока отремонтируют железнодорожное полотно, взорванное партизанами.
В Дебице после переформирования я попал снайпером во 2-й батальон 196-го гренадерского полка. Я получил еще один трехнедельный отпуск и отправился домой. Когда отпуск закончился, я вернулся в свою часть. Произошло новое переформирование, и в Тарнополе я попал в 68-ю дивизию. Там шли тяжелые бои. Поезд остановился на окраине Тарнополя, потому что русские танки прорвали линию фронта и окружили город. Из штаба дивизии поступил приказ — наш батальон должен вернуться в Мезериц, в учебный лагерь под Франкфуртом-на-Одере, до новых распоряжений. В 68-ю пехотную дивизию «Берлин-Бранденбург» входили 169-й, 188-й и 196-й гренадерские полки, 168-й артиллерийский полк, 168-я разведывательная часть, 168-я противотанковая часть и части снабжения, которые должны согласно уставу входить в состав пехотной дивизии.
Немецкий снайпер с винтовкой Mauser ZF-K98k
В 1941 году, когда началась война с Россией, дивизия дислоцировалась на востоке и участвовала в боях под Черкассами, Полтавой и Харьковом. В первом полугодии 1942 года она воевала под Изюмом, а с осени того же года и по начало 1943 года — под Воронежем. Весной 1943 года дивизия находилась в окружении под Обоянью и Сумами. Она также участвовала в летнем наступлении под Курском.
Зимой 1943 года дивизия воевала бок о бок с 1-й танковой дивизией СС «Адольф Гитлер» под Киевом, Житомиром и Радомышлем. В феврале и марте 1944 года дивизия прошла переформирование в учебном центре в Дембе. Оттуда боевую группу бросили в бои под Ковелем. Пока мы находились в Мезерице, на Одере, большая часть 68-й дивизии участвовала в боях под Тарнополем, где попала в окружение и понесла огромные потери. Тем не менее нашим солдатам удалось вырваться из котла. В результате произошло новое переформирование. Я получил приказ явиться во 2-й батальон 196-го полка.
Нас отправили на фронт, где мы должны были сменить сильно потрепанную в боях на Западной Украине венгерскую часть. Днем мы добрались до сборного пункта и замаскировались, чтобы остаться незамеченными вражеской авиационной разведкой. Мы находились в окрестностях Лемберга (Львова), где 68-я пехотная дивизия вошла в состав венгерской 1-й армии. Наконец дело дошло до серьезных боев, и я часто вздрагивал от грохота тяжелых артиллерийских орудий и нескончаемых пулеметных очередей. Когда стемнело, мы двинулись вперед, пройдя мимо сожженного русского танка, от которого густо тянуло горелой человеческой плотью. Он прорвался на наши позиции и был подбит из панцерфауста. Земля была усеяна мертвыми телами немцев, русских, венгров. Трупы какое-то время пролежали под солнцем и успели разложиться. Мы заняли позиции венгерской части, которые ушли, не стали хоронить своих убитых.
Враг заметил передвижения на нашем участке передовой и обрушил артиллерийский огонь на наши позиции. Неподалеку от нас находилось крестьянское подворье, где мы установили миномет. Неожиданно возле минометного расчета разорвался вражеский снаряд. Одному солдату оторвало голову, другому осколком распороло туловище от груди до паха. Мы занимали наш участок всего два часа и потеряли уже двух человек. Я подумал было, что стоит прикрыть тела погибших соломой, но испугался, не желая угодить под обстрел, и по возможности быстро, но так, чтобы это не показалось трусостью, покинул место трагедии.
В десять часов обстрел прекратился, и русские атаковали нас силами пехоты и танков. Это была разведка боем, призванная нащупать слабые места в нашей линии обороны. Многие наши солдаты открыли огонь по врагу с расстояния 500–600 метров, главным образом от испуга. Однако следовало подпустить противника ближе, на расстояние около 200 метров, чтобы более эффективно отразить атаку. Мне еще раньше приходилось подавлять в себе страх. Конечно, я думал об убитых солдатах и вспоминал слова, которые мать сказала мне на прощание, ее просьбу воздержаться от убийства, но ведь у меня был долг солдата. Мы были солдатами, и у нас не оставалось никакого выбора, нужно стрелять, чтобы самому не быть убитым.
Среди русских пехотинцев я заметил какого-то офицера азиатской наружности, который пистолетом подгонял своих подчиненных вперед, к нашим окопам. Я выстрелил в него. Потом продолжил стрельбу и каждый раз точно попадал в цель. Вражеская пехота была вынуждена прекратить наступление и стала искать безопасное место. Каждый, кто продолжал стоять или двигался вперед, сразу замертво падал под нашими пулями. Комиссары остались сзади своих солдат и гнали их вперед под наш прицельный огонь. Я брал комиссаров на мушку и убивал одного за другим. Когда русские командиры заметили, что политруков больше не осталось, они повернули войска назад и вернулись на свои позиции. Наступление противника на нашем участке было успешно отбито.
Затем вражеские танки и пехота атаковали нашу соседнюю роту. Мы усилили огонь по русской пехоте, чтобы отсечь ее от танков. Перед атакой мне было выдано 120 патронов. Теперь мне уже требовалось пополнить запас. Мои расходы боеприпасов во время наступления противника не были документально зафиксированы. Между тем, я заметил, что многие мои товарищи как сначала установили прицел на расстояние 600 метров, так и забыли сменить его до дистанции в 100 метров.
Немецкий снайпер в бою
Сначала мое присутствие в рядах снайперов оставалось без внимания остальных солдат. Только после того как я начал понимать, каких успехов может достичь снайпер и как много от него зависит, и проявил первые успехи, отношение ко мне моих товарищей изменилось. Враг, конечно же, заметил, что на участке передовой прямо перед ним действует снайпер, и стал передвигаться более осторожно. Я уничтожил уже довольно много вражеских солдат, но сильно беспокоился из-за того, что русские засекут мое местоположение. Прежде всего, я осматривал окружающую местность и определял расстояние до позиций противника. Ширина ничейной земли составляла примерно 500 метров. Где-то впереди затаился и удачно замаскировался русский снайпер. Он хорошо просматривал наши позиции и убил немало наших солдат.
Окопы Иванов находились на расстоянии примерно 10–15 метров друг от друга. На нашем участке каждого пехотинца отделяло от его товарища расстояние в 70 метров. Наши потери личного состава не возобновлялись, и поэтому у нас скоро стало много пустых окопов. Тем не менее линию фронта нужно было удерживать любой ценой.
Мои первые 52 победы в качестве снайпера
Мы окопались под Слободкой-Лесной. На рассвете 8 мая 1944 года я рассматривал в телескопический прицел винтовки окружающую местность. В трехстах метрах впереди, там, где я заметил тайное укрытие
