Юй заварил себе зеленого чая, пристроился на ручке дивана и отпил маленький глоток.
Они жили в старомодном трехэтажном доме стиля шикумэнь, популярного в начале тридцатых годов. Только в тридцатых годах в таком доме жила одна семья. Сейчас, шестьдесят лет спустя, в доме жило больше двенадцати семей. Все комнаты поделили перегородками, чтобы вместить побольше народу. Прежней осталась только выкрашенная в черный цвет входная дверь. Войдя в дверь, жильцы попадали в маленький внутренний дворик, заваленный всяким хламом, – нечто вроде общественной помойки. Оттуда можно было пройти в холл с высоким потолком, от которого отходили два крыла – восточное и западное. Некогда просторный холл давно превратили в общую кухню и кладовую. Два ряда угольных печей и горы угольных брикетов обозначали, что на первом этаже обитает семь семей.
Комната Юя находилась в восточном крыле, на первом этаже. Старого Охотника поселили сюда в начале пятидесятых. Ему даже была дарована роскошь в виде дополнительной комнаты – гостиной. Теперь, в девяностых годах, в четырех комнатах, отведенных когда-то Старому Охотнику, жили четыре семьи: сам Старый Охотник с женой; две их дочери: одна с мужем и дочерью, вторая, тридцатипятилетняя, незамужняя; и его сын, следователь Юй, который жил с женой Пэйцинь и сыном Циньцинем. В результате каждая комната одновременно служила спальней, гостиной, столовой и ванной.
До уплотнения в комнате Юя была столовая; площадь ее составляла около одиннадцати квадратных метров. Комната была не идеальной, так как в северной стене было всего одно окно не больше бумажного фонаря. Особенно трудно было принимать в ней гостей, так как, чтобы попасть туда, нужно было пройти через комнату Старого Охотника, некогда гостиную, выходившую в холл. Вот почему семейство Юй редко приглашало к себе гостей.
Чэнь пришел в половине седьмого. В одной руке он нес керамическую бутылочку с шаосинским рисовым вином «Красная дева». Такое вино отлично сочетается с крабами! В другой его руке был, как обычно, черный кожаный кейс.
– Добро пожаловать, старший инспектор, – встретила его Пэйцинь, идеальная шанхайская хозяйка, вытирая руки о фартук. – Как гласит пословица, «ваше общество осветило наше скромное жилище».
– Любое жилище, в котором устраивают пир с крабами, – великолепное жилище, – возразил Чэнь. – Спасибо вам за вашу доброту.
В комнате вокруг стола едва разместилось бы четыре стула. Поэтому они втроем сели на стулья, а с четвертой стороны тихо сидел на кровати их сынишка Циньцинь.
Циньцинь был длинноногий, большеглазый, круглолицый; впрочем, увидев гостя, он от смущения спрятал мордашку за книгой с картинками. Стесняться он перестал, только когда на столе появились крабы.
– Где ваш отец, Старый Охотник? – спросил Чэнь, кладя палочки на стол. – Я еще не поздоровался с ним.
– Его нет дома; он патрулирует рынок.
– По-прежнему в строю?
– Да, это долгая история. – Юй покачал головой.
Выйдя в отставку, Старый Охотник записался в добровольную народную дружину. В начале восьмидесятых, когда частные уличные торговцы были вне закона или, на политическом жаргоне, считались «капиталистами», старик взял на себя ответственность по охране святости государственного рынка. Однако вскоре частную торговлю узаконили и даже провозгласили необходимым дополнением к социалистическому рынку. Правительство больше не вмешивалось в частный бизнес – если предприниматели исправно платили налоги. Но старый сыщик все равно продолжал ходить на рынок, как на работу, хотя дел у него там теперь не было. Ему просто приятно было чувство, что он может принести хоть какую-то пользу социалистическому строю.
– Поговорим за едой, – вмешалась Пэйцинь. – Крабы ждать не могут!
Крабовый пир удался на славу. Круглые красно-белые крабы в маленьких бамбуковых пароварках красиво смотрелись на фоне белоснежной скатерти. Среди сине-белых блюдец лежал медный разделочный молоточек. Рисовое вино было подогрето до нужной температуры. Оно стояло под лампой и оттого горело, как янтарь. На подоконнике в стеклянной вазе стоял букет хризантем – пусть он слегка поредел, поскольку был срезан два-три дня назад, он все еще смотрелся выигрышно.
– Жаль, что я не догадался захватить мой «кэнон». Надо бы сфотографировать стол, крабов и хризантемы, – сказал Чэнь, потирая руки. – Как будто иллюстрация из «Сна в Красном тереме».
– Вы ведь имеете в виду двадцать восьмую главу? Баоюй и его «сестры» сочиняют стихи на крабовом пиру. – Пэйцинь вынула из крабовой ножки мясо для Циньциня. – Увы, нашу комнату не сравнишь с Садом Роскошных зрелищ.
Юю было приятно, что они только что побывали в том Саду. Теперь он тоже в состоянии оценить сравнение.
– Но ведь наш старший инспектор – настоящий поэт. Он прочтет нам свои стихи.
– Не просите меня читать, – возразил Чэнь. – Когда я ем крабов, мне не до стихов!
– На самом деле для крабов сейчас еще не сезон, – словно извиняясь, проговорила Пэйцинь.
– Да нет, они очень вкусны.
Очевидно, Чэню понравилась изысканная стряпня Пэйцинь. Особенно он налегал на соус чжису, который ему то и дело приходилось подливать. Доев золотистую пищеварительную железу самки, Чэнь вздохнул от удовольствия:
– Однажды Су Дунибо, поэт эпохи Сун, сказал: «О, если бы я мог наслаждаться крабами без того, чтобы рядом не сидел винный надзиратель!»
– Что еще за винный надзиратель? – Циньцинь первый раз подал голос во время ужина, выказав интерес к истории.
– Винный надзиратель был мелким чиновником в XV веке, – пояснил Чэнь, – как в наши дни офицер полиции среднего звена. В его обязанность вменялось лишь одно: следить за поведением других чиновников на парадных пирах и праздниках.
– Ну, вам не нужно об этом беспокоиться, старший инспектор Чэнь. Пейте в свое удовольствие, – засмеялась Пэйцинь. – Ужин у нас не парадный, а начальник тут вы – ведь вы начальник Юя.
– Госпожа Юй, я в восхищении от вашего ужина. Крабовый пир! Я долго, очень долго мог только мечтать о нем.
– Все благодаря Пэйцинь, – сказал Юй. – Ей удалось достать крабов по госцене.
Все отлично знали, что купить крабов по госцене – неслыханная удача. По крайней мере, по официальной цене. Так называемые госцены еще существовали, но в основном в газетах и в данных государственной статистики. На свободном рынке цены были выше в семь-восемь раз. Однако государственным ресторанам время от времени, в начале и в конце сезона, привозили одну-две бочки крабов. Вот только до посетителей эти крабы почти никогда не доходили. Как только их привозили, их распределяли между сотрудниками ресторана.
– Чтобы покончить с ужином, съедим еще лапшу. – Пэйцинь держала в руках огромную супницу; на поверхности бульона плавали кусочки розовой ветчины Цзиньхуа.
– Что это?
– Лапша «из-за моста», – пояснил Юй, помогая жене водрузить на стол супницу, полную прозрачной рисовой лапши, а также расставить тарелочки с закусками: нарезанной тонкими ломтиками свининой, рыбным филе и зеленью.
– Ничего особенного, – улыбнулась Пэйцинь, – просто блюдо, к которому мы привыкли, когда как представители «грамотной молодежи» жили в провинции Юньнань.
– Лапша «из-за моста»… Кажется, я слышал об этом необычном блюде. – В голосе Чэня слышалась радость истинного гурмана. – А может, читал о нем. Его называли очень специфическим, но пробовать его мне еще ни разу не доводилось.
– Вот что о нем рассказывают. – Юй, неожиданно для себя, пустился в разъяснения. – В эпоху династии Цин один образованный муж занимался в уединенном домике на острове, готовясь к экзамену на должность чиновника. Жена приготовила мужу одно из его любимых блюд, куриный суп с лапшой. Чтобы принести суп мужу, жене нужно было перейти длинный деревянный мост. Когда она дошла до острова, лапша остыла и утратила свой свежий, хрустящий вкус. Поэтому в следующий раз жена понесла две чаши: одну с горячим
