Увидев столь драгоценный дар, студент был крайне обрадован:
— Как я благодарен тебе! Могу ли не принять сей царский подарок!
И так начали они жить вместе. Всякую ночь предавались любви, и страстное вожделение охватывало их без меры. Оттого Мяонян день ото дня худела, и однажды из нее полилась кровь. Она вовсе перестала заботиться о своем теле, и скоро болезнь опутала ее всеми своими нитями. Студент был полон сил и здоровья и не чувствовал никаких признаков изнурения. И когда наступила пора Холодной зимы, то есть не прошло и года, как Мяонян вступила на супружеское ложе, она оставила этот свет. Ее имя было записано в книгу душ усопших актерок, певиц и проституток.
Студент долго пребывал в скорби. Он лил слезы и стенал, точно потерял мать. Он обрядил покойную в саван, совершил обряд положения в гроб и похоронил, как того требовал обряд благочиния. Не захотел жить в спальне, потому переделал кабинет и укрылся в нем, проводя в одиночестве дни и ночи. Не мог забыть Мяонян. Даже когда прошло довольно много времени после ее смерти, он по-прежнему был верен ей.
Тем временем красавица Айюэ, узнав о том, что студент женился и Мяонян поселилась в его доме, опечалилась, поняв, что потеряла возлюбленного. И хотя студент теперь был близко, до него было все равно что до неба. Но когда до нее дошли слухи о кончине певички, у нее вновь родилась надежда, что любовь меж нею и студентом будет восстановлена. И однажды Айюэ пробралась в дом студента. В тот миг студент, одинокий и удрученный, сидел в зале. Он не забыл Айюэ, но, полагая, что ее муж дома, не смел первым возобновить свидания. И вдруг сама Айюэ предстала перед ним. Он обрадовался так, как если бы вдруг стал обладателем редкостной драгоценности. Айюэ сердито и с упреком сказала ему:
— Заячье отродье! Похоже, хотел погубить меня, оставив без любви на весь оставшийся мне век!
Взявшись за руки, Айюэ и студент вступили в спальню.
— Муж с утра до вечера в войсках, — сказала Айюэ. — Меня же собирается отослать к родственникам. — От горя у нее перехватило горло, и она не могла говорить. — Пришла проститься с господином. Не ведаю, когда еще сможем предаться счастью взаимной любви. — Она говорила, и слезы, точно жемчужины, стекали со щек.
Студент, как мог, утешал ее. Они сняли платье, возлегли на изголовье и точно прилипли друг к другу. Айюэ скрестила ноги на его пояснице, и студент нацелил свое орудие прямо в лоно. Он спрятал себя внутри нее. Айюэ охватила радость, которую она едва ли могла сдержать. Студент мерно раскачивался над ней — так стрекоза, паря над водоемом, приникает к поверхности воды. Айюэ охватила дрожь. Ее тело стало послушным и податливым. По нему словно прокатывались волны. Студент завладел ее чувствами сполна. Каждый из любовников, соединенный плотью с другим, хотел отдать другому всю свою любовь. Янский жезл, как бы воплощая в себе величие их любви, безостановочно и целенаправленно опускался в лоно. Писатель с чувствительным сердцем описал бы эту сцену так: «Нефритовые врата, сейчас благоуханные, точно лучшие ароматы цветов, властвовали над янским жезлом, не давая ему покинуть сей чертог».
Студент поднялся, зажег светильник и снова лег рядом с Айюэ. До четвертой стражи они осыпали друг друга ласками. Студент вновь и вновь задерживал в себе дыхание и был неутомим, не спуская тетивы. Но вот незаметно забрезжил рассвет. Айюэ испуганно поднялась. Оделась, и на грудь ее полились потоки слез.
— Что делать? Как же нам быть? — горестно восклицал студент. Вместо ответа Айюэ снова залилась слезами.
Поистине здесь позволю себе заметить:
Среди знатных семей Лояна был известен род Цзя. Глава рода, имя его было Лань, прозвание Даньшэн, из года в год покидал дом по торговым делам, множа достояние семьи, иной раз прикупая земли. Плодами трудов своих он стал первым лицом округи, и люди, отдавая дань уважения его состоянию, прибавили к имени Ланя чиновничий чин, именуя его теперь Лань-юаньвай — «Лань — сверхштатный чиновник». Госпожа Лань, урожденная Фын, была дочерью некоего богача из Гуанлина. От природы благонравна и чиста, она была со всяким добросердечна и приветлива. Каллиграфия, стихи, живопись и игра на цитре составили ее любимые занятия. У этих достойных людей было три дочери. Старшая звалась Чжэньнян — Дева Жемчужная, средняя — Юйнян — Дева Нефритовая, младшая Яонян, что значит Дева Кокетливая. С юных лет девушки получали высоконравственное воспитание, внимая наставлениям матери. А уж как писали стихи! Посрамили бы самых прекрасных поэтесс древности — Бань Цзи и Се Ань.[18] Особенно большие дарования обнаружила старшая, которая с младых лет слыла талантливой. Одна из соседских девушек, Пань Жолань, дружила с сестрами и оказывала на них немалое влияние, подчас дурное, ибо, случалось, далеко заходила в разговорах, хихикая по поводу отношений между девушками и молодыми парнями из низких сословий. Барышня Чжэньнян еще в нежном возрасте была сговорена за старшего сына некоего Фу Чуньсяня по имени Чжэньцин. Родители Чжэньцина рано оставили белый свет, и дела семьи пришли в упадок. Женитьба затянулась, и по сей день он был не женат. В тот год почил и Лань-юаньвай. Хотя он оставил семье большие богатства, дом осиротел и жизнь в нем замерла.
Юэшэн приходился семье Лань родственником. В ту пору ему минуло дважды по девять, иначе сказать восемнадцать. Ходила молва, что он распущен и большой охотник до вина. И вправду, молодой человек знал одно — ноги в стремена, уздечку в руки, и он уже там, где бренчат струны и дудят камышовые дудки. Юэшэн водил компанию с себе подобными, и не было ему равных ни в сочинении стихов, ни в пении романсов, а уж кистью владел, как никто. Но если говорить о его истинном таланте, то он был первым во всяком цветнике, а в разных забавах не имел равных даже среди первейших повес округи. Однажды пройдясь по лугу росных трав, он уже не имел воли покинуть его, мечтая об одном — утопить душу в наслаждении. Много потратил он разумения на разные любовные замыслы и во многих преуспел. Хотел свести близкое знакомство с семьей госпожи Лань, но случай все не представлялся.
Старшая из дочерей госпожи Лань, а именно Чжэньнян, была необычайно хороша собой: кожей гладка, статью и обликом изящна, в движениях быстра, поднимет ножку, опустит — вот-вот взлетит. Ей едва минуло трижды по шесть, она расцвела, словно пышноцветущее деревце сливы. Ее густые брови становились схожи с очертаниями весенних гор, когда она их морщила, а широко распахнутые глаза дышали зноем чувств. Чжэньнян знала письмо, до тонкостей ведала обряд, короче, была полна всяческих совершенств и добродетелей. Средней, Юйнян, было семнадцать, а младшей едва минуло шестнадцать, и обе были прелести несравненной.
Однажды, когда они безо всякого дела бродили по дому, возник между ними такой разговор. Предварительно уведя сестер в спальню, средняя сестра Юйнян молвила им так:
— Сестрички! Мы питаем друг к другу глубокую любовь и привязанность. И было бы славно, если бы был у нас молодой человек, один на всех.
— Как жаль, что старшая сестра выйдет замуж и покинет нас, — с болью сказала младшая.
— Таков великий обычай, принятый среди людей, — выходить замуж, — возразила старшая. — Разве вы замуж не пойдете?
— Полагаю, когда старшая сестричка выйдет замуж, выгонит нас, — мрачно заметила младшая.
