свидетельствующие в пользу этой гипотезы.
Как читатели уже знают, 'Новый Владимирский Летописец' сообщает об Ольге, что
Основанием для господствующей точки зрения о происхождении Ольги русские ученые видят главным образом в ее «Житии», где читаем следующее:
По «Житию» выходит, что Ольга была варяжского рода (языка), из района Пскова.
Эти две цитаты дают исключающие друг друга сведения о происхождении Ольги; они и порождают противостоящие теории.
Последняя цитата ставит родной край Ольги в район современного Пскова. Старый автор пишет, что самого Пскова еще не было, но на его месте (или поблизости) был город Избореск; и что имя «Псков» (или «Плесков» — что связано с 'Плесковской землей') появилось в результате 'молитвы и пронаречения' самой Ольги.
В. Николаев, однако, привел естественное возражение: почему Ольга, если она действительно 'отъ языка варяжска', создала в России город и дала ему имя, практически совпадающее с именем одной из болгарских столиц — Плиски (НИКВ с. 99)?
Затем Николаев атакует сведения из «Жития», указывая на большую вероятность того, что его автор мог заблудиться: если он знал, что Ольга из «Плескова», но не слышал о болгарском городе Плиска, он мог бы подумать, что она из Пскова, и добавить к этому то, что он знал о Пскове и его населении (НИКВ с. 99).
В связи со спорами вокруг «Плескова» А. Чилингиров обратил внимание на еще одну деталь: в русских летописях отмечается, что киевский князь Игорь, отец Святослава, взял свою супругу из города ПЛЪСКОВЪ. Однако точно так же пишется имя болгарской столицы Плиска в болгарских источниках (ЧИЛ2 с. 20).
Конечно, орфография имен имеет значение, хотя его не следует преувеличивать. Но все-таки это дает основание допустить, что кто-нибудь из переписчиков заблудился (или воспользовался) близостью имен «Плесков» (
) и «Плъсков» (
); 'варяжский пейзаж' в тексте Жития мог быть придуман — как и ряд других подобных текстов. Например как те, которые «удревляют» Рюрика, и чьей целью является обоснование претензий Ярослава (представителя 'варяжской ветви' наследников Владимира) на Киевский трон, против соперников Ярослава — наследников Бориса и Глеба (представителей 'болгарской ветви'). Возможно, что текст «Жития» был искажен в еще большей степени: что Ольга достроила Избореск и назвала его именем своего родного города — Плъскова, а это имя получило соответственно немецкую и русскую формы Плесков и Псков, и что все это радетель правящей ветви Ярослава пропустил и заменил другим рассказом.
В отрыве от общего контекста последнее допущение выглядит не очень вероятным.
Тем не менее совпадение имени «Плъсков» с именем болгарской столицы плюс совпадение орфографии является доводом в пользу «болгарской» гипотезы.
Лаврентьевская летопись сообщает, что Ольга была христианка и имела 'при себе пресвитера' (НИКВ с. 99).
Архимандрит Леонид тоже указывает на присутствие при Ольге болгарского священника Григория (ЛЕО; НИКВ с. 102).
Мавродин считал, что личность Григория не заслуживает внимания. Он писал:
'В свите Ольги, которая сопровождала ее в Царьград, действительно был некий священник Григорий, но в посольстве Ольги он не играл никакой роли. Он не был официальным духовником русской княгини, во всяком случае в Византии его не считали таковым, потому что в противном случае его не обидели бы так бесцеремонно, как сделал Константин Багрянородный, дав ему подарок меньше того, что получили переводчики. Меньше Григория получили только рабы и слуги.'
Но Мавродин не подозревал о том, что христиане Царьграда — и по крайней мере иерархи цареградских христиан — не очень ценили болгарских. Поскольку мы это знаем, мы можем согласиться с тем, что отношение византийцев к Григорию скорее всего являлось следствием их пренебрежения к болгарскому христианству, и что его скорее всего обидели намеренно.
С подозрением к личности Григория относился и Е. Е. Голубинский. Его очень сильно смущало наименование церковного сана Григория: 'Григорий пресвитер мних церковник всех болгарских церквей'. Он считал, что пока этот сан не поддается объяснению.
Еще в конце XIX века Голубинскому возражал князь М. А. Оболенский. Он заметил, что у Константина Багрянородного Григорий назван не «поп» (папа’с, с ударением на втором слоге), а 'па’пас', чей смысл примерно соответствует слову «епископ» (ОБОЛ с. 123). Наверное поэтому, сам Оболенский титулует Григория 'епископом Мизийским'.
Учитывая то, что эпоха Ольги совпадает с первыми десятилетиями распространения христианства, нужно иметь в виду, что смысл слова 'па'пас' мог быть близким даже к слову 'папа'.
Но самое главное здесь то, что в выражении 'пресвитер церковник всех болгарских церквей' мы сталкиваемся с уже забытой терминологией старого болгарского и русского христианства. Очевидно, что она отличалась от греческой, от принятых сегодня слов «патриарх», «епископ» и т. п. Точно также в Воденской надписи царя Самуила встречаем сан 'первый христианин' — первый по рангу (в иерархии) — тоже термин неправославного происхождения.
Почему Ольга путешествовала с этим 'пресвитером церковником всех болгарских церквей'? Зачем он был нужен ей? Логика этих вопросов дает основание А. Чилингирову утверждать, что Ольга приняла христианство до своей поездки в Царьград, что приехала она туда со своим духовником Григорием, «епископом Мизийским» (ЧИЛ2 с. 31); византийцы, не признававшие болгарское крещение (или считавшие его 'низшим'), крестили Ольгу во второй раз.
Впрочем, возможно, что в те далекие времена не считалось зазорным креститься несколько раз.
В своей работе ДИМП П. Димитров приводит точную цитату из старой летописи:
Здесь мы видим сразу несколько болгарских имен; остановимся очень коротко на каждом из них, а потом попробуем сделать из них соответствующие выводы.
В. Николаев писал:
Эта ключница — не кто иная, как мать Владимира.
Как и выше, «малък» — болгарское слово, означающее «маленький». Отметим полное совпадение
