Три рэкетира

– И никто больше не беспокоил? – почти по-дружески поинтересовался Украинский.

– По-честному, не знаю. Мамой клянусь. Вроде и заходили к ним какие-то парни. А может, поистине, нет. Я в подвале весь вечер электрику перебирал. Ничего не видел.

«Понятное дело, врет, – думал про себя Украинский. – «Эти пристукнутые мешком Вовкины наркоманы, скорее всего, обгадились. Кто-то такой в баньке парился, кто ловчееоказался. Ну, это мы выясним. – Украинский задумчиво поглядел на Вась-Вася. – Все-то ты, толстый враль, видел. Чего б тебе, иначе, полторы недели на даче скрываться? Ну да ладно. Успеешь рассказать».

– В общем так… – Украинский устало потер виски. – Сейчас поедешь с моими ребятами и все до одной кассеты сдашь.

Бонасюк с готовностью закивал.

– Потом посмотрим, что с тобою делать… – добавил Сергей Михайлович задумчиво.

Бонасюк, в который раз, содрогнулся.

– Разрешите, товарищ полковник? – в кабинете снова появился Следователь.

– Давай, – Украинский встал из-за стола и неторопливо направился на балкон, глотнуть свежего воздуха.

– А теперь слушай сюда, Вася, – Следователь опять склонился к Василию Васильевичу, вызвав у того острое чувство мучительно-отвратительного «дежа вю». – Ты работаешь на нас. Делаешь то же самое, но все записи приносишь мне. Понял? Обманешь – накажем, а сболтнешь кому – я тебе лично язык выдеру и в жопу засуну.

Василий Васильевич только энергично закивал в ответ.

В течение следующего получаса тайник Василия Васильевича был вскрыт Следователем и его Близнецом. Оба действовали с алчностью голодных медведей, разоряющих пчелиное гнездо.

Собственно, сам тайник представлял из себя большой металлический ящик, закрепленный за Бонасюком на кафедре еще с преподавательских времен, да так и оставшийся в его распоряжении. Сотрудником института Василий Васильевич уже два года, как не числился, но иногда захаживал в гости. Нужно сказать, что бывшие коллеги всегда были ему рады. Многие и сами подумывали о том, чтобы подаваться на вольные хлеба, а потому поглядывали на эксдоцента со смешанным чувством зависти и восхищения. «Выбился в люди», – поговаривали между собой доктора и кандидаты. И если Бонасюк на родной кафедре слыл достойным подражания примером, то ему самому казалось, что лучшего схрона и придумать невозможно. Долгое время так и было.

Как только Следователь и Близнец вычерпали до дня источник накопленного Вась-Васем компромата, вся троица дружно устремилась к выходу. Точнее говоря, подталкиваемый в спину Бонасюк указывал путь загруженным сумками милиционерам. Встречавшиеся в коридорах знакомые преподаватели приветливо кивали Бонасюку. Василий Васильевич трусил головой в ответ, сдерживая рыдания и ощущая себя отбившимся от стада теленком, брошенным на заклание волкам.

«Ох, Кристичка», – стонал в душе Василий Васильевич. – «Не было бы тебя, и всего этого кошмара со мной бы неприключилось… Уж лучше бы ты, поистине, на вступительных экзаменах провалилась…».

Покидать стены «альма-матер» ему хотелось примерно также, как щенку – уютное логово.

«Только, по-честному, выйти-то все равно придется», – с отчаяньем думал Бонасюк. Он шагнул из прохлады факультетского вестибюля на знойную улицу, словно смертник на эшафот. Сработала пружина и тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за спиной.

Едва все трое оказались снаружи, Бонасюк был втиснут в салон поджидающей неподалеку служебной «семерки» милиционеров. Следователь закинул сумки в багажник, Близнец запустил двигатель и машина медленно поехала по Борщаговской.

«Господи, сделай так, чтобы они меня отпустили», – горячо взмолился Вась- Вась. – «Господи, ну пожалуйста… Только бы обратно к ним не возвращаться… Только не туда… Господи, ну пожалуйста…».

– Тут давай, – неожиданно распорядился Следователь.

Близнец воткнул «нейтралку» и принял вправо. Машина остановилась, не доехав метров сто до остановки скоростного трамвая «Политехнический институт». Сбоку тянулось угрюмое каменное ограждение, за ним – узкий тротуар, далее – закованная бетонными тисками Лыбидь – та самая река, с которой, если верить легенде, и взял начало Киев. Время превратило живописную некогда реку в загаженную сточную канаву. За рекой подымалась угрюмая железнодорожная насыпь. Место было безлюдным.

«Неужто, поистине, убьют?» — похолодел Василий Васильевич, ожидая самого худшего. Пот катил с него градом, снова прихватило живот.

Следователь обернулся с переднего сидения и с расстановкой повторил то, что Вась-Вась уже слыхал от него в кабинете:

– Из города – ни ногой. А только кому ляпнешь хоть слово – тут тебе и конец.

– Конец тебе, – зловещим эхом откликнулся Близнец, и Бонасюк выскочил из салона «семерки» с быстротой карася, соскочившего с рыболовного крючка.

Выпущенный на свободу столь неожиданно, Василий Васильевич нырнул в подземный переход и смешался с толпой, в которой преобладали студенты. Он на одном дыхании достиг остановки метро «Политехнический институт», но отчего-то не спустился вниз, а продолжал шагать вдоль Брест-Литовского проспекта, не в силах ни остановиться, ни обернуться. Ноги будто взбесились. Продолжая идти вперед, все равно куда, лишь бы подальше от Следователя с Близнецом, Василий Васильевич неожиданно для себя оказался на Крещатике. «Кудаэто, поистине, меня занесло?», – соображал Бонасюк, ошарашенно озираясь вокруг. К тому времени уже почти стемнело.

Василий Васильевич нырнул в метро и на эскалаторе снова погрузился в транс. Всю оставшуюся дорогу домой он проделал, словно чудесным образом оживший манекен. Механически вошел в вагон, покинул его на своей станции и побрел среди людского моря, совершенно безучастный к окружающему. Часть его сознания ликовала. Другая часть ежеминутно ожидала, что твердая рука вот-вот опустится на плечо: