– Оно погибнет.
– Веселенькую перспективу вы нам нарисовали. Давайте попробуем подвести итоги, – предложил Гуров. – Как должен быть выглядеть акт покаяния ингушей перед осетинами? Кто какие действия должен совершить? Мы должны все представлять, если хотим реализовать эту идею.
– А вы этого хотите? – с интересом спросил отец Георгий.
– Да.
– Сама процедура не представляется мне сложной. Если ингушские старейшины придут с покаянием к старейшинам Осетии, этого будет достаточно. Сложность в другом. Кто выступит в роли посредника? Это должен быть человек, одинаково авторитетный для осетин и для ингушей. Высокий моральный авторитет. Такой, скажем, как мать Тереза или доктор Швейцер. Такого человека нет.
– Такой человек есть, – неожиданно для себя сказал Тимур.
Все присутствующие обернулись к нему.
– Кто? – спросил Гуров. – Мы его знаем?
– Кое-кто знает. Тот, кто давно занимается водкой. Водка «Дорохово».
– Хаджаев? – предположил Пекарский.
– Да, – подтвердил Тимур. – Алихан Хаджаев.
II
О трагедии в Беслане Алихан Хаджаев узнал только через два месяца от молодой женщины, учительницы из Владикавказа, которая привела к нему в горы десятилетнего сына. У него вдруг начала отсыхать рука. Врачи не смогли определить причину болезни. Не помогали ни физиотерапия, ни лечебный массаж, ни медикаментозные курсы. Намаявшись по больницам, отчаявшаяся мать прослышала про целителя, который живет бирюком в горной хижине, лечит травами и наложением рук и при этом не берет денег. Об его исцелениях рассказывали чудеса. Он избавлял от бесплодия, лечил трофические язвы, парализованные у него начинали ходить. В ближайшей деревне, от которой до хижины целителя было километров пятнадцать по бездорожью и козьим тропам, его звали Али и считали святым. К нему она и отправилась с больным сыном и страшной вестью о трагедии в Беслане.
Путь Алихана от ворот Владимирской психушки до хижины в горах занял почти два года. Он пешком обошел все северные храмы и монастыри. В одних задерживался на два-три дня, в других жил по несколько месяцев. Он словно бы впитывал в себя энергию древних намоленных мест, насыщался ею, как истощенный колодезь наполняется водой. И когда чувствовал, что приток энергии прекратился, что святая земля уже ничего не может ему добавить, шел дальше.
В монастырях ему давали кров, благословляли на хозяйственные работы, вместе с послушниками он разделял трапезу. Он отстаивал заутренние и всенощные, но никогда не молился, не исповедовался и не причащался святых тайн. Когда дьякон вопрошал с амвона: «Веруешь ли ты в единого Бога нашего, Вседержителя?» – отвечал: «Верую». Но его Бог не был русским Богом-Вседержителем, его Бог был осетинским Стыр Хуцау, Большим Богом, Богом Богов, включающим в себя и христианского Всевышнего, и иудейского Яхве, и мусульманского Аллаха, и даже, может быть, Кришну и Будду, о которых у Алихана были самые смутные представления. Как и многие осетины, он был больше язычником, чем православным христианином, но никогда не задумывался о своем отношении к религии и к ее формам. Он ощущал в себе присутствие Бога, исполнял повеления Его так, как понимал их душой. И этого было достаточно.
В Юрьевском монастыре под Великим Новгородом он вдруг понял, что обет, который он дал себе, отправляясь в Троицко-Сергиевскую лавру, этот обет исполнен. Алихан вернулся во Владикавказ и застал отца при смерти. Он успел принять его последний вздох и увидел в этом волю провидения, которая заставила его вернуться домой. Дочери испугались и не сразу узнали отца в чужом человеке, похожем на бродягу, совершенно седого, с черной неухоженной бородой. Мадина встретила мужа как брата.
Отбыв сорокадневный траур и поклонившись родным могилам, Алихан отравился в горы. Он не мог бы объяснить, чего ищет. Лишь знал, то это место или не то. Все было не то. Иногда – почти то. Он продолжал искать. И однажды вся энергия русских святых мест, сохраненная в нем, вдруг словно бы соединилась с энергией невзрачной горы, на склоне которой прилепились остатки древней сторожевой башни. Алихан понял: то.
Он сам, своими руками, построил хижину, подвозя камни на арбе, запряженной двумя медлительными волами, которых он купил в деревне. К хижине пристроил кошару, завел десяток овец и коз. Научился делать козий сыр, крушить кукурузу на самодельной мельнице и печь из нее лепешки. Однажды, когда он спустился в деревню обменять барана на дрова и купить соли, лавка оказался на замке, а в доме продавщицы царила паника: ее пятилетний сын умирал. Сначала метался в жару, потом затих и никак не реагировал на окружающих. Алихан не знал, что заставило его подойти к ребенку и возложить руки на его пылающее тельце. Руки были большие, грубые от черной работы, вопиюще несовместимые с нежной детской кожей. Но произошло чудо: они словно бы втянули в себя сжигающий мальчонку огонь, как вода в деревенской кузнице охлаждает раскаленный металл. Уже через полчаса жар спал, хриплое прерывистое дыхание выровнялось, кризис миновал.
После этого случая в Алихане открылось какое-то внутреннее зрение. Он чувствовал животворящую силу горных трав и откуда-то знал, когда их собирать и как хранить, чтобы они не потеряли своих свойств. В людях, которые приходили к нему со своими болезнями, он видел будто бы темные места, как на рентгеновском снимке. Эти почернения означали, что человеку не хватает жизненной энергии, которой были переполнены горы, травы гор, вода гор, воздух гор. Чтобы эта энергия перелилась в человека, он должен быть свободен от злобы, корысти, себялюбия и самодовольства, закрывающих доступ энергии в его душу, как невидимая пленка мешает свободно разлиться воде. Некоторым достаточно было пожить пару недель в горной глуши, чтобы восстановить нарушенное равновесие между собой и миром, другим помогали травяные настойки и отвары, несущие в себе энергию гор. Алихана называли целителем, но сам-то он знал, что никого не исцеляет. Он пробуждает в человеке силы, которые помогают ему побороть болезнь, – вот и все, что он может. Он открывает душу человека для общения с Богом. С горами, с прозрачными солнечными днями, с ночной умиротворяющей тишиной. А это и есть Бог. Люди в непробиваемой броне корысти и самодовольства к Алихану не приходили. Приходили отчаявшиеся. Отчаяние очищает душу.
Слава об Алихане шла по всей Осетии, Ингушетии, Чечне, даже по Дагестану и Кабарде. Он никому не отказывал в приеме. Лишь когда приезжали из России, со Ставрополья или с Кубани, говорил с виноватой улыбкой: «Я не смогу вам помочь. Травы гор не для вас. Вам нужны травы ваших степей».
Причины, по которой у сына учительницы начала отсыхать рука, Алихан не знал. Он видел дряблые, как тряпочки, мышцы, пальцы не сгибались, даже не шевелились. В ауре мальчишки было огромная черная
