возникшие подозрения. Новосибирского предпринимателя связывали с Сорокиным сложные, очень напряженные отношения. Каждая их встреча кончалась руганью с матом и взаимными угрозами. Как можно было догадаться, Лопатин был должен Сорокину деньги, очень немалые, но не отдавал, а требовал выполнения каких-то обязательств. С полгода назад Лопатин уехал из Тулы, Сорокин продолжал ему звонить. Последний звонок с угрозами он сделал сразу после возвращения из Лондона.
Один из следователей вылетел в Новосибирск и допросил Лопатина в качестве свидетеля. Из сообщений прессы и телевидения Лопатин знал об убийстве Сорокина, но никакого сожаления не выразил. Напротив, пожелал, чтобы тот попал в ад, где таким сволочам самое место. На вопрос следователя, какого рода конфликт был между ними, откровенно рассказал, что цифра в договоре купли-продажи поставлена для минимизации налогов, на самом же деле завод он купил за два с половиной миллиона долларов. При этом миллион семьсот отдал сразу, а восемьсот тысяч обязался отдавать в течение года с прибылей от реализации водки. Но с этим ничего не вышло. Заводу неожиданно прекратили поставки спирта. И сделал это сам Сорокин, использовав свое влияние на генерального директора объединения «Туласпирт». В ответ Лопатин отказался выплачивать остаток долга до тех пор, пока поставки спирта не будут возобновлены. При продаже завода Сорокин обязался передать Лопатину сеть сбыта и гарантировал постоянные квоты на спирт. Ни того, ни другого не было сделано.
На вопрос, какую цель преследовал Сорокин, Лопатин пояснил, что это и ужу ясно: обанкротить завод и снова забрать его себе. Но не на того напал.
Следователь насторожился. В деле появился мотив преступления. Не нужно отдавать восемьсот тысяч долларов. Очень серьезная сумма, убивают и за гораздо меньшие деньги. А после устранения Сорокина не составит большого труда наладить отношения с «Туласпиртом» и возобновить поставки сырья.
Ответ на вопрос, с которого начинается любое расследование: «Кому выгодно?» – стал очевиден. Следователь вынес постановление о задержании Лопатина в качестве обвиняемого, мерой пресечения избрал содержание под стражей. Предпринимателя арестовали и под конвоем доставили в Тулу.
На допросах в тульском СИЗО Лопатин виновным себя не признал, снова и снова повторял то, что уже рассказал следователю в Новосибирске, потом замкнулся и отказался сотрудничать со следствием. Но и тех показаний, что он дал, было вполне достаточно. Задержать заказчика преступления – это была большая удача. Оставалось найти исполнителей.
Направление поиска определили с помощью простых логических рассуждений. Рассуждали так. Лопатин человек в Туле новый, чужак, никаких связей в криминальном мире у него не было. Да и не та репутация была у Сорокина, чтобы кто-то из местных подписался на его убийство даже за большие деньги. Слишком стремно. Не успеешь сказать «да», как Сорокину стукнут его люди. И пиши пропало. Значит, исполнителей Лопатину пришлось искать где-то на стороне. Где?
И тут очень кстати вспомнили о чеченцах. Историю о том, как Сорокин расстрелял молодого строителя- чеченца, Лопатин безусловно знал. Все знали, об этом долго говорил весь город. Знал и то, что чеченцы народ немирный, не склонный прощать убийство соплеменника. И если создать им стимул…
Здесь следователей ожидала еще одна удача. Трое чеченцев уверенно опознали в Лопатине человека, который приезжал к ним на стройку и о чем-то долго говорил с бригадиром. Лопатин этого не отрицал. Да, он приезжал в поселок, присматривал место, где хотел построить коттедж. У него были серьезные планы продать свой бизнес в Новосибирске и перебраться поближе к Москве. Да, с бригадиром разговаривал о том, где лучше брать стройматериалы и сколько будет стоить строительство. И ни о чем больше.
– Дожмем, некуда ему деться, – закончил руководитель бригады свой рассказ, продолжавшийся не меньше часа. – Так что еще немного и можно будет готовить дело к передаче в суд.
Он внимательно посмотрел на Панкратова, пытаясь понять, какое впечатление произвело на него услышанное.
– Много сделано, – сдержанно кивнул полковник, понимая, что «важняк» ждет от него более горячего одобрения, но не испытывая никакого желания говорить то, чего он не думает. – Мне трудно судить, я не в теме.
– Вникайте, взгляд со стороны будет нам очень полезен, – заверил следователь, скрыв разочарование. – Я прикажу подготовить для вас все материалы.
– Спасибо. До которого часа у вас ужин?
– До любого. В буфете дежурная всю ночь.
– Это хорошо.
– Вы любите работать по ночам? – удивился «важняк».
– По ночам я люблю спать. Но иногда приходится.
Панкратов извинился, что отнял столько времени, легко поднялся и вышел из гостиной, сопровождаемый взглядом руководителя оперативно-следственной бригады, который так и не понял, что за тип свалился на его голову.
Странный тип. За час не сказал ни слова.
Очень странный.
V
Панкратову было сорок два года, но иногда он чувствовал себя глубоким стариком, истратившим всю жизненную энергию. Случались дни, когда сил не хватало на самые простые физические действия – встать, побриться, приготовить завтрак. Будто перенесся на другую планету с четырехкратной, по сравнению с земной, силой притяжения, восемьдесят килограммов его веса превратились в триста двадцать, каждое движение требовало огромных усилий. Приближение таких дней он предчувствовал, как ревматик по боли в костях угадывает приближение непогоды, и готовился заранее: брал отпуск за свой счет или в счет неиспользованного, закупал водки и простой, готовой к употреблению еды, отключал телефон и вырубался из жизни.
В обычные дни он пил мало, предпочитал коньяк, и первая бутылка водки шла трудно, с усилием. Не оставляли будничные заботы, отогнать их можно было только еще одним стаканом. Потом время исчезало, алкоголь брал свое. День за окном сменялся ночной темнотой, ночь днем. Время определялось не часами, а количеством пустых бутылок под столом. В голове шла своя жизнь, не контролируемая сознанием. Всплывали эпизоды из прошлого – по большей части почему-то мелкие, стыдные. Детская трусость, ненаходчивость или неловкость в юности, невольные предательства, несправедливые, нечаянно причиненные близким людям обиды. Странно, но всегда вспоминалось и переживалось остро, болезненно
