Флюоресцирующими фломастерами, которые Алихан привел сыну из Хьюстона.
Пачку американских фломастеров сразу нашли в детской. Вторую вещь, принадлежавшую Алану, обнаружили в чулане – школьный ранец из тонкой телячьей кожи с вытесненным золотом логотипом техасской фабрики.
– Впечатляет, – оценил находки следователь. – Но маловато. Защита будет доказывать, что фломастеры и ранец просто похожи на те, которые привезли вы. Поищем еще.
Старуха безучастно наблюдала за ходом обыска. Но когда оперативник попытался открыть дверь в дальнюю комнату, решительно запротестовала:
– Нет ключа! Это комната Павла, мы туда не заходим.
– Ломайте, – приказал следователь.
Дверь легко поддалась. Комната оказалась маленькой, метров восемь, с единственной мебелью – узким топчаном. В отличие от других помещений дома, довольно грязных, давно требующих ремонта, пол здесь был чисто вымыт, стены оклеены новыми обоями. Оперативник поворошил постельное белье, заглянул под топчан.
– Ничего нет.
Алихан позже рассказывал, что будто бы какая-то сила не давала ему уйти из комнаты. Чувствовал: здесь был Алан, был, он был здесь. Повинуясь этому странному чувству, он взял у оперативника нож и подсунул лезвие под лист обоев. Все присутствующие и понятые, соседки Касаевых, с недоумением смотрели, как он один за другим срывает бумажные полосы. Обои были наклеены наспех, без газет, плохим клеем, скорее всего картофельным клейстером. Они отделялись большими кусками, открывая старые обои – замызганные, с затертым рисунком. Комната уже была завалена бумагой, когда в углу блеснули яркие светящиеся краски и открылся рисунок. Тополя, навес из винограда над летней кухней, бегающие по двору куры. То, что видно из окна. Алан рисовал то, что видел из окна.
– Этого хватит? – спросил Алихан.
Следователь кивнул:
– Хватит.
Вернувшись за стол в летней кухне, он разорвал бланк допроса и принялся заполнять новый.
– Гражданка Касаева, предупреждаю вас об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний. Вы можете быть привлечены к ответственности по соответствующим статьям Уголовного кодекса. Распишитесь, что получили предупреждение…
Старуха больше не отпиралась. По ее словам, Павел приехал неделю назад во второй половине дня и привез мальчишку, школьника лет двенадцати.
Алихан раскрыл портмоне, показал фотографию сына:
– Он?
– Да, этот, – подтвердила старуха.
– Что было дальше? – поторопил следователь.
– Велел поселить в своей комнате, не выпускать, закрыть на ключ. Через два дня вечером куда-то увез, привез ночью. А третьего дня совсем забрал, тоже ночью.
– Он был один?
– В те разы один. В этот с каким-то мужиком.
– Что за мужик? Приметы?
– Мужик как мужик. С бородой, черный. Молодой. По выговору вроде ингуш.
– О чем они разговаривали?
– Не слыхала. Ругались. Во дворе, когда посадили мальчишку в машину. Будто торговались. Потом уехали. Вот и все. Больше я Павла не видела…
Когда Теймураз и Тимур, закончив дела в Поти, вернулись во Владикавказ, Алихан подробно рассказал об обыске и допросе старухи.
– Выходит, он нашел третий выход, – подвел итог Теймураз. – Он продал Алана.
– Как – продал? – поразился Алихан.
– Да так. Как продают рабов. В Ингушетии и в Чечне это нормальный бизнес. «Русские, не уезжайте, нам нужны рабы!» Такие плакаты видели в Грозном. У них на базаре даже есть место, где торгуют людьми. Ходят со списками и предлагают: кто нужен?
– Зачем кому-то покупать мальчишку?
– Чтобы получить с тебя выкуп. Но это хорошая новость. Она означает, что Алан жив. А раз жив, еще ничего не потеряно…
Прокуратура Владикавказа объявила Касаева в федеральный розыск. Министр внутренних дел Осетии позвонил в Москву и попросил максимально ускорить розыск, учитывая важность дела. Ответ пришел через неделю. Местонахождение подозреваемого установлено: поселок Оранжерейный Астраханской области. В Астрахань вылетели оперативники, Касаев был арестован и доставлен в следственный изолятор Владикавказа.
На допросах он все отрицал. Да, сына Алихана Хаджаева знал, часто его возил. Да, срочно уехал из города, потому что затосковал по женщине из Оранжерейного, с которой познакомился после выхода из лагеря и жил с ней два года в гражданском браке. Ни о каком похищении сына Хаджаева не имеет понятия. Никуда его не увозил, нигде не прятал, никому не продавал. Показания матери – бред полоумной старухи, злой на него за то, что ушел из дома и отказался пахать на нее, как старший брат. На очной ставке с матерью тупо твердил свое.
