– Что ты узнал? – спросила Андрея Кристина.
Андрей вкратце пересказал разговор с Пожилым.
– Что же теперь делать? – спросила Кристина.
– Не знаю, – честно признался Андрей. – Не знаю я, Кристя…
Они ехали неизвестно куда. С юга темной полосой надвигались предгорья, но Андрей этого не замечал.
– Ты считаешь, – Кристина запнулась, – …считаешь… …что Атасов…
Андрей подумал, что Атасова больше нет. Попробовал представить себе его на никелированной каталке, с размашистой надписью «Атасов», сделанной «зеленкой» по голому синеватому бедру. К горлу подступила дурнота. Настоящая реальность содержит и такие вот сумеречные углы, в которые лучше бы не заглядывать. Хотя, никуда не денешься – иногда.
– О чем ты думаешь, Андрюша?
Андрей покачал головой.
Вот они едут сейчас, сидят в теплом салоне, а он лежит, где-то совсем неподалеку, в холодной тишине морга… Ледяной, с синими руками и оплывшим лицом, совершенно не похожим на свое собственное. Они никогда не бывают похожими. Стоит душе покинуть тело, как то становится жутковатой восковой куклой. Можно найти тридцать три научных объяснения этому процессу, но все они кажутся ерундой, когда стоишь перед мертвым телом. Только у атеистов хватило мозгов отрицать после этого душу. Между мертвым и живым пролегает какая-то граница, гораздо более глубокая, чем та, которую можно объяснить медицинскими терминами и понятиями органической химии.
– Андрюша?..
Впрочем, вероятно, что никакой фамилии у Атасова на бедре нет. Вопрос в том, были ли при нем документы, когда его вытащили из завала, или никаких документов не было. Атасов запросто мог выкинуть их, потерять, обронить, да все, что угодно. Чурки могли с тела снять. Поэтому и числится, к примеру, как труп неизвестного мужчины средних лет. Причина смерти – несовместимые с жизнью ранения. Или что-то в этом духе на отвратительном медицинском суржике, который сам по себе звучит пострашнее любого выдуманного кошмара.
– А я надеюсь, Атасов в госпитале, – с нажимом добавила Кристина, с тревогой вглядываясь в позеленевшее лицо Бандуры. – Слышишь меня, Андрей?!
– Андрюшенька? – Кристина накрыла ладонью его руку на руле и испугалась – до чего же пальцы холодные…
– Но ведь Атасов мог и невредимым уйти…
Андрей забрал руку с руля и привлек Кристину к себе. Она сразу устроила голову на его плече. И заплакала.
– Все будет хорошо, Андрюшенька.
– Слава Богу, что мы вместе, – искренне сказал Андрей. – Не представляю, чтобы я без тебя делал?..
– Какой от меня прок? – зашептала Кристина, устраиваясь поудобней.
Андрей повернулся и поцеловал ее в затылок.
– Такой, что ты и представить себе не можешь. – Он со всхлипом вздохнул. – Хуже одиночества нет.
Какое-то время ехали молча.
– Давай определимся, с чего начать, – предложила Кристина, очень довольная тем, что Андрей вышел из ступора.
– Даже не знаю, с чего… К моргам сейчас не подберешься (вообще говоря, он об этом и думать не хотел), больницы – тем более под надзором. В четыре глаза должны следить… Сунемся – в момент сцапают. Как пить дать.
– Скоро стемнеет, – как бы невзначай сообщила Кристина. Андрей поглядел на солнечный диск, сделавшийся малиновым и грозивший вот-вот ускользнуть на запад.
– Действительно, – удивился Андрей. – Надо же… А я и внимания не обратил.
– Часу не пройдет, как стемнеет.
Андрей неожиданно улыбнулся.
– Что, Андрюша?
– Да вспомнил одну забавную историю…
– Какую?
– Да ерунду, в общем-то. Мы как-то пасеку перевозили с отцом. С одного поля на другое. Ульи только ночью возят, когда пчелы спят. Начали в полночь, натягались, ясное дело. Ульи тяжеленные, на две семьи каждый. Короче, едем. Ни рук, ни ног не чувствуем. Дело к трем. Темнота стоит, хоть глаз выколи. Едем, едем. Тут батя и говорит: «Какого черта? Что у меня с глазами? Ни черта не вижу?!» А я посмотрел на приборный щиток и отвечаю: «Батя, а ты фары включить не пробовал?»
Андрей хохотнул. Кристина отделалась бледной улыбкой.
