Будни рэкетиров или Кристина

Отец перевел сына в отдел охраны труда, но и там Ванька вскорости взвыл. Промучившись кое-как до июня, Иван поступил в мединститут. В те времена медики котировались ниже травы, блата никакого не требовалось, взяток тоже. Таким образом, проблем с экзаменами не возникло.

Получив диплом о высшем образовании, Иван Растопиро очутился на распутье. Перспектива врачевать в какой ни будь забытой Богом дыре его ну абсолютно не впечатляла. Тем более, что в медицине он звезд с неба не хватал и чувствовал, что навряд ли когда нахватает.

Пойду-ка я в армию, батя, – сказал Иван Митрофанович и, не долго думая, написал соответствующий рапорт. После Чехословакии и Даманского полуострова[16] армия росла, в офицерах была нехватка, и, вскоре, лейтенант медицинской службы Иван Растопиро уже служил на Краснознаменном Тихоокеанском Флоте. В щегольском черном кителе с двумя шеренгами золоченых пуговиц Ваня казался настоящим морским волком. Сфотографировавшись, он выслал фотографию родителям, в Запорожье. Те, чуть было, не заплакали. Через год Растопиро женился. Жена подарила ему двоих детей.

Время шло незаметно, дни тянулись, а годы летели. В 89-м, на самом излете Перестройки капитан второго ранга Растопиро убыл с флота согласно возрастному цензу и выслуге лет. Продал квартиру во Владивостоке и перебрался в родное Запорожье.

На гражданке кавторанг похоронил жену. Дети выросли и упорхнули из родительского гнезда. Растопиро остался бобылем. Вот он, деятельный, как большинство офицеров-отставников, и взял себе за правило (пенсия была невелика, но на хлеб, масло и билеты хватало) мотать по взъерошенной переменами стране, навещая многочисленных ближних и дальних родственников. Причем, Иван Митрофанович не имел обыкновения заранее сообщать о своих визитах, обрушиваясь на ничего не подозревающую родню, как пламя и пепел на головы помпеянцев. В канун Нового 94-го Иван Митрофанович избрал в жертвы чету Бонасюков.

Кристина, только-только распрощавшись с Андреем, поспешила домой на Оболонь, где и застала мужа в компании незнакомого ей мужчины. Кузена Ивана она никогда в жизни не видела. Вася и незнакомец сидели за обеденным столом, сервированным литровой бутылкой «Арктики» и парой граненых стаканов.

– Так вот ты какая?! – Незнакомец покачал коротко стриженой седой головой. – Ну, красавица! Настоящая красавица!

Кристина опустила сумку с продуктами на табурет.

– Давай, Василий, представь своей хозяйке.

Так она и познакомилась с кузеном из Запорожья. Мужчины (главным образом Иван Митрофанович) позвали ее к столу. Кристина отказалась от водки, но присела, поддержать компанию, и принялась украдкой разглядывать кавторанга. Иван Митрофанович оказался мужчиной видным. Одного роста с Вась-Васем, но, если Бонасюк был словно вылеплен из студня, только чудом удерживавшегося под бледной кожей, то кузен по твердости не уступал железу. Не по возрасту крепкие мышцы, широкий торс, дубленое морскими просторами лицо и квадратный волевой подбородок (вместо Васиного крошечного, безвольного), украшенный чисто боцманской бородкой, производили благоприятное впечатление. Если в кузенах и присутствовало нечто родственное, то оно было на совесть замаскировано. А вот глаза кавторанга не понравились Кристине с первого взгляда. Глаза были невыразительные, рыбьи. Холодные, как ледышки, и такие же бесчувственные.

«Глаза – зеркало души», – частенько говаривала кума Анька. Поводов оспорить эту нехитрую истину у Кристины до сих пор не возникало.

– Ай да красавица! Вот, значит, как живете…

Тон, каким была сказана последняя фраза, заставил ее насторожиться. «Маловероятно, чтобы Вася стал хвастать кузену, с которым не виделся много лет, как он на самом деле живет», – все же решила Кристина, подумав, что знай она о прибытии кузена заранее, только бы ее на Оболони и видели.

«Поехала бы с Андреем, и голова бы ни о чем не болела. Выкинула б куда подальше всю эту чушь про склонность Бонасюка к суициду. Даже подНовый год…» Кристина когда-то прочитала в журнале, что процент самоубийств в канун Нового года значительно выше среднегодовой нормы. Если в отношении самоубийств, конечно, можно применить понятие «норма». В принципе, этот фактор легко объясним наличием у каждой медали как минимум двух сторон, и Новый год не исключение из правила. Именно эти соображения и привели Кристину на Оболонь. «Не дай-то Бог, вернуться 2-го домой и обнаружить супруга, висящим на ремешке в кладовке. С синим лицом и языком на уровне подбородка. Не дай-то Бог».

Застав мужа в обществе двоюродного брата, она почувствовала досаду. – «А я Андрюшу отправила. Вот дура».

«Все то ты врешь, подруга. Знай ты про брата заранее – еще быстрее бы прикатила. Иначе, как бы Васек кузену-отставнику пропажу молодой жены объяснял? Что бы такое выдумал? Эти многочисленные Бонасюки, разбросанные по всему бывшему Союзу, никогда не видятся, друг другу не помогают, но, зато, каким-то совершенно загадочным образом, знают друг о друге всю подноготную. А чего не знают, о том догадываются. Или додумываются, перемывая косточки родственникам на уровне последней модели „Индезита“. А то еще и качественнее».

«А у нас из избы сор выносить не принято. Так что знай, ты, коза, о визите Васькиного кузена, каким бы старым тупым солдафоном он ни был, ты б мигом прискакала».

«Ой, мама, что люди скажут?!».

«Да пошли эти люди к чертовой матери».

«Пошли не пошли, а тебе с Васей и его кузеном теперь до утра зависать. Вот и думай сама, кто куда пошел, в конечном счете».

Решившись на доброе дело ради Васи, Кристина и злилась за свою доброту на него. Такое случается частенько.

«НИЧТОЖЕСТВО».

Тем более, что Василек, распив с кузеном литровую бутылку «Арктики», как прилег на диване, так и клевал носом перед телевизором.

«С праздником, Кристина Всеволодовна»