– Точно, – поддакнул Вовка. – Хоть и круто нарисовано, зема. Нам бы пару таких картинок в хату. Вон ту бабу видишь, сверху, с расставленными ногами. Как живая, по-любому.
– Ага. И жениться не надо.
Потом они обнаружили каменные надгробия, притаившиеся в густой тени. Поверх надгробий лежали тяжелые могильные плиты. Протасов потрогал одну рукой. Камень был шершавым и хранил под пылью какие-то надписи.
– А ну, подсвети…
Повесив пулемет на плечо, Волына выудил из кармана зажигалку.
– Хоть бы керосинку додумались взять, – бурчал Протасов, силясь прочитать надписи. Буквы казались руническими, но, все же это была кириллица.
– По церковному написано, – догадался Вовка, продвигаясь с «Крикетом» над головой, как урезанная копия Прометея. Отвлекшись от чтения, Протасов насчитал с полдесятка надгробий, но, очевидно, их было больше. Потом Валерий обнаружил ведущую на хоры лестницу.
– Тащи сюда свою задницу, Вован.
– Лучше погляди сюда, зема!
По голосу приятеля Протасов понял, что тот натолкнулся на нечто экстраординарное. Валерий одним прыжком очутился рядом. Волына молча показал на крайнее в ряду надгробие.
– Сдвинута плита, – с придыхом сообщил Вовчик.
Присмотревшись, Протасов убедился в том, что он прав. Между плитой и самим надгробием зияла щель толщиной в палец.
– Гробокопатели постарались? – предположил Протасов.
– Грабители б на место не ставили, зема. По-любому.
– Ты хочешь сказать… – начал Валерий, растирая похолодевшие уши, которые казались стеклянными.
– Я ничего не хочу, зема. Пошли отсюда, пока целы.
– Выходит, в могилу кто-то лазил, так, что ли?
– Догадайся с трех раз, зема.
Протасов сомневался, что хочет знать. Но, обстоятельства обязывали разобраться.
– Пошевели извилинами, зема.
Вместо того, чтобы последовать этому пожеланию, Протасов обернулся к окну.
– Темнеет, блин!
– Самое время делать ноги, – предложил Вовка. Мысль казалась исключительно дельной, но, обуздав поднявшуюся паническую волну, Валерий решил не отступать.
– Надо бы сдвинуть камень, – предложил он, впрочем, неуверенно, и, как бы советуясь.
– Зема, ты рехнулся.
– А я говорю… – сказал Протасов, по своему обыкновению наклоняя голову, словно бык на корриде. Надо сказать, что предстоящая эксгумация не вызывала у него энтузиазма. Но, упрямство, которое Глеб Жиглов не без оснований полагал первым признаком тупости, было его отличительной чертой. – Надо, Вовка, и все тут!
– Что ты там увидеть собрался, зема?! – чуть не плакал Вовчик.
– Что-то, да увижу. – В последних проблесках заката лицо Протасова казалось высеченным из гранита.
– Зема. Богом тебя прошу! – взмолился Вовчик. Валерка, отмахнувшись, налег на плиту. Она подалась со скрежетом, но сдвинулась всего на сантиметр.
– Что ты стал, чувырло братское, помоги! – срывающимся от натуги голосом приказал Протасов. Вовчик потянул носом, и поморщился, узнав этот запах. Было чертовски холодно, но запах тлена все равно присутствовал. И был сильнее, чем следовало ожидать, принимая во внимание почтенный возраст гробницы.
– Зема, у тебя что, насморк?!
– А ты рассчитывал, блин, «Shanel № 5» унюхать?!
– Хорошо. – Противоестественно легко сломался Вовчик. – Будь по-твоему. Где наша не пропадала? Только, уговор такой. Придем сюда поутру. Посветлу. Заступ прихватим. И кирку, на всякий пожарный. И фонарь. Куда тут без фонаря?
Протасов смерил приятеля долгим, полным презрения взглядом, и у того захолонуло:
– Так и быть, Вовка. Твоя правда. – Он скорчил такую мину, какая полагается при неслыханном одолении. – По пожеланиям трудящихся, так сказать.
Волына подумал, что Валерка, вопреки решительному виду, рад унести с кладбища ноги.
– Пошли, зема.
Они направлялись к выходу из часовни, когда Протасов неожиданно повалился на пол, будто солдат,
