Последняя четверть моей первой четверти века упорных занятий вулканологией (второй четверти века пошел третий год, но могу держать пари, что я не завершу ее!) была посвящена главным образом изучению эруптивных газов. Все эти шесть с лишним лет мы разрабатывали соответствующий инструментарий. Срок может показаться немалым, но объясняется он как нашими скромными средствами, так и препятствиями, чинимыми вулканами. Замечу, однако, что в 1968 году фонды наши выросли от нуля до 100 тысяч франков в год, а в следующем году, когда мы обратили на себя внимание Комиссариата по атомной энергии (КАЭ), они увеличились более чем вдвое. КАЭ дал нам денег на закупку аппаратуры, предоставил в мое распоряжение прекрасно оборудованные химические лаборатории и, что еще более ценно, выделил мне лимиты «человеко-лет», то есть разрешение привлекать к работе инженеров и техников.
Именно в этот период сбылась моя мечта 20-летней давности: провести программу геологических изысканий в пустыне Афар, одном из наиболее красивых и самых жарких мест в мире. В этой прилегающей к Красному морю котловине можно было наблюдать явление, называемое «дрейфом континентов», а точнее — расширение океанского дна, вследствие которого материки сближаются или расходятся… В другой книге я расскажу подробно об этой работе.
Вернувшись в Париж из последней экспедиции на Ньирагонго, я был тотчас же отослан назад в южное полушарие: началось извержение Карталы, вулкана высотой 2560 метров, образующего хребет острова Гранд-Комор в Мозамбикском проливе. Он очень похож на щитовидные гавайские вулканы-купола Килауэа и Мауна-Лоа, выросшие со дна океана в результате наложения друг на друга бесчисленных слоев базальта. Извержения на них происходят через вершинные кратеры либо через временные боковые трещины. Последние могут представлять опасность, если открываются на высоте, с которой потоки лавы способны добраться до заселенных районов.
Коморское извержение 1972 года проходило в большом центральном кратере на вершине вулкана, так что живущему вдоль побережья населению бояться было нечего. Именно это я и разъяснил в Париже высокопоставленному чиновнику департамента заморских территорий, передавшему мне пожелание своего министра срочно отправиться на Коморы в качестве эксперта. Честно говоря, ни малейшего желания соглашаться у меня не было: мы только что вернулись из очень интересной, но утомительной экспедиции. Однако правительство настаивало: жители острова были в панике, всякая работа приостановлена, а некоторые европейцы уже готовились улететь на Мадагаскар или во Францию… Я попросил только, чтобы на месте мне дали вертолет. По горло сытый шлепаньем по грязи в джунглях под тропическими ливнями, я мечтал о комфортабельной вулканологии! Когда я вышел из самолета в Морони, миниатюрной столице Коморских островов, меня уже ждал присланный с Мадагаскара военный вертолет. Лейтенант Бурдийон был на седьмом небе от счастья: летать над извергавшимся вулканом было куда как веселее, чем тянуть лямку в гарнизоне, хотя бы и на заморском острове.
Вдвоем мы провели на Гранд-Коморе чудную неделю. Никогда еще полевая работа не отнимала у меня так мало времени и сил. Из-за дождей и низкой облачности наблюдения могли проводиться только два раза в день: рано утром и перед закатом. Этого вполне хватало, так как извержение было классически простым.
Мы вылетали на рассвете и низко проходили над городком, теснящимся вокруг малахитовой гавани. По мере того как мы широкими кругами поднимались к вулкану, под нами открывались диковинные виды: между ультрамарином океана и темным изумрудом полей за освещенными солнцем лесами смешивались сапфир, бирюза, нефрит и аквамарин коралловых лагун, обведенных белой каймой рифов.
Сверху лес намного красивее, чем изнутри. Отсюда его не только «видно за деревьями», но, более того, каждое дерево украшает эту инкрустацию своими индивидуальными особенностями — выпуклой или стрельчатой вершиной, завитой кроной, раскрытым зонтом, полусферическим куполом цвета берилла или топаза.
Потоки лавы не доходили до середины горы. В зеленой толще леса они прорубили широкие темно- серые просеки. В утренних лучах трудно было отличить застывшие потоки от еще движущихся. Лишь у истоков, где температура превышала 1000°, блеск лавы туманился пленкой охлаждения, отражавшей дневной свет.
Зато в кратере сказочная пляска огня пленяла взор. Как и лес, действующий кратер лучше смотрится с воздуха. В обрамленном желтыми пятнами черном канале варится, булькает, плещет, кипит густое варево цвета граната, золота, киновари и пурпура. Солнце колет глаза мимолетными металлическими бликами. Огромными пузырями вздуваются и лопаются на поверхности пластичные клочья лавы. Поднимаясь, в воздух, они деформируются и медленно вытягиваются. Между этими длинными, темнеющими на глазах языками лавы, выделяющимися своим бронзовым цветом на фоне жерл, нам приоткрываются на миг ослепительные внутренности жидкого золота, того самого золота, увидеть которое составляет счастье геолога. До того я еще ни разу не имел возможности вот так, в свое удовольствие, разглядывать наполненный кипящей лавой кратер. Для этого требовалось извержение подобного типа, бедное дымами и богатое расплавленным базальтом. Требовался и вертолет, ведомый опытным пилотом…
Так совпало, что мне вновь выпал этот редкий шанс на следующий месяц, когда, едва вернувшись с Коморских островов, я в третий раз за 3 месяца был возвращен, как теннисный мяч, за экватор. На сей раз я попал на остров Реюньон, где в кальдере Питон-де-ля-Фурнэз происходило извержение, схожее с тем, что закончилось перед этим на Картале. Там бушевал новорожденный шлаковый конус. Если не считать, что кратер был поуже, чем у Карталы, а уровень магмы пониже, он походил на него, как родной брат.
Кстати, деятельность обоих вулканов была удивительно идентичной. Разница заключалась лишь в том, что во втором случае процесс растянулся на полгода и перемещался по кальдере, где трещины открывались последовательно в пяти местах, на которых выросло пять шлаковых конусов, а извержение на Картале длилось меньше месяца и с начала до конца оставалось строго локализованным. Замкнутые в кальдерах своих вулканов на высоте 2500–2600 метров, оба извержения не представляли ни малейшей опасности: потоки едва достигали в длину нескольких километров. Для меня не составило труда убедить местных уполномоченных, что их беспокойство не имело оснований.
В первый же день я встретил в Морони инженеров, причем их количество не могло не удивить на этих затерянных в океанских просторах островах, живущих вывозом продуктов сельского хозяйства… Я был ошеломлен, узнав, что французское правительство строит на Гранд-Коморе аэродром для приема самых больших современных самолетов — «Боинг-747» и «ДС-10». Соображения стратегического, экономического и географического порядка не могли объяснить этого проекта. Оказалось, что постройка аэродрома была необходима для развития туризма: южноафриканцы, американцы, австралийцы и прочие должны были привозить сюда доллары, требующиеся для вывода архипелага из состояния отсталости… Как мне думается, и сами авторы этой утопии нисколько в нее не верили. Мало того, что прежний аэродром мог принимать самолеты, перевозящие больше 100 пассажиров за раз. Возникал другой вопрос: если количество туристов увеличится, то где их расселять? Да и вообще, что тут делать толпам туристов?
Выяснилось, что аэродром захотел построить местный шейх, и правительство пошло ему навстречу, дабы заручиться его поддержкой на выборах. Видно, поддержка эта вполне стоила 9 миллиардов франков, отпущенных на строительство, тем более что деньги принадлежали далеким налогоплательщикам, которые никогда не узнают об этой «Панаме». Да и не для всех эти миллиарды будут выброшены на ветер. По возвращении в Париж я постарался привлечь внимание ответственных лиц к необоснованности проекта. В своем докладе я мог развить только тезис вулканического риска, поскольку в вопросах воздухоплавания и гражданского строительства официально я был некомпетентен. Так, взлетно-посадочная полоса должна была пройти перпендикулярно склону горы, то есть она подвергалась риску быть перерезанной потоками лавы в случае мощного извержения. Копию доклада я разослал во все заинтересованные инстанции, с тем чтобы, ссылаясь на мою некомпетентность, скандал нельзя было замять. Ничего из этого, однако, не вышло, и дело было погребено, как и большинство ему подобных, в которых в последние годы оказываются замешанными крупные строительные фирмы и большая политика.
Работавшие по этому разорительному и бесполезному проекту инженеры заинтересовались моим мнением по поводу огромных полостей в скалах, которые им с немалым трудом приходилось заравнивать. Я отправился посмотреть, в чем дело, и обнаружил самую грандиозную из когда-либо мною виденных систем вулканических туннелей… По ним могли бы ходить поезда метро, и, кстати сказать, оно было бы не более
