покоя, и чудовищной мощью вулкана. Лава тяжко вздымалась и опускалась в 3,5 метрах под нами, жгучее ее дыхание опаляло лицо. Поминутно над поверхностью вздымались ярко-золотые фонтанчики или с шипением бил о берег багровый прибой… Любопытно, что спокойная гладь расплава производит на меня большее впечатление, чем оглушительный фейерверк искр или водопадом низвергающийся из жерла поток. Здесь под обманчивым спокойствием крылась колоссальная энергия. Сейчас озеро спрятало свою ярость под маской равнодушия, и в душу исподволь вползала тревога: что готовит нам эта карминная, с металлическим отливом масса, трясущаяся нервной дрожью?
Несмотря на идиллическую картину, работа в подобном месте довольно утомительна. Организм угнетает все: и добавляющийся к дыханию лавы солнечный жар, и температура «почвы», обжигающей пятки, едва ты забываешь о правиле «опирайся одной ногой, а вторую охлаждай в воздухе», и тяжесть жаропрочных комбинезонов, в которых преет тело, и горечь во рту от сернистых примесей, как только снимаешь маску — все время работать в ней невыносимо. Утомляет постоянная необходимость быть начеку: не оступиться, следить за каждым движением, за бесперебойным действием приборов и при этом не упускать из виду вулкан. Ведь он проявляет свой норов без предупреждения… И все-таки тяжелей всего жара.
Я решил, что в полдень, когда солнце начинает доставать с особенной силой, мы будем отдыхать в узкой тени от стенки кратера. В первый день так и поступили, но уже во второй не выдержали: слишком жаль было терять время, нетерпение снедало нас. Мы работали с рассвета до глубокой ночи. Результатом, как и следовало ожидать, явилось переутомление. Уже на четвертый день пришлось прервать программу и начать организованный отход на базу. Действующие вулканы необычайно «действуют» на нервы. Переходы, подъемы и спуски, перетаскивание тяжестей, долгие часы, которые проводишь стоя, следя за показаниями приборов, постоянная настороженность… Нет, все это под силу далеко не каждому. Кроме того, в здешнем краю солнце не дает передыха, весь день от него не спрячешься никуда. Мы вымотались настолько, что восстановить силы на месте не было никаких шансов, тем более что усталость и жара начисто лишали аппетита и мы все время голодали.
Возвращение к Эрта-Але
Через год и 2 месяца мы вновь оказались в продолговатом кратере Эрта-Але. Предыдущий урок пошел нам впрок: я строго следил за тем, чтобы обе порции двухразового питания съедались без остатка, а полуденную жару научные работники пережидали в тени. Поэтому физически все пребывали в хорошей форме — кроме меня, которого неделя в кратере довела до изнеможения. Ночью я не мог заснуть от сонма бесконечных забот. Больше всего меня донимало то, что юные коллеги, позабыв о начальных страхах, стали вести себя беспечно.
Нас было десять мужчин (из них полдюжины научных работников) и одна молодая женщина — доктор. Вертолет доставил тонны снаряжения, приборов, провизии и воды прямо к вулкану. Пилоту пришлось целый день мотаться из Далола к Эрта-Але — 90 километров в один конец. Затем вертолет возвратился на базу; встреча была назначена ровно через неделю. Я смотрел, как машина исчезает в небе с подспудной тревогой: мы оставались в кратере совсем одни, даже без рации…
Никогда еще мы не оказывались в подобной ситуации — без средств связи и транспорта, пусть даже вьючного, в 2–3 сутках ходьбы до ближайшего колодца. Нас словно высадили на необитаемом острове посреди океана. А если вертолет не сможет прийти вовремя? Мало ли что случится?..
— Что, уже портишь себе кровь? — кольнул меня Легерн по прозвищу Фанфан. Он знал мой характер уже не первый год.
Да, я действительно в уме прикидывал самые худшие варианты. Вертолет не приходит в назначенный срок. Или за неделю, что мы отрезаны от внешнего мира, происходит ЧП, требующее больничной помощи. Или просто внезапное извержение… Последнее представлялось мне наименее вероятным. Ну, а если все же извержение произойдет, у нас скопился изрядный опыт, чтобы не оказаться захваченными врасплох; думаю, мы успеем не только спастись, но и забрать дорогостоящее оборудование и ценнейшие газовые пробы — весь научный багаж. Вот что делать потом, как добраться пешком до Большой земли? И прежде всего до колодца… Ближайший источник находится в Айн-Але, что в 20 километрах отсюда, то есть в трех днях пути. Точнее, в трех ночах, ибо при ходьбе под афарским солнцем по долинам, лежащим ниже уровня моря, риск полного обезвоживания организма более чем реален.
Руководство экспедицией — это прежде всего умение предвидеть, а также умение реагировать на непредвиденное. И естественно, когда все время рисуешь в воображении, что может случиться, это становится тяжким бременем для человека, ответственного за людей, привезенных им в такую даль, и за результаты работы.
С возрастом склонность к беспокойству у меня усугубилась — возможно, это вообще признак старости. Как бы то ни было, радость от сознания, что я могу показать своим молодым сотрудникам редчайшее на планете место, была омрачена сверлившей мозг тревогой.
Год 1973-й был для Эрта-Але «полноводным», мы заметили это еще с воздуха: лава поднялась к самому краю колодца. Более того, в нескольких местах она переползла через бруствер, дьявольски перемешав всю топографию внутри кратера.
Во-первых, нельзя было сыскать следов большого северного колодца — его местоположение угадывалось разве что по более темному тону базальтового пола кальдеры. Центральный колодец, в котором два года назад на 30-метровой глубине краснела лава, полностью исчез… Лава не только заполнила его, но и образовала над жерлом холмик высотой метров двенадцать: изливание проходило очень медленно. Чтобы добраться до огненного озера, не надо было спускаться по отвесной круче высотой 30 метров, как в прошлом году, 100 метров, как два года назад, и 300–400 метров, как в первый наш визит в этот причудливый кратер. Сейчас к лаве приходилось не спускаться, а… подниматься: с северо-западной стороны к озеру вел природный пандус.
На юго-востоке внешняя стенка бруствера стала практически вертикальной. Лезть на нее было опасно: лава изредка переплескивалась через край, причем происходило это каждый раз неожиданно, хотя мы пристально следили за поверхностью. На более пологих местах можно было бы отскочить в сторону, но на этой крутой стене мы были беззащитны.
Столь благоприятное изменение топографии вызвало взрыв энтузиазма. Еще бы! В прошлом году приходилось тесниться на узкой площадке, нависавшей над огненным расплавом, а сейчас можно было работать с полным комфортом.
Группа, за малым исключением, приехала в том же составе, что и в прошлый раз. Из новичков был физик Камиль Вавассер, большой любитель цветов и трав. Тем не менее он вызвался поехать в минеральный ад, затерянный к тому же посреди соляной пустыни. Художник и верный друг Пьер Бише, вот уже два десятилетия сопровождающий нас в вулканологических походах, взял на себя лагерное хозяйство, облюбовав для базы площадку на базальтовых плитах у южной оконечности кратера. Рисовальщик, кок и неистощимый весельчак, Пьер Бише давно стал душой французской вулканологии, без него любая полевая группа впадала в уныние. Наконец, два крепких горца, уроженцы Французской Юры Франсуа Форнер и Ролан Мишель, вызвались помочь ученым в перетаскивании тяжелого снаряжения.
Аппаратура на этот раз была очень громоздкой. Кроме всего прочего приборы-самописцы требуют значительного расхода энергии, а батареи и блоки питания — штуки довольно весомые, особенно когда приходится таскать их на себе. Поэтому помощь «шерпов» — добровольцев, привычных к хождению по горам, была неоценима для лабораторных умников.
Вавассер (Вава) и Джо установили радиометр — инфракрасный прибор для определения на расстоянии температур и теплового излучения — на конусе, самой природой уготовленном для роли наблюдательной вышки. Он возвышался метрах в сорока от лавового озера. Прибор работал несколько дней подряд и позволил определить мощность теплового излучения озера: она составляла в среднем 30 киловатт на квадратный метр. Жак Карбоиель и Пьер Зеттвог с помощью термопар меряли температуру непосредственно в массе расплава: 600° на поверхности темной корки, 900° на глубине 70 сантиметров. У Легерна была масса увлечений — от столярных поделок до игры на аккордеоне; в кратере он брал газовые
