Атланты, повернул на юго-запад. Его армия начала свой 300-мильный марш-бросок к побережью, уничтожая по пути базы обеспечения южан. Через всю Джорджию за ними протянулась полоса разрушений шириной в 60 миль. В середине декабря Шерман наконец достиг Атлантического побережья и 22 декабря оккупировал Саванну.
План Союза сработал: северянам удалось разделить силы противника и окружить войска мятежников. Мало того, что северяне оказывали постоянное давление на силы конфедератов, они распространили свою враждебность и на мирное население. Война с сопутствующими ей зверствами пришла в каждый город, в каждый дом южан, что значительно поколебало боевой дух мятежников. Союз тем временем готовился перейти к завершающей фазе войны.
Солдатская жизнь
Без малого три миллиона человек – с той и другой стороны – приняли участие в боевых действиях за время четырехлетнего военного конфликта. Каждый пятый из этих солдат нашел свою смерть, причем от болезней погибло вдвое больше, чем на поле боя. Опираясь на статистические данные, можно утверждать, что 2 % всего населения Соединенных Штатов сгинули на гражданской войне – в сегодняшнем эквиваленте это составило бы 5 млн человек. Это была война нового типа – совсем не та, к которой готовились американские солдаты. Против ожидания, она оказалась не молниеносной, а растянулась на долгие годы. В этой войне победа обеспечивалась не хитроумно разработанными планами, а грубой и целенаправленной боевой мощью. Наконец, в опровержение всех теоретических выкладок, более выгодной оказалась защитная стратегия: чем дальше, тем больше конфликт перерастал в позиционную войну. Вместо четко очерченных целей солдатам приходилось иметь дело с расплывчатыми боевыми заданиями, которым не было видно ни конца, ни края. Не славу, но бесконечное кровопролитие принесла эта война; ее девизом стала не доблесть, а насилие.
Учитывая затянувшийся характер военного конфликта, его политическую сложность, неимоверные тяготы повседневной солдатской жизни и высокий уровень потерь, многие историки пытались разобраться в мотивациях солдат-участников гражданской войны. Что заставляло вчерашних мирных жителей терпеть все лишения и подвергать свою жизнь опасности? Некоторые ученые называют в качестве причины преданность воинскому долгу и верность боевым товарищам. Что ж, действительно, это немаловажный фактор, учитывая, что, как правило, воевать приходилось рядом с ближайшими родственниками, соседями и друзьями. Другие историки полагают, что для солдат – и Конфедерации, и Союза – война стала проверкой на мужество и доблесть. Есть и те, кто доказывает: никакого героизма не было и в помине, солдаты, угодившие в самое пекло и уже не чаявшие выстоять, думали лишь об одном: как бы выжить в этом непрекращающемся аду.
Что касается историка Джеймса М. Макферсона, то он на первое место ставит верность принципам. Мы видим, что в своих письмах и дневниках солдаты всерьез размышляли над идеологической и моральной подоплекой войны, в которой им пришлось участвовать. Что интересно, и южане, и северяне декларировали верность принципам свободы и республиканизма. Они искренне верили, что именно сейчас – при их участии – решается судьба свободы. В ходе войны предстояло определиться: будет ли и впредь у людей возможность пользоваться основными человеческими правами; оправдает ли себя принцип самоуправления, на которое возлагались такие надежды; и, наконец, удастся ли сохранить сам дух революции. И те и другие рассматривали себя как сынов свободы, призванных защитить и узаконить великие идеалы, которые их отцы и деды сформулировали еще в 1776 году. Таким образом, на кону стояло не личное выживание отдельного солдата, а выживание самой республики.
Однако войска южан и северян по-разному понимали идеи свободы и республиканской революции. Солдаты Конфедерации видели главную угрозу свободе в тирании федерального правительства Севера и в его попытках подчинить Юг. Они пошли на войну, чтобы отстоять право на местное управление, им хотелось самим распоряжаться своей жизнью и не зависеть от произвола далекой центральной власти. Подобно «повстанцам» времен революции, они защищали обретенную свободу от происков развращенного, деспотического режима. С точки зрения солдат-северян, главную угрозу представляла собой не мифическая тирания национального правительства, а совершенно явная измена южного меньшинства. Юг плел нити заговора с целью разрушить Союз. Подобное деяние республиканцы Севера рассматривали как страшное предательство всех американских идеалов, ибо все их надежды и чаяния были связаны с идеей единства штатов, единства нации. Солдаты-северяне защищали существующий политический порядок, считая своей священной обязанностью довести до конца революционное дело отцов и создать прочную основу для всенародной свободы.
Солдаты и с той и с другой стороны пребывали в полной уверенности, что их собственное понимание свободы и республики является единственно верным, что именно они свято чтят и продолжают дело героических предков. Не правы те, кто упрекает войска в бездумности. Нет, сохранившиеся документы свидетельствуют: солдаты постоянно размышляли над своей ролью в гражданской войне и были глубоко преданы тем ценностям, за которые сражались. Немалую роль в этом сыграли командиры, которые, заботясь о поддержании боевого духа армии, регулярно устраивали политические диспуты в окопах и солдатских лагерях.
1865 год: завершение войны
Как выяснилось, политика тотальной войны, которую проводил Союз, полностью оправдала себя: она не только обеспечила победу на полях сражений, но и повлияла на состояние умов и сердец южан. На завершающем этапе войны в их рядах наметился глубокий кризис доверия к руководству Конфедерации. Да и было от чего прийти в уныние. Армия южан снабжалась из рук вон плохо: не хватало ни боеприпасов, ни обмундирования, ни продуктов. Что еще хуже, людские ресурсы конфедератов тоже подходили к концу: на Юге просто не осталось белых мужчин, способных нести воинскую службу. Положение было настолько отчаянным, что в армии мятежников началось повальное дезертирство. Удрученные лидеры Конфедерации решились на беспрецедентный шаг: в марте 1865 года они издали закон, позволявший чернокожим рабам вступать в ряды действующей армии и обещавший им последующее освобождение. Добровольцы нашлись, но вот поучаствовать в боевых действиях негритянские подразделения не успели – война окончилась раньше.
Покинув Саванну, Шерман продолжал свой опустошительный марш на север. В апреле он достиг города Рэйли, Северная Каролина. Грант тем временем все плотнее сжимал кольцо вокруг Питерсберга, и 2 апреля сопротивление Ли было сломлено. Его войска оставили Ричмонд и Питерсберг и, преследуемые Грантом, двинулись на запад. Погоня завершилась 9 апреля в небольшом городке Аппоматтокс, расположенном в 70 милях к западу от Ричмонда. Здесь генерал Ли вынужден был капитулировать вместе со своей 25-тысячной армией. К концу мая прекратили сопротивление и остальные силы Конфедерации. Наступил долгожданный конец войны.
Союз – единый и неделимый – был спасен, его принципы восторжествовали на всей территории Американских штатов. Однако эту безусловную победу омрачила еще одна человеческая жертва. Некий ярый сторонник Конфедерации предпринял личную атаку на одну из важнейших фигур Союза. Четырнадцатого апреля Джон Уилкс Бут подстерег Авраама Линкольна в вашингтонском театре Форда и ранил его выстрелом в голову. На следующий день президент скончался. Авраам Линкольн – в числе прочих 620 тыс. американцев – стал жертвой самой ужасной и катастрофической войны за всю историю республики.
Проблемы реконструкции
По завершении длительной и дорогостоящей войны могло показаться, что восстановление мира окажется сравнительно простым и приятным делом. Наверняка ведь силы вчерашних противников иссякли, да и непримиримая враждебность излилась в полной мере. Пора бы и успокоиться. Тем не менее потребовалось немало лет, чтобы раны войны окончательно зарубцевались. Все происходило в точности, как в послевоенные периоды XX века: поля сражений опустели, но былые конфликты с новой силой возродились в иных сферах. Увы, на пути быстрого и гармоничного восстановления нации возникло множество препятствий.
Прежде всего, не следует забывать о той горечи и разочаровании, которые война оставила в сердцах американцев. С болью озирали южане свои разоренные земли и погубленный мир. Их доля в национальном богатстве уменьшилась наполовину. Атланта, Чарлстон и Ричмонд лежали в руинах; крупнейшие железнодорожные станции были выведены из строя; отмена рабства сделала их практически нищими – по самым скромным подсчетам южане лишились от 3 до 4 млрд долларов, в свое время вложенных в приобретение рабов. Валюта Конфедерации обесценилась, стоимость земли катастрофически упала. Понадобилось двадцать лет, чтобы производство хлопка и табака достигло довоенного уровня. На восстановление сахарных плантаций ушло и того больше – почти три десятилетия. А моральный ущерб? Гордость южан невыносимо страдала при мысли, что их доблестная армия потерпела бесславное поражение. Более четверти миллиона мужчин – лучшие сыны Юга – сложили головы на этой проклятой войны, и во имя чего? Ради того, чтобы дерзкие, заносчивые и бесчестные федералы наслаждались всей полнотой власти? А северяне в то же время оплакивали свои непомерные жертвы: ведь потери Союза на 40 % превышали таковые у противника. Вряд ли на Севере осталась хоть одна семья, у которой война не унесла бы сына, отца или мужа. И виной тому не честолюбивые и агрессивные планы Союза, а предательские действия южан. Именно подлый заговор мятежников-рабовладельцев стал причиной всех этих смертей и воцарившегося в обществе хаоса. Северяне не склонны были жалеть побежденных. Жестокая война почти начисто истребила в сердцах людей такие чувства, как сострадание, доверие и добрая воля.
Помимо того, существовал целый ряд проблем технического порядка. Дело в том, что в конституции отсутствовали четкие указания по поводу восстановления республики. Собственно, трудно ожидать от любого документа, чтобы он подробно прописывал процедуру своего аннулирования. Как бы то ни было, целый ряд неотложных вопросов требовал немедленного разрешения. Прежде всего, необходимо было определиться со статусом южных штатов. Они вновь вернулись в лоно Союза, но на каких правах? Считать ли их присоединившимся иностранным государством или же покоренными территориями? Более того, если, согласно конституции, отложение штатов невозможно, то следует ли признавать сам факт их выхода из Союза? Далее, какое федеральное ведомство возьмет на себя руководство процессом реконструкции? Является ли это задачей исполнительной, законодательной или, может быть, судебной ветви власти? Отсутствие четких директив на сей счет привело к ожесточенной конкурентной борьбе: каждая из инстанций стремилась урвать себе дополнительный кусочек власти.
Третья проблема, как и следовало ожидать, касалась политического аспекта власти. Минувшая война привела к тому, что и Север, и Юг обзавелись более сильными, чем прежде, и более централизованными национальными правительствами. Круг их полномочий был чрезвычайно велик: они распоряжались денежными средствами и людскими ресурсами, принимали новые законы и приостанавливали действие старых. Казалось бы, для успешного преодоления последствий войны требовалось еще больше расширить возможности этих правительств, но. Так уж сложилось, что в американской политической традиции всегда доминировал страх перед чрезмерной концентрацией власти и перманентное стремление защитить драгоценный и хрупкий дар свободы. И если одни задавались вопросом, сколько власти потребуется, чтобы реализовать военные цели, тут же находились другие, которых волновало, а не окажется ли этой власти слишком много – так что пострадают республиканские принципы.
Четвертая проблема заключалась в том, что реконструкция как таковая началась еще во время гражданской войны. Как только войска Союза оккупировали южные территории, они тут же принялись насаждать там собственные принципы управления. В столь сложных обстоятельствах президент Линкольн делал ставку на политику снисхождения и примирения. В частности, он призывал не отталкивать унионистов, а проявлять уважение к их чувствам. Линкольн разработал собственный, весьма миролюбивый план, который должен был успокоить южан, поскорее закончить войну, обеспечить освобождение негров и в кратчайшие сроки восстановить единство нации. Далеко не все члены Конгресса соглашались с президентом. Радикальные республиканцы настаивали на собственном видении ситуации. Это противостояние особенно обострилось в послевоенный период. Надо признать, тому были веские причины. Белые южане не желали расставаться с привычным образом жизни: они изыскивали все новые способы для притеснения формально освобожденных рабов. Одновременно они, не таясь, воздавали почести бывшим конфедератам, с их точки зрения, «героям войны». Столь дерзкое и непримиримое поведение вчерашних мятежников подвигло Конгресс на ужесточение позиции: в спешном порядке начали разрабатывать программу коренного изменения жизни на Юге. Подобное изменение федеральной стратегии вызвало резкое недовольство в южных штатах и попутно привело к политическому расколу в Вашингтоне.
Немалая проблема возникла и в связи с гибелью Линкольна. После его смерти конгрессмены отвергли президентскую программу реконструкции и заявили о неправомочности президента принимать столь важные решения без ведома и согласия Конгресса. Теперь большие надежды возлагались на нового главу исполнительной власти – Эндрю Джонсона. Предполагалось, что он поставит более жесткие условия реинтеграции южных штатов. К сожалению, приходится признать, что новому президенту не хватало ни политического такта Линкольна, ни его надежной команды, ни партийного авторитета. Да Джонсон и не пытался поладить с конгрессменами, он выказывал гораздо больше расположения к южанам, чем к собственным законодателям. В результате нация, и без того разобщенная секционными разногласиями, вынуждена была страдать от конфликта между президентом и Конгрессом.
Возможно, самым серьезным препятствием для быстрой и успешной реконструкции стал небывалый всплеск расизма. По словам историка Уильяма Жиллета, в этот период «большинство белых американцев были на сто процентов убеждены в превосходстве собственной расы». При подобном отношении любая попытка обеспечить гарантированные права чернокожих была обречена на провал. Белые рассматривали негров как представителей низшего порядка, которые в лучшем случае пока не готовы, а в худшем – и вовсе неспособны принимать полноценное участие в жизни страны. Минувшая война никак не связывалась в глазах белых северян с борьбой за освобождение чернокожих рабов, посему все попытки даровать неграм равные права наталкивались на непонимание и раздражение. Южане и вовсе рассматривали эту затею как прямой вызов своим принципам и традициям. Все чаще поговаривали о злонамеренном эксперименте северян, которые желают разрушить мир посредством черной власти. Когда стало ясно, что политические демарши бесполезны – Конгресс явно вознамерился довести борьбу
